— Я сопровождаю полковника Гвоздевского в больницу, — ни к кому не обращаясь, сказала Любовь Антоновна. — Думайте, что хотите, но у. меня нет времени с вами говорить, — с неприсущей ей грубостью закончила она.

Желтые щеки Кати покрылись яркими пятнами багрового румянца. Елена Артемьевна судорожно вздохнула. Рита смот рела на доктора, ничего не понимая. Любовь Антоновна, заку сив губу, повернулась к ней спиной. Катя набрала полную грудь воздуха, открыла рот, чтобы сказать что-то суровое и гневное, но в эту минуту зазвонил селектор. Капитан снял трубку.

— Начальник семьсот семнадцатой слушает. Вышел? Через сорок минут? Хорошо.

— Товарищ капитан! Конвоиры для этапирования заклю ченных по вашему приказанию прибыли.

...Начальник конвбя... тот, что мучил Ефросинью... — узна ла Рита.

— Эта заключенная не дойдет, — проговорил капитан, ука зывая на Ефросинью. Ефросинья едва держалась на ногах, Катя и Елена Артемьевна поддерживали ее.

— Мы донесем, гражданин начальник. Носилки бы, — попросила Катя.

— Я вам помогу, — вызвалась Любовь Антоновна.

— Нам надо торопиться, Ивлева! Полковник...

— Успею! — отрезала Любовь Антоновна.

— Без вас справимся, — Катя плечом отодвинула Любовь Антоновну. — У вас поважнее есть больные. С погонами! Чего уж с лагерными доходягами мыкаться.

— Катя! Ты будешь просить прощения у доктора, — про шептала Елена Артемьевна.

362

-— За что это прощение? За то, что в больницу она меня устроила? Там сдыхать, тут околевать — разница не велика.

Подкормила? Отдам, жива буду. Она как к начальству попа ла, нос воротит от таких, как мы. Вчера полковник поизгалял-ся над ней вволю, у меня сердца не хватило смотреть. А се годня свистнул — и побежала она к нему. — Катя говорила громко, ничуть не заботясь, что ее услышат конвоиры, кото рые шли по бокам.

— Прекратить агитацию! — заорал старший сержант, так и не дождавшись, когда же капитан пресечет в корне вредный разговор.

— Молчать! — дрожащим от бешенства голосом прикрик нул капитан. — Какое вы имеете право делать замечания за ключенным в присутствии своего командира!!

— Товарищ капитан...

— Не пререкаться! Три наряда вне очереди после возвра щения в казарму.

Катя, поудобнее обхватив Ефросинью, процедила сквозь зубы:

— Выслуживайтесь, доктор, авось вас в больнице главным сделают. Омуля-то съеденного с кишками чай вытянете? От рабатывать поди заставите каждый кусок?

— Ты врешь, Катя! Врешь! — закричала Рита. —• Доктор!

Доктор! Неужели вы...

Лида побледнела. Она посмотрела на Любовь Антоновну и сморщилась: вот-вот заплачет.

— Я маленькая, — заговорила Лида. — Y меня не умирал брат, не было его.

— Товарищ капитан! Что же они вытворяют? И мне мол чать?! Я даже правило конвоя им не прочел, — растерянно пробормотал начальник конвоя, бросая на капитана осужда ющий взгляд.

— Не больные, а сумасшедший дОхМ, — капитан выругался.

— Прекратить сию минуту разговоры! Иначе всех прикажу вер нуть в зону.

До самого места шли молча. Катя не спускала глаз с Лю бови Антоновны.

...Такой Отповеди я и ждала от Кати... Я знала, что она не сдержится... Если полковник умрет, они не тронут Риту, Катю

363

и всех... В глазах конвоиров я и Катя — враги, чужие... Так же буду держаться с ними в больнице... Не разгадают — с ними ничего не случится... Бьют там, где болит... Конвой убежден, что женщины презирают меня, смотрят как на сексота и при служницу... Оставят меня в покое после смерти Гвоздевского, а это мало вероятно, подойду к Елене Артемьевне и все объ ясню... Тяжелая ноша... Лишь бы не подвела Лида... Она сме нила поведение, боится, что я выдам ее. Как же объяснить ей? Если бы нас на десять минут оставили наедине, я бы су мела убедить ее... Может, урву время?.. Я еще раз убедилась, как посмотрели на меня честные люди, стоило им узнать, что я лечу полковника. Катя отшатнулась от меня... Рита вступи лась и терзается... И все из-за него... Для них полковник не топор, а палач... Дальше полковника Катя ничего не видит...

