— Смотри, вот этот! Ты ж этот вот…

Киваю:

— Да, я этот вот.

Двумя шагами покрываю расстояние между нами, падаю на заднее сиденье, хлопаю дверцей.

— Эй, ты куда? — возмущенно вопит Кир на улице.

— Едем прямо, — командую таксисту, прижимаясь к сиденью, хорошо, стекла тут тонированные.

— У меня вызов, — пытается возражать водитель.

— Просто едем отсюда, куда — без разницы.

Водитель понимающе кивает, и машина трогается. Мне бы теперь выйти за поворотом, пробраться к выходу из общежития и ждать фигуру, подсвеченную красным, но есть проблема: помимо центрального входа в улей, имеется еще один, да плюс два — выходы в зиккурат. Я просто потеряю время.

Кто пытался меня пристрелить в прошлый раз, так и осталось тайной. Сейчас либо те же заказчики, либо, что более вероятно, мстят стоящие за трансплантологами силы.

Значит, жрать и спать буду в другом месте, у меня в комнате небезопасно. Надо только проверить почту в Сети — наверняка уже ответили на заявку участия в «Полигоне». Тем более, сегодня я снова промелькнул в новостной ленте, что должно заинтересовать рекрутеров.

Минуты две едем молча. Таксист поворачивает дважды, тормозит возле тоннеля, ведущего внутрь зиккурата.

— Выходи. Денег с тебя не возьму. Ты ж тот мужик, который нашел похищенных детей, тебя в новостях показывали.

— Да ну…

— Удачи!

Ступаю на тротуар и воровато оглядываюсь, хотя понятно, что здесь мне ничего не угрожает. Если за меня взялись всерьез, то браслет лучше снять. Через чип отследить человека сложнее, это возможно, только если заинтересованы лица с верхних уровней. Надеюсь, что таковых нет. Боэтарх и прочие решают дела государственной важности. И надеюсь, что все-таки попаду на «Полигон», где меня вряд ли достанут враги со второго уровня. Иначе моя жизнь превратится в гонки со смертью, и единственным выходом будет бегство в Карталонию, что по сути тупик и потеря времени.

Около часа катаюсь от одной станции метро к другой, натянув на голову капюшон худи –качество съемки камер хреновое, и такой маскировки должно быть достаточно. Наконец нахожу камеру хранения, оставляю там браслет — не знаю, придется ли еще им воспользоваться.

Жаль, конечно, что в спортзал ход закрыт. Можно было бы вечерком немного покачаться, проверить, сработает ли ускоритель Танит. Вдруг я начну с бешеной скоростью наращивать ловкость и силу? Но теперь появляться в общежитии опасно.

Нахожу компьютерный клуб, арендую ноутбук на полчаса, открываю почту, с которой посылал запрос на участие в ток-шоу. Тарабаню пальцами по столу, пока программа загружается, и ловлю себя на мысли, что нервничаю, ведь больше всего в жизни мне важен положительный ответ, он решит мою судьбу.

Ответа нет. Зато есть письмо от неизвестного адресата. Открываю его: одно-единственное слово «сдохни» и картинка — два скрещенных топора. Оперативно работают ребята.

Тру слезящиеся глаза. Усталость накопилась, картинка перед глазами плывет, я туплю, мне нужно поспать хотя бы два часа перед интервью. Брать гостиницу опасно — придется регистрироваться, и мои данные, скорее всего, сольют. Из знакомых у меня тут только Помпилии, но к ним нужно ехать через весь зиккурат — кучу времени потеряю впустую.

Остается заявиться к Эду, он засвечен не меньше меня, заодно предупрежу его родню об опасности, посоветую отослать парня в Карталонию. И они разбудят меня на интервью.

К улью Эда добираюсь за пятнадцать минут на такси. Сунув руки в карманы, натянув капюшон, иду по тускло освещенной улице внутри зиккурата, и в этой темной кишке чувствую себя как дома, в безопасности. Захожу в нужный подъезд, поднимаюсь на нужный этаж. Нахожу квартиру Эда, звоню, но никто не отвечает.

Неудивительно. Семья, наверное, в больнице со вновь обретенным ребенком.

Собираюсь уходить, но меня останавливает придушенный писк. Замираю, стараюсь даже не дышать, сам не зная, что рассчитываю услышать. Странный звук повторяется. Толкаю дверь, и она с легким скрипом приоткрывается.

