Русиков (продолжение).

В девять утра весь оперсостав собрался в кабинете Русикова, уже без него. Все ждали Парнова. Антон сидел у входа в кабинет, привалившись боком к расколотой двери, стоявшей прислонённой к стене, в самом углу кабинета и безучастно смотрел в окно. Борька и Шишкин, сидевшие рядом, о чём-то шептались. Новенький, Александр Трубкин, с любопытством вертел лопоухой головой и постоянно поправлял сползающие очки. Маркин и Булкин обсуждали Чумакова. Шур сидел напротив стола начальника, положив ногу на ногу, демонстрируя огромный ботинок 46 размера. Павловский и Малышев сидели, держа еженедельники на коленях, как дисциплинированные студенты. Наконец, появился улыбающийся Порфирьевич и уселся рядом с Шуром. Все насторожились.

Зам. по розыску появился так же неожиданно, как и пропал, вернее, как и увезли. Он быстрым шагом вошёл в свой кабинет и остановился посреди него.

Сидевшие на стульях вдоль стены опера вместе с Шелестовым замерли.

– Ну, что приуныли голуби? Небось, сидите здесь без меня, и думаете, как жить дальше?

Все молча переглянулись.

Расстегнув куртку, он обстоятельно устроился за своим столом, поправил кучу бумаг, валявшихся после обыска на его столе в беспорядке.

– Ладно, давайте, спрашивайте!

– Владимир Николаевич! Мы ничего не поняли, честно говоря! – обстоятельный и конкретный Александр Марков первым подал голос.

– Из ОУРа звонил Вадим Меньшиков, сказал, что вы больше не вернётесь сюда, и теперь Изверов Сергей на ваше место назначен! – продолжил Андрей Шишкин, не дав ответить своему, теперь уже бывшему, начальнику, вроде как.

– Ну, это мы ещё посмотрим! – Русиков хлопнул ладонью по столу. – Ладно! Получается такая – вот петрушка. Позавчера вечером, Дагаев позвонил мне сюда, в кабинет и сказал, что завтра утром, значит, в восемь утра, он приедет и заберёт остатки чеков и дипломат. Мы утром встретились, он забрал остатки денег, дипломат, подписал мне необходимые бумаги и ушёл. Я решил поработать над документами и закрыл дверь на замок, чтобы не мешали. И спустя буквально минут десять, комитетчики начали выбивать дверь.

В подтверждение его слов, расколотая дверь с выбитым замком сиротливо стояла у входа в кабинет.

– Я не знал, кто ломится ко мне в кабинет, поэтому достал ПМ и приготовился стрелять. Они это увидели и отскочили. Потом подошёл наш дежурный и объяснил ситуацию. Тогда я сдался и конторские надели на меня наручники.

– Оказывается, гражданин Дагаев написал заявление в отношении меня на имя начальника отдела Октябрьского КГБ о том, что я, якобы, присвоил большую часть найденных нами чеков у пацанов. Как только меня задержали, на мой домашний адрес и адрес родителей жены прибыли следователи прокуратуры с опер. группами КГБ и провели обыски. Ничего не нашли, единственно, с квартиры тёщи изъяли пять заяв, старых, почти пятилетней давности, про которые я просто забыл. Они в библиотеке тестя, в книгах были мною заныканы. Вот такие дела! Короче, в кабинете здесь, тоже обыск провели, ничего не нашли и повезли меня к себе в отдел. Посадили в кабинете у зама их начальника, сидел, томился минут сорок, пока двое с короткими стрижками и одинаковыми костюмами не пришли. Уселись напротив меня, бумажки свои понтовые разложили, и давай меня на мошенничество разводить. Смех один. Вопросы какие-то задавали непонятные. Всё предлагали во всём сознаться! А я говорю, мол, давайте я сознаюсь в убийстве американского президента! Во – первых, ваша тема, во – вторых, и мне всё полегче, вы меня на мошенничество разводить не будете. Потом приехал их, комитетовский следователь, всё записал, и меня отправили на Петровку. А там, уже наши, эмвэдэшные, из «гестапо», меня ждали. Только наши, про международный шпионаж меня не спрашивали, всё допытывались, куда остальные чеки на 35.000 рублей «Внешпосылторга» дел. Я, говорю, сожжённые остатки, мы с костра собрали, что нашли и в пакет положили, пакет Дагаев забрал. Какие 35.000? Я как чувствовал. А они опять за своё: давай, говорят, бери ручку, лист бумаги и пиши, с кем чеки нашёл, с кем делил. Я опять написал. В общем, взяли с меня подписку о невыезде и отпустили. Я так понял, что Дагаев проконсультировался с кем-то из своих коллег, всё – таки Министерство иностранных дел! Следовательно, нас взяли в разработку, когда мы только заявление от него приняли, но не на кражу, а об утере. Я же сам этим материалом занимался.

