– Кира?

Горячие сильные руки осторожно трясли ее за плечи.

– Боже, Кира, ты цела? Что с тобой? Я никогда не слышал, чтобы так кричали от обычного сна.

– Свет! Включи свет! Пожалуйста, скорее свет!

Тень бесшумно откатилась от ее койки к стене, и в следующий миг яркий холодный свет энергосберегающей лампы залил ее маленькую комнату, ее цветастый пододеяльник, который она тут же машинально натянула до подбородка. И Фауста. Пес сильно щурился и выглядел очень встревоженным. Но живым и здоровым. Он вернулся к ее кровати и снова положил руку ей на плечо. Горячую, тяжелую, жесткую – живую руку.

– Ты дрожишь вся, тебе точно не больно? – он легко провел ладонями по ее щекам, смахивая слезы. Только сейчас она поняла, что все ее лицо липкое и мокрое.

«Кровь! Это его кровь на моей щеке! Я проснулась в луже его крови»

– Перепугала меня до смерти.

– Сон… приснился. Страшный, – просипела она, не сводя с пса взгляда. Она все еще не могла сориентироваться – что же было реальностью?

– Я догадался. Что ты на меня так вылупилась? Гадаешь, не спишь ли до сих пор? Не дрейфь, я настоящий, – с этими словами он бесцеремонно и очень больно дернул ее за ус.

– ААаау! – взвыла она и схватилась за нос. Было и больно, и щекотно и обидно, и ужасно хотелось чихать. Пока она боролась со всеми этими эмоциями, пес уселся на пол, пристроив кресло-грушу в качестве подушки под спину.

– Ты уж извини, что ворвался в «спальные покои незамужней девы» среди ночи, но ты так орала, что я, признаться, решил, что тебя тут Луна живьем для блинной начинки шинкует. Слушай, а тебе здесь впервые какие-то пакости снятся?

Все еще потирая нос и с укоризной глядя на пса, кошка призналась.

– Нет. Я вчера и позавчера тоже плохо спала. Это все воздух озерный…

– Ну да, ну да… Мне тоже чисто из совпадения ночные ужасы являются.

– В смысле? – заинтересовалась Кира.

– В смысле – что тебе снилось-то?

Кошка стушевалась и сконфузилась. Сон она прекрасно помнила во всех подробностях. И особенно ярко она помнила свой ужас не от того, что черная неведомая тварь все-таки достала ее, а от того, что она может потерять его. Из чего следовало, что этот бесцеремонный мужлан ей в некоторой степени дорог. А уж в этом ей сознаваться совершенно не хотелось, тем более непосредственно ему.

– Не твое это дело, – буркнула она, пряча взгляд. Фауст устало прикрыл глаза и демонстративно громко выдохнул, словно сдерживал сильное раздражение от ее глупости. На спектакль она не повелась и продолжала партизанить.

– Ну, ясно. Что-то про сексуальное насилие значит.

И на эту провокацию она не повелась. Уселась на кровати поудобнее и пожала плечами, глядя на него с вызовом.

– Какая разница?

– Мне снились родители. Как они умирают сотней различных способов. А потом как я их собственноручно убиваю. А потом моя собственная смерть – очень ярко и правдоподобно.

Кира внутренне сжалась, но внешне безразлично пожала плечами.

– Фауст, сейчас три часа ночи, я не соображаю и не понимаю, к чему ты клонишь.

– Я к тому, что сегодня решил пробежаться по городку, послушать дыхание спящих людей. И мне кажется, в этом городе практически всем жителям снятся кошмары. Даже не кошмары, а ночные ужасы. К тому же когда я вернулся, услышал твой душераздирающий вопль.

Пес снова выжидающе смотрел на нее.

– Иии… что это может значить? Какой-то болотный газ психоделический?

– Возможно. Но у меня сложилось впечатление, что это насылаемый морок. Притом по совершенно конкретному сценарию. Люди в постелях плачут и зовут своих мамочек и папочек. А что касается меня лично, то такой сюжет возник точно не из моего подсознания, а скорее был мне… транслирован.

– Почему ты так самоуверен? – хмыкнула Кира. – Ты, безусловно, бесконечно крут, но папы и мамы в подсознании есть у всех, и здесь ты не исключение!

