– Что с тобой! Антоша! Ты весь в крови! – она прижала ладони к груди.

– Это не моя! Во всяком случае, большая часть!

– Давай, всё скидывай и в ванну! Потом мы тебя подлечим.

Антон, сбросив на дорожку в прихожей куртку, ботинки и всё остальное, кроме плавок, шатаясь и охая, полез в ванну, а мама направилась на кухню. Он всегда отходил таким образом после соревнований, или просто после тяжёлой работы, как бы растворяясь в ванной с большим количеством пены. Осторожно помассировав мощный кровоподтёк на плече, губкой стер со лба запёкшуюся кровь. Вода, проникшая в небольшую ранку, начала щипать, но Шелестов был рад этому: значит, жизнь продолжалась.

Помывшись, побрившись и, более – менее, приведя себя в порядок, Шелестов выбрался из ванной и прошёл на кухню в халате.

– Вот, чёрт! – рука болела, и по плечу расплывался кроваво – красный отёк.

– Что за слова? Не хватай печенье! Сейчас будем ужинать! Господи! Уже пол – второго ночи, самое время для еды.

Шелестов сел за стол. Навалилась усталость. Безумно захотелось спать. В животе противно посасывала пустота. Он вдруг понял, что сегодня, то есть вчера, ещё ничего не ел.

– Ты плохо выглядишь.

Взгляд у мамы был озабоченный.

– Просто очень устал. Как отец?

– Вчера звонил из Сочи. Отдыхает нормально, принимает ванны всякие – разные. На тебе лица нет.

– Мне надо поспать.

Мама укоризненно покачала головой.

– Давно я тебя таким не видела.

– Не без того.

Большая сковородка с макаронами и четыре варёных сосиски значительно улучшили общее состояние Шелестова, а бокал молока и свежий хлеб, дали возможность его матери притащить аптечку и обработать царапины на голове, пока он всё это поглощал.

Осмотрев ушиб на плече, она нахмурилась, и нервно поправила очки.

– Мне не нравиться этот ушиб! – сказала она, когда надавила на него, отчего Антон заорал благим матом.

– Ладно, не страшно, сейчас ложись спать, а завтра с утра решим, как быть!

Оба знали, что это самообман, потому что травма была серьёзная. Шелестов поцеловал ее.

– Спасибо, мамуля.

– Ты, там, у Оксаны не голодаешь?

– Нет, что ты.

– А то – приезжай. Готовить не надо. Стирать не надо. Да, и мне веселее.

Он улыбнулся, и обнял ее. Она была маленькой, хрупкой и очень горячей.

– Ты думаешь, я стираю, и готовлю сам себе? У меня слишком суматошная жизнь, да и Оксана молодая и расторопная.

Она рассмеялась.

– Давай тебе жизнь изменим! Бросай ты эту милицию! Уйдешь в адвокаты, будешь зарабатывать деньги, и жить в свое удовольствие. Я тебе всю московскую медицинскую еврейскую мафию сосватаю, из тех кто ещё не сбежал к себе, в Израиль. Будешь их защищать и доить!

Она заразительно засмеялась.

– Мам, а что много уехало?

– Из моего выпуска медицинского института, почти все.

– Мам, мне нравиться то, что я делаю в розыске.

Она грустно кивнула.

– Я знаю, но так хочется, чтобы ты пожил, как того заслуживаешь. Куртку я замочила, завтра оденешь другую, а то от этой вода в тазу вся красная. Ножик лежит под тумбочкой.

– Всё, я пошла спать, дорогой! – она, как в детстве поцеловала его в лоб и отправилась к себе в спальню.

Старая знакомая.

…Сон. Антон устал от сна. Словно липкие и жилистые щупальца осьминога мягко сдавливали его грудь и никак не хотели выпускать Шелестова из своих объятий. Щупальца, причудливо скручиваясь в фантастические кольца, затягивали все глубже и глубже в темноту, в вечный мрак, из которого уже нет возможности вырваться вверх, к свету. Антон был словно ныряльщик, который, заплыв на глубину откуда нет возврата, отчаянно пытается подняться на поверхность океана, ради глотка воздуха… но тщетно…

– Сынок, вставай – пора завтракать, – голос мамы раздался из-за двери его комнаты, и заставил его выйти из жуткого оцепенения.