Булкин с Маркиным переглянулись.

– Ну, ни хрена себе! – выругался «Дед».

– Ясно! Нас всех пасли! – со смехом сказал Гудков. – Сколько по времени вы мудохались с этим неверным? А?

– Сегодня будет десять дней! – ответил Шишкин.

– Да, как раз сегодня. Но какая разница? Я сразу одну свою заяву заштамповал, но через канцелярию! – подтвердил Марков. – А ещё две – нет! Могут быть проблемы!

– Так, ясно! Мы не готовы к встречи с прокуратурой. Я не знаю, отобьюсь я от статьи или нет, но слушай мой последний приказ! – Русиков выпрямился за своим столом. – Сейчас, бегом, всё под «маленький штамп», что набрали за последние две недели. Это лучше, чем тюрьма. Со своих квартир, квартир родителей, любовниц, близких друзей, «поджопники» изъять и перепрятать! Лучше зарыть всё на даче или в деревне, в навоз, в говно, куда угодно, лишь бы не нашли.

– Послушайте! А нам до этого Дагаева никак не добраться? – поднял руку Булкин.

– Нет! Он бывший помощник нашего военного атташе в Иране. Вышел на пенсию по возрасту, поэтому его вернули в Союз! А кто он на самом деле, один Бог знает, если так всё повернулось.

– Так! Всё разговоры прекратили, ещё дай Бог наговоримся, бегом выполнять моё указание.

Шелестов и Гудков вышли из кабинета своего начальника одними из первых и сразу остановились. Прямо им навстречу по коридору шли зам. начальника УР района Вадим Меньшиков, и его районные опера Сергей Изверов и Стас Свирский.

Проставка.

В тот вечер в отделении был устроен небольшой сабантуйчик.

– Мужики, собираемся у нас, – доверительно сообщил Парнов, собравшимся. – Трубкин ксиву получил, теперь вот, проставляется.

Никому не пришла в голову нехорошая мысль вовсе отменить эту пьянку. День милиции, Новый Год, день рождения опера, увольнение, получение очередного звания или должности, рождение ребёнка, свадьба, смерть товарищей по оружию – отмечали всегда, и «сухой закон», бесчеловечное изобретение руководства нашей страны, вряд ли смогли повлиять на сие мероприятие. И не беда, что на стенах дежурной части страшно смотрелись плакаты в виде извлечения из Уголовного кодекса и ПОСТАНОВЛЕНИЕ СОВМИНА СССР ОТ 07.05.1985 N 410 «О МЕРАХ ПО ПРЕОДОЛЕНИЮ ПЬЯНСТВА И АЛКОГОЛИЗМА, ИСКОРЕНЕНИЮ САМОГОНОВАРЕНИЯ», в котором спиртное приравнивалось к измене Родине и провозглашались безалкогольные принципы существования «советского народа» – «запрещение производства, хранения и распития». Но, как говориться «шакалы воют – караван идёт» запланированное мероприятие началось в срок.

В кабинете Парнова, на разложенных газетах появились толсто нарезанные куски докторской колбасы, шпроты, куча плавленых сырков «Дружба» и «Волна», и банка с маринованными огурцами. Шишкин, по случаю, привёз с Черемушкинского рынка целый пучок зелени, хотел к себе домой отнести, но раз такое дело, пучок был торжественно положен на стол. Трубкин осторожно выставил в ряд три бутылки водки «Столичная» из авоськи, с которой бегал в винный магазин за углом, куда Парнов завёл его в один из первых дней работы, чтобы познакомить с продавцами.

– Слушай сюда, – сказал тогда «Дед», – это святое место для нашего отделения, поэтому запоминай лица продавцов, и пусть они запомнят тебя. Если народа много, идёшь через служебный вход, со двора, подошёл – постучал, тебе принесли, что надо. Расплатился и ушёл! Ясно?

– Ясно. Уже проходили.