— Холодно, — поежилась Катя.

— Дождя бы погуще... — потихоньку пожелала Аня.

У вахты к ним вышел начальник режима и коротко разъ яснил заключенным их обязанности.

— На каждый костер — два кострожега. Каждый из вас должен следить за напарницей и за другими кострами. Заме тишь что подозрительное — зови на помощь часового. Если одна полезет через забор, другая должна громко кричать: «Ча совой! Стреляй! Заключенный на заборе!» После крика сле дует лечь на землю и ждать, покуда не придут надзиратели.

За помощь беглецу — смерть. С побега живыми не вертаются.

Запомните! Тут глубинка! Чтоб костры горели в полную силу.

Притушит кто, иль заснет, десять суток карцера. Нечего сва ливать, что дрова сырые, как в прошлую ночь. Для каждого костра сто пятьдесят грамм бензина. Вот как заботимся о вас.

Под утро наколоть дров для завтрашней смены. Развести кострожегов по местам! — приказал начальник режима, уходя на вахту.

— По парам разбиться! Шагом марш трудиться! — звонко, как молодой петух, закричал надзиратель. Он подвел женщин к большой груде круглых чурбаков толщиной почти в обхват, длиной немного больше метра. Указывая пальцем на чурки,

214

надзиратель не удержался от стихоплетства:

— Дрова для костра отсюда брать! Уходя за дровами, ча сового позвать.

Рита схватила Аню за руку и стала рядом с ней. Катя не заметно попыталась отодвинуть Риту назад, но Рита ударила Катю локтем, а ломающийся голосок надзирателя торопил, не давал времени опомниться.

— Следуй за мной! На месте не стой!

Аня и Рита шли в пятой паре. Возле каждой кучи полень ев, наваленной у вышки, надзиратель оставлял двух женщин.

Одной из них он вручал бутылку с бензином, давал зажигалку и напутствовал:

— Костер разжечь! Бензин беречь! — при этом он выпя чивал грудь п делал многозначительное лицо. Его так и распи рало от гордости, что именно он подавал команду стихами.

Надзиратель нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока женщины обливали бензином почти сухие щепки, умело спря танные вчерашней сменой под поленьями дров, и, дождавшись, когда крохотные язычки огня с треском поползут по отсырев шим, тонко нарубленным дровам, приказывал опять-таки сти хами:

— Следуй за мной! На месте не стой!

— Поэт... Не хуже Маяковского, — услышала Рита голос Розы Исаковны.

Она шла в седьмой паре, сзади Кати.

«Похожи на Маяковского стихи, — вскользь подумала Рита, — Роза Исаковна знает, она до лагеря учительницей русского языка работала».

— По двое разобраться! От строя не отбиваться! — со вкусом повизгивал надзиратель, направляясь к пятой куче дров, той самой, что сегодня зажгут Аня и Рита. Вручая Ане бензин и зажигалку, юный поэт не удержался от экспромта: — Старшей тебе быть, за напарницей следить!

— Услежу, начальник! — пообещала Аня.

Надзиратель наморщил лоб, очевидно, ожидая вдохнове ния, но, так и не разродившись новым стихом, отделался ста рым:

— Костер разжечь! Бензин беречь!

215

— Поленьев много, а дровишек наколотых кот наплакал, — заговорила Аня, когда молодой надзиратель увел кострожегов.

— Нарубим побольше и назавтра запас сделаем, — отве тила Рита, не спуская глаз с Ани.

— Зачем вызвалась ко мне в пару?

— Я пайку нынешнюю спрятала... Отдам... Похмогу тебе...

— чуть слышно ответила Рита.

— Не приму помощь твою.

— Почему?

— Чужой жизни вовек не заедала. Дай-ка колун мне, пома хаю малость.

— Аня! Я ногу подвернула утром.

— Заживет...

— Я не про то... Если б не нога...

— Пошто встала в пару? Связала ты мне руки, Ритка! Ку да теперича хлеб девать? Кате отдам и Ефросинье верну, хоть ей он и не надобен нынче.

— Я с тобой, Аня!

— Не забижайся, Рита! Обузой станешь охрамевшая. И не того боюсь. Не отойдем мы далеко и обеих порешат. На-ка, ра зомнись малость, — закончила Аня, передавая Рите колун.