Она и сейчас уверена, что виноват негодяй председатель, ви новат полковник-садист... Катя готова убить полковника и пред седателя. Все виноваты и никто не виноват... Объективно...

субъективно... Вздор, доктор! Будьте человеком. Простым, доб рым, умным... Если вы увидите кобру, разве вы ее не убье те? И если будете знать, что на смену ей приползут другие кобры, все равно вы должны ее уничтожить. Не хотите уби вать — смотрите, как погибает укушенный ею человек... А

можно лечить бандита? Если ты знаешь, что он выздоровеет, останется безнаказанным и замучает еще сотни людей?.. И

разве это оправдание, что на смену ему придут другие, еще худшие?.. Сам Гиппократ не стал бы лечить такого человека. Я

обязана помочь даже растлителю малолетних... Но помогая ему, я должна быть уверена, что его накажут... Кто и как нака жет Гвоздевского? Разве что повышением по службе и креслом Орлова? По другому пути Гвоздевский не пойдет. Спасти его — это быть соучастницей всего, что он сделает в будущем. Вы бирайте, доктор! Или честно выполненный долг, как вы его понимаете, — и вы дадите жизнь еще одному убийце и погу бите сотни людей, или вы сделаете все возможное, чтоб полков ник не остался жив. Он не имеет права пачкать землю, и вы вместе с ним, если вы ему помогаете. Выбирайте, кто вам до роже: он или люди. А может я ненавижу Гвоздевского за вче рашнее, за то, что было в прошлом году? Если врач мстит боль ному, он хуже самого подлого преступника. Сперва перевяжи

364

его, потом себя. Нет! Нет у меня злобы к полковнику за себя...

Но за Риту, за Катю, за Лиду, за искалеченную жизнь Лизы я вправе убить его и с чистой совестью смотреть, как он уми рает...

Любовь Антоновна нежно посмотрела на Риту. Она по-преж нему шла, не поднимая головы, погруженная в невеселые мыс ли.

...Что же это? — думала Рита, не выпуская из своей руки ладонь Елены Артемьевны. — Я в карцере спала у доктора на коленях... Она отдала нам всю рыбу и хлеб... ругалась на ка питана, когда Катю бил собашник. Доктору тоже попало... За что же Катя так обзывает ее? Доктор старенькая... больная...

она всем хочет помочь... Утром я слышала, что полковник по садил ее в карцер... Он мучил ее... Почему ж она его лечит?

Доктор хорошая! Не может быть человек и хорошим и пло хим. Она все время за меня беспокоилась... Может, Любовь Ан тоновна испугалась полковника? Не верю я Кате! Сама в боль нице Любовь Антоновну спрошу, — решила Рита.

...Здорово ее Болдина отчекрыжила... — внутренне усмех нулся капитан. — Болдина терпеть нас не может. Дай ей пи столет — перестреляет... Мне на Болдину наплевать. А полков ник поплачет... Доктор виду не подает, а в душе у нее такое творится. Она сейчас сама готова убить полковника. На наши слова ей начихать, а вот что такие, как Болдина, скажут — для нее закон... Дрековы твои дела, полковник. Доктор теперь те бя так полечит, что и врачей из больницы не дождешься... Бол дина на мою сторону пошла. Не ругала б она доктора, может, доктор и простила бы полковника... Помрет он в дороге... и не дознаются, отчего... Вскроют? Про грибы узнают? Может, он их в другом месте ел? О чем Лизутка с ним разговаривала? По ка везет мне... Сойдет с рук и полковник за милую душу...

хоть бы умирал быстрей... Охрану обижать надумал! Не на таковских напал! Мало ему зеков! Злой — на них вымещай, а своих не трожь!

...Любовь Антоновна принесла себя в жертву, — размышля ла Елена Артемьевна. — Как он вчера издевался над ней! Я бы не подошла к нему... а она идет... За нас! Катя говорила, что я хлипкая, слабая... Да... Сколько смертей на меня обруши лось... Вдобавок еще глупейшая история с лагерем. Генетика

365

— лженаука... а страна голодает. Конечно, виноваты война, раз руха. А генетике не дали дорогу. Это тоже миллионы пудов нё-дособранного урожая... Признают генетику, когда отрицать ста нет невозможно, а пока — голодный паек... Любовь Антоновна вынесла больше меня. Почему ж она так подчеркнуто чужда ется всех нас?.. Узнать! Во что бы то ни стало, узнать.