— Переведи меня в другой вагон, начальник, — попроси ла Аська.

— Не могу, ты теперь контрик.

— Какой я контрик? Переведи, начальник, — канючила Аська.

— Начальник эшелона ничего сделать не сможет. Зеки по статьям в вагонах разбросаны... Уголовники — к уголовникам, фашисты — к фашистам...

— Петушки к петушкам, раковые шейки — к раковым шейкам, — подхватила Аська.

Конвоир хохотнул.

— В картишки сыграть охота? — сочувственно спросил он.

— И в колотье сыграть неплохо. Скучно здесь... Воды и то вволю не напьешься, — жаловалась Аська.

— А кто сегодня скандал за воду поднимал? — поинтере совался конвоир.

— Я — воровка, начальник... Закладывать не стану. Стук нет кто на меня, я его по делу возьму.

— Молоток, Аська! Ты честная воровка! Давай котелок, плесну еще водички, — предложил конвоир.

— Плесни, — охотно согласилась Аська.

— Вы удовлетворите мою просьбу о переводе к уголов никам? — это сказала Аврора, уже успевшая проглотить свою суточную порцию воды.

— Гони ее, начальник, — лениво посоветовала Аська.

— Вы не имеете права давать ей вторую порцию воды!

И разговаривать с заключенными запрещено! — разбушева лась Безыконникова.

— Заткни ей хлебало, начальник! — Аська побагровела от злобы.

— Новостей-то нет? Об амнистии не слыхать? — тихо спро сила Аня синеглазого малосрочника.

— Дезертиров освобождают. И прогульщиков, те, кто на военных заводах прогулял, — вполголоса бросил синеглазый.

116

— А нас-то не слыхать? — с робкой надеждой спросила Аня.

— Не слышал я, — признался синеглазый.

— Начальник! Почему так долго стоим? — поинтересова лась Аська.

— Воинские эшелоны срочно на восток идут. Пропускаем мы их, ждем.

— Куда они прут, начальник?

— Тут одна дорога, на Дальний Восток. А куда — не мне знать. Может, в Японию, может, в Китай, — пожал плечами конвоир.

— Вы выдаете врагам народа государственные секреты!

Вы не имеете права разглашать тайну о продвижении воин ских эшелонов! Я доложу на вас и на Аську вашу! Она шпион ка! Она собирает секретные сведения и продает их! — прон зительно закричала Безыконникова.

С лица конвоира медленно сползла краска. Какую-то долю секунды off смотрел на Безыконникову расширенными от уж а са глазами. Что делать? В соседних вагонах несомненно услы шали этот крик.

— Врешь, стукачка! Ты сама скандал поднимала о воде!

— завопила Аська и мертвой хваткой вцепилась в волосы Безыконниковой.

— Отпусти, Аська! — прикрикнул конвоир.

Аська неохотно разжала пальцы.

— Кто скандалил из-за воды? — строго спросил конвоир.

— Она! Безыконникова! Весь вагой подтвердит! — выпа лила Аська.

— Доложу начальнику охраны.

— На Аврору докладывай, начальник! — голос Аськи сор вался на крик.

— Кроме нее не на кого, — согласился конвоир, — ш-ша!

Чтобы мне без звука! Услышу что — на три дня воды лишу.

Закрывай двери! — распорядился конвоир.

— Не бойся, Рита, — прошептала Аська, когда шаги кон воира заглохли вдали. — Я с этим мусором по петушкам давно живу.

— По петушкам? — удивилась Рита.

117

— Дружим мы, — рассмеялась Аська, — он у меня на крючке...

— На каком крючке? — не поняла Рита.

— Трудно тебе будет в лагере: ничего ты не понимаешь...

Знаю я о нем кое-что... Побоится он на меня стучать — вот это и значит «на крючке». В случае чего мы с ним дотолкуемся...

— Чего ты сексотка подслушиваешь?! Под нары! — прика зала Аська Безыконпиковой.

Аврора бессильно скрипнула зубами.

— Я не посмотрю, что ты Аврора. Тоже мне — крейсер.

Я сама линкор! — лютовала Аська, наступая на Безыконникову.

— Не троньте ее, Ася, — тихо попросила Елена Артемьевна.

— А вы чего за нее вступаетесь? Жалеете? — удивилась Ася.

— Она человек обманутый, верит сама, что по правде поступает... Или сомневается в чем-то, самом сокровенном для нее, — задумчиво пояснила Елена Артемьевна.

— Эта обманутая всех продавать готова... И вас... и меня...

Она вам в лагере покажет! Там ее за доносы кормить будут.

— Не сомневаюсь, Ася... И все же не троньте ее. Y Авро ры злобы много накопилось.

— Так что ж, на пас ту злобу выплескивать? — глухо спросила Ася.