До полуночи обе работали молча. К ним трижды подходил молодой надзиратель. Грел руки у костра, бесцельно топтался, скучающим взглядОхМ ощупывал женщин и, лениво зевнув, ухо дил к другим кострам. Аня легко и, кажется, совсем без нату ги, взмахивала топором и со звонОхМ опускала его на круглые поленья. Острие топора глубоко вонзалось в дерево, и сосно вое полено легко, как спелый арбуз, раскалывалось пополам.

Желтая лиственница, тяжелая и сучковатая, поддавалась с тру дом. Часам к двум ночи голоса часовых на вышках зазвучали глухо и сонно.

— Если я виновата, пойдем вместе.

— С больной ногой?

— Да. Надзиратель скоро не придет. В прошлую ночь, ког да я жгла костры, нас совсем не проверяли.

— Не возьму я тебя на съедение зверяхМ. И сахмой похмирать неохота. С больной ногой пути не будет. Свалишься, не утащу я тебя.

216

— Не уходи, Аня! Я плохого жду... А решилась — иди! Я

тебе — не помеха.

— Начальник говорил...

— Убыот за помощь? Каждый день ждем смерти. На ра боту идем — стреляют, с работы — опять то же самое. Забо леешь — сдохни! Не заболеешь — кожа и кости останутся.

Надоело страшиться. Меня за эти пол года столько пугали, что другой за сто лет не услышит. Иди, Аня! Я останусь... Камнем на шее не повисну.

— Трудно мне уходить... Ты не знаешь всего... Мы с Катей так договорились...

— Скажи, Аня, не таись от меня! Асю убили... За меня она на смерть пошла... Что я, лучше ее? Лучше тебя?

— Скажу... Если что сомневаешься — забудь. Вдруг охран ники всполохнутся раньше времени, дознаются о моем побеге, Катя бы должна на мою фамилию ответить при перекличке.

Кате трудно... Она давно тут... Ее каждый кобель в лицо знает.

Тебе полегче. Только, как дознаются про обман, не быть живой тебе.

— Я сделаю. Вот зачем это?.. Не пойму...

— Я бы сама не поняла, кабы мне Катя не сказала. На наших делах, их сюда с нами прислали, фотографии наклеены.

Убежит кто, те фотографии — улика. Всем охотникам обска жут, каков из себя беглец.

— Утром все равно узнают.

— А вдруг как ночью схватятся? Они прямо ночыо с глав ным начальством по селектору поговорят. Те позвонят им, кто беглец, откуда, на что способен — все у главного начальства записано. По этим приметам искать легче. А так, глядишь, пока перекличут всех, время-то и уйдет.

— Я сделаю, Аня!

— Они тебя спросят, кто напарница твоя. Катя договори лась с одной, чтоб ее фамилию назвать...

— Чью?

— Вали Голубевой, Вхместо которой ты вышла.

— Она знала раньше?

— Сегодня узнала.

— Валя согласилась?

217

— Дала согласие...

— Я не подведу, Аня...

— Что ж... Катя сказывала, в карцер посадят за помощь, а убивать не станут. Попугала я тебя, чтоб подумала ты. Вижу, душой помощь оказать хочешь, не понуждаешь себя.

— Иди, Аня.

— Пойду... Напослед видимся, Рита...

— А ту доску еще не прибили?

— Я с вечера, когда за дровами ходила, для интереса смот рела, не трогали вроде... Дяденька милиционер? — окликнула Аня. — Не слышит... Придремал... Как бы я его часовым наз вала, али начальником, он бы проснулся... Как ни крепко спит человек, а назови его по имени, или по кличке, сразу проснет ся. Не проспал бы он, сразу бы заругал меня за такое проз вание «дяденька милиционер»... Попробуй ты, Рита.

— Дядечка хороший! Дрова кончаются... Разреши сходить, — жалобно заговорила Рита, повернув лицо в сторону ближай шей вышки.

— Здоров спать... Дай-ка я подкину сырых дровишек. Катя заметила... Мы с ней уговорились, если что, сразу костры при тушить. Будут спрашивать тебя, скажи прислала. На работе умаялась — и весь разговор. Обо мне спросят, ответь, что за дровишками пошла для завтрашней смены. Затрещит у забора, стучи колуном погромче, чтоб треск тот псы не услыхали. Дву ногие-то проспят, а длинноухим на зуб не попадай, сгрызут. Не буду прощаться — примета плохая... Скоро свидимся, Рита...

— Аня сунула под платье топор. — Возьму с собой, пригодит ся... От зверя защита, против собак какая-никакая оружия...