– Вот, чёрт! – Шелестов сразу и не мог сообразить, где он находится. Очень болело плечо. Но голос матери и родная обстановка комнаты начала активно приводить его в чувство, и Антон, желая смыть липкие остатки сна, как обычно, рывком вскочив с мятой постели, поспешил в душ. Контрастный душ с его жесткими струями всегда помогал забыть плохой сон, так было и в этот раз, но неприятный осадок все – же не растворился в этих колючих струях, а лишь притаился где-то в сознании Шелестова, оставив нервозность и чувство тревоги.

Завтрак никак не лез в горло, сильно хотелось пить, и он, кое – как дожевав бутерброд и запив его чаем, стал собираться на работу. Поцеловав мать в щёку, оделся и вышел из дому.

Утро выдалось мрачное. Пронизывающий ветер, казалось, знал о ночном кошмаре Антона и был с ним за одно, с кошмаром, поэтому нарочно дул Шелестову прямо в лицо. Как он ни старался от него укрыться, снег все равно забивался в рукава, карманы, и как песок больно хлестал по лицу, как много лет назад в Казахстане во время песчаной бури.

А вот и троллейбус: Ленинский проспект блестел ото льда, ветер гнал снежную крупу всё сильнее и сильнее, и Антону пришлось натянуть на голову капюшон «аляски» – как хорошо, что не пришлось долго ждать троллейбус на холодном ветру!

Антон подошёл к двери своего кабинета, лениво порылся в кармане куртки, достал связку ключей и, щёлкнув замком, отпер дверь. Работать одной рукой было тяжело. В темноте кабинета внезапно злобно зазвонил городской телефон. Шелестов щелкнул выключателем, воткнул штепсель чайника с жёлтым верблюдом на боку в розетку и снял трубку.

– Да?

– Антоша, привет! – приятный женский голос со знакомыми интонациями зазвучал из его очень далёкого прошлого. – Это Таня Шипилова! Помнишь такую? Как жизнь? Как дела? Как работа?

Словно из небытия, перед глазами Шелестова возникли длинные роскошные рыжие волосы, словно облако, окаймляли её голову, дивные карие кошачьи глаза, длинные пушистые ресницы, тонкие чувственные губы, а прекрасное молодое тренированное тело (когда-то она серьёзно занималась прыжками в высоту, и даже имела разряды). В своё время, это чудо сводило Шелестова с ума.

Последний раз Антон виделся с ней в 1981 году при весьма занятных обстоятельствах. Хищная, красивая девица, хорошо знающая, чего хочет, и умеющая добиваться своей цели. Но была у неё одна проблема: Татьяна была «слаба на передок», иными словами говоря – трахалась со всеми подряд.

Он помедлил секунду.

– Ну, здравствуй, здравствуй, проказница! Какими судьбами и как ты меня нашла?

– Да, всё просто! Я теперь живу на Красикова, дом два. Мы с тобой соседи. Я пару месяцев назад проезжала мимо твоего отделения и заметила тебя. Нашла в справочнике телефон дежурной части, позвонила дежурному, он подтвердил, что ты работаешь здесь, и дал твой городской номер телефона.

– Можешь!

– А то! Я же знала, что ты в Высшей школе милиции учился.

– Ясно! Ладно, говори прямо, что надо! Ты же не просто так?

– Антоша! Мне очень надо с тобой посоветоваться. Я подъеду, куда скажешь.

Шелестов вздохнул. Встречаться не хотелось, а тем более выслушивать её просьбы, со всеми вытекающими последствиями.

– Как тебе срочно? У меня дел…

– Антошенька, дорогой! – её голос приобрёл медовый оттенок. – Мне сегодня, надо. Только минуточку. Когда скажешь.

Танюша, только завтра, только в девять утра, – вымученно согласился Антон.

– А сегодня?

Без стука вошел Боря Гудков с пакетиком конфет и собственной кружкой.

Шелестов жестом показал на чайник, давай, мол, наливай.

– Я сейчас взорвусь!…

– Хорошо, хорошо, ты только не волнуйся! Баааай!

В трубке раздались гудки отбоя.

Едва он повесил трубку, телефон снова истерично заверещал.

– Слушаю, Шелестов.

– Антон, Маркин пришёл? – голос Сергей Сергеевича был как никогда энергичный.