— За драку весь вагон воды лишат, — ни к кому не обра щаясь, сказала соседка Варвары Ивановны. Голос ее, глухой и тоскливый, прозвучал негромко, но Рита знала, что к словам этой седовласой женщины прислушивается даже неугомонная Аська.

— И то правда... Не тронь дерьмо, оно не воняет, — не охотно согласилась Ася.

— Почему вы вступились за Безыкопникову, Прасковья Дмитриевна? Жаль ее или...

— Испугалась? Чего мне бояться, Варвара Ивановна? Ше стой десяток доживаю. С моим здоровьем — больше восьми лет не протяну. Это вам любой врач скажет... Я и сама врач...

Мне ли не знать своей участи... Шутники наши судьи, чаро деи... — невесело рассмеялась Прасковья Дмитриевна.

— При чем тут судья? — недоумевала Варвара Ивановна.

118

— Они мне жизнь продлили, — пояснила Прасковья Дмит риевна.

— Вы шутите?

— Ничуть. Медицинские светила приговор мне вынесли: восемь лет от силы проскриплю и — ad Patres, к праотцам, в могилку... А осудили меня на двадцать пять... Семнадцать лет лишних подарили... Живи, старуха, помни нашу доброту. Ка кому Гиппократу двадцатого века такой подвиг по плечу? А

нашим судьям все легко. В молодости мне посчастливилось беседовать с Кони, великий юрист был. Помню, сказал он: «Я

как первоприсутствующий кассационных департаментов сена та могу, если согласятся мои коллеги, отменить несправедли вый приговор. Но как член Медицинского совета — а в те годы Медицинский совет был высшим врачебным учрежде нием в России — и буквы одной изменить бессилен из приго вора, что вынесут ваши коллеги. Смерть кассаций не прини мает». — Прасковья Дмитриевна замолчала и грустным взгля дом окинула собеседницу.

— А как же с Безыконниковой? — помолчав, спросила Варвара Ивановна.

— Ах, какая вы право... Не сердитесь, голубушка. Пони­ маю, что вы от печальных мыслей пытаетесь отвлечь меня...

За людей страшно... Кроме нас с вами, в вагоне еще около ста женщин, у них семьи, дети. Мне терять нечего, а им? Жалею Безыконникову? Как сказать... Такие фанатички, как она, нико го не пожалеют... Сколько людей плачут из-за нее! Она своих единоверцев не пощадила, на них доносы делала за то, что они мало сажают людей. Перестаралась... Однако Елена Ар темьевна ее правильно поняла. Безыкониикова — палач и жерт ва. Она свято уверовала, что борется за лучшую жизнь. И

ради этого лучшего готова сокрушить все и вся. Ей личные блага не нужны... Да и кто из фанатиков истинных карьеру свою делает? Честолюбие, власть над людьми, желание попасть в историю — это для тех, кто покрупнее ее. А у Безыконнико-вых — единая цель: светлое будущее... А то, что ради этого химерного будущего они разрушают настоящее, этого им не по нять. Отец и мать у Безыконниковой умерли. Сестру и братьев она помогла отправить в Сибирь, сама о том позавчера расска зывала, близкого человека у нее нет. Муж ей нужен беспо119

щадный и верующий. Такого не нашлось. Дети ей не нужны, да к тому же еще и без отца. Не потому, чтоб безотцовщину не сеять, такое старорежимное понятие ей чуждо, она боится, чтоб случайный отец ребенка не оказался из враждебного ла геря... А вдруг дедушка его лавочку при царе имел? Злобы у ней с избытком за неудачную жизнь, за мировую револю цию... Предают ее враги всяческие. Но главное, еще не осознан ное ею сомнение: что если она неправильно жила? Зря погу била своих родных?

— Вы считаете, что ей не чужды такие сомнения? Может она просто больна?

— Я внимательно за пей наблюдала, Варвара Ивановна, искала признаки психического отклонения — и не нашла.

Правда, отклонения есть, но фанатизм и полностью здоровая психика — несовместимы. Лойола умирал с голоду, пока в пещере писал свои «Духовные упражнения». Ницше страдал головными болями, но они не были душевнобольными в пол ном смысле этого слова. Другое дело фанатики-диктаторы, та кие как Грозный и те, что живут сегодня или жили совсем недавно. Эти люди больны. Но чем? Бред преследования и бред величия. Оба бреда порождены неограниченной властью, кото рую они возложили на себя, отняв у других, или кто-то воз ложил на них. Y рядовых фанатиков, верящих в своих вождей — такое заболевание крайне редко. Безыконникова как фана тик здорова. Однако, проследите за ее поступками. Что ею движет? Умру от своих, но за свою идею... Отчасти — да. Но почему же тогда она не верит своим. В тюрьме грозилась донести на дежурную, потом на корпусную, а уж после па самого начальника тюрьмы. Они враги? А конвоир, что побе­