Отскакиваю назад, прижимаюсь к стене, инстинктивно хлопая себя по бедру, где обычно находится кобура, но огнестрел на втором уровне запрещен, я безоружен и беспомощен.

Никто не стреляет в меня, не грохочет взрыв. Похоже, в квартире нет недоброжелателей. Перед глазами всплывает текст:

Зафиксировано противоправное деяние!

Или все-таки внутри кто-то есть? Меня в любом случае уже обнаружили. Возможно, ждут, когда войду. Правильнее всего вызвать полицию, но тогда я не предотвращу преступление, а за одно мне идет пять.

Повторяется хрип, доносится возня, кто-то шмыгает носом. Да что ж там происходит? Взбодрившись, включаю мозг, и на ум приходит одно: блефовать. Тарабаню в дверь и говорю:

— Полиция! Немедленно откройте! От соседей поступила жалоба на подозрительный шум!

Снова замираю, но слышится лишь хрип, возня, и никаких посторонних звуков. Собравшись, распахиваю дверь, кувырком ухожу в кухню, хватаю два ножа. С нынешней ловкостью я запросто смогу снять противника ножом, даже кухонным. Но никто меня не атакует.

Бросаюсь в гостиную и едва не поскальзываюсь на крови. Она тут повсюду, даже на потолке брызги. На белой стене — два скрещенных топора. Видимо, эмблема какой-то преступной организации, крышуемой полицейскими.

В середине комнаты на бежевом ворсистом ковре — выпотрошенный труп хозяина квартиры, кишки тянутся через всю комнату. Он однозначно мертв, кто же тогда хрипит?

В спальне обнаруживаю распятую ножами на стене окровавленную мать Эда, рот женщины заклеен, ее тело — фарш, но работал профи, который знает, как резать, чтобы не убить. Окидываю взглядом комнату, и программа выделяет красным приоткрытый ящик комода, куда тянется леска от ножа, торчащего из левой ладони женщины.

Как только я выну нож, сработает детонатор. Рассчитано, что вернется Эд и сломя голову бросится ее вызволять. Увидев меня, женщина начинает метаться, но вскидываю руку и говорю:

— Тихо, я вижу бомбу. Все будет хорошо.

Судорожно вздохнув, она теряет сознание, обмякает, а я осматриваю комод, открываю ящик и, воспользовавшись подсказкой программы, обезвреживаю механизм.

Ты предотвратил преступление!

Осталось предотвратить 367 правонарушений.

По имеющемуся в квартире телефону вызываю медиков и полицейских, переворачиваю комнату вверх дном, нахожу сперва пистолет и патроны, забираю его, затем — аптечку, и только потом снимаю женщину со стены и начинаю обрабатывать наиболее опасные раны.

Первыми в квартиру врываются два медика, пока один расспрашивает меня, в чем дело, второй подключает мать Эда к диагностическому аппарату и одновременно делает инъекцию.

— Обезболивающее. Успокоительное, — комментирует он свои действия, поглядывая на экран прибора и обращаясь к напарнику. — Массивная кровопотеря. Готовь капельницу!

Напарник бросается к распахнутому чемодану с медикаментами, и тут в квартиру входят коллеги из внешнего патруля, а сразу за ними — следаки, восемь человек, и в квартире становится тесновато. Есть риск зависнуть с ними надолго. Вот уж выспался!

Радует, что во время нападения Эда не оказалось дома. Пока медики грузят женщину на носилки, я в окружении полицейских рассказываю о ночном штурме питомника, предполагаю, что произошедшее — месть преступной группировки. Меня слушают трое, причем один симпатизирует, остальные равнодушны, четвертый фотографирует, поглядывая искоса. У этого ко мне интерес. Остальные разошлись по комнатам.

Как только они заканчивают, появляются репортеры криминальных сводок, опрашивают меня, я по второму кругу рассказываю, и один из равнодушных полицейских говорит:

— Вообще история с питомником мутная. Внутреннее расследование показало, что наши диспетчеры никого не вызывали. Кто-то взломал систему и сымитировал вызов.

— Отследили его? — интересуюсь я.

— Нет. Чисто сработали. Между нами говоря, молодец этот неизвестный, — он кивает на эмблему на стене. — Совсем страх потеряли!