– У всех, и я не исключение, – согласился пес, а затем как-то нехорошо улыбнулся – хищно и печально одновременно. – Правда, они там в несколько ином настроении. Сон о том, как я убиваю отца, мне снился лет с четырех, и это отнюдь не было кошмаром. Так что эта сопливая лабуда, которая лезла мне в голову прошлой ночью, явно возникла не в моей голове. Но если бы я хотел нагнать на население ужасу и печали, и у меня был какой-нибудь моделирующий сновидения аппарат, я бы использовал тот же самый сюжет. Смерть близких или смерть самого сновидца – беспроигрышно. Поэтому и спрашиваю, что тебе снилось?

– Ты действительно думаешь, что…

– Я спрашиваю, что тебе снилось, кошка, что сложного?! – рыкнул он.

Кире стало обидно, она поджала губы и уши. Опять он на нее повышал голос. Пес вздохнул, заметив ее движение и, поняв свою ошибку, примиряюще выставил ладони вперед и мягко сказал:

– Извини. Мое любопытство, конечно, сейчас лопнет, потому что я представить себе не могу, из-за чего можно так орать. Но я спрашиваю для пользы дела.

– Мне снилась моя смерть, – опустив взгляд на свои руки, нашлась кошка. – Как я разбиваюсь в автокатастрофе.

Она нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. Пес внимательно разглядывал ее, серьезно и наклонив голову. Ей показалось, что он был разочарован.

– И все? В смысле… ты ТАК боишься смерти?

– А ты нет? – с вызовом подалась она к нему, радостная, что удалось пустить его по ложному следу. Пес пожал плечами.

– Боюсь, как не бояться? Все бояться. Просто… Это же так естественно! Я, ты, любой человек – можем умереть в любую секунду. Наверное, я об этом просто никогда не забываю. Привык.

Он был расслабленный, спокойный… честный и настоящий. Кошку его откровенность трогала. И усиливала смущение от ее собственной неискренности.

– Ладно, – он нарочито бодро хлопнул себя по коленям и поднялся по направлению к двери. – Время позднее, ты уже не так напугана, если я не ошибаюсь. Ложись спать и ни о чем не волнуйся – я больше никуда не отлучусь и буду бдительно стеречь твой покой. Свет оставляю, потому что знаю, ты любишь.

Остаток ночи прошел спокойно.

– Ну вы, Киронька и соня! Смотрите вон мистер Кроули какой молодец! С шести утра уж на ногах. И зарядку сделал, и на пробежку вышел! И даже мне, старой солохе, по кухне помог. А вы только светлы очи разомкнули! Вон как надо!

Такой вот тирадой встретила кошку Луна.

«Ну точно, бабушка. Еще и с братиком сравнила».

Женщина царствовала на первом этаже, создавая, по всей видимости, очередной шедевр кулинарного искусства в объемах, больше соответствующих роте солдат, чем двум скромным гостям. Хотя… возможно она кормила обедом и других жителей, ведь, в конце концов, это была таверна, хотя никого из посетителей они здесь еще ни разу не встретили. Фауст сидел за одним из центральных столов, хмурый и неприветливый, как обычно, и уплетал толстые пышные оладьи со сметаной.

– У него работа такая, – буркнула недовольно кошка и плюхнулась напротив него, продолжая яростно протирать глаза. По собственным меркам она встала вовсе не поздно. – А я – работник умственного труда. Мне нужен сон, покой и хорошая еда.

Суетливая Луна крякнула от удовольствия, выворачивая как раз из-за стойки, с тарелкой кефирных пышек.

– Ну, тогда вы по адресу, дорогая моя. И в этот дивный день чудесный, еще ты спишь мой друг прелестный! Пора, красавица, вставай, открой сомкнуты негой взоры, и под сиянием Авроры, пора готовить каравай! – неожиданно продекламировала она, ставя блюдо перед кошкой.

Пес поперхнулся и закашлялся.

– Ты чего? – шепнула ему кошка, когда он пришел в себя.

– Это ж Пушкин. Александр Сергеевич. «Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный…» ну и так далее. Только безбожно перевранный. Или модифицированный. Я не понял, – также шепотом ответил ей он.

Кира задумчиво отпила немного молока из запотевшего холодного стакана.