Зал одобрительно зашумел, но Вэл поднял руку вверх и призвал к тишине.

– Мне не кажется это хорошей идеей. Там достаточно сосланных, один Платон чего стоит. Хорошо, что он так и не смог вспомнить всего, но был уже близок к раскрытию. И хорошо, что своевременно удалось уничтожить последние его труды, а то неизвестно, к чему пришли бы его последователи. Но вспомните, каких усилий нам это стоило! Предлагаю отправить Била не так далеко. Середина двадцатого века выглядит вполне подходящей: в начале двадцать первого он найдет применение своим способностям, да и вектор развития этого времени вполне соответствующий. И контролировать его на таком расстоянии нам будет проще.

По традиции Вэлу предстояла последняя встреча с обвиняемыми. Не то чтобы им давался шанс раскаяться и получить прощение, скорее этого требовала подготовка к маркированию – процедура, которой подвергались «особо опасные». Приговор должен был быть приведен в исполнение утром следующего дня, поэтому времени было достаточно. Била заранее определили в категорию «особо опасных», но заходить к нему Вэл не собирался. Остальные помещались в одном изоляторе, что облегчало задачу.

К вечеру Главный управляющий подготовился к встрече, которую про себя считал более допросом, чем простым тестированием. Для полной убедительности он нацепил знаки отличия носителя исключительных полномочий: черный мундир с голубыми шевронами и изображением разящей молнии на спине. Ровно в восемь вчера во всем блеске и в сопровождении Зиги и Кронса он вошел в изолятор. Заключенные сидели на полу по периметру зеркальных стен. Многократные отражения создавали иллюзию, что их было не тринадцать, а более ста человек. Вэлу стало не по себе, и он приказал опустить затемнение. Тут же зеркала превратились в матовые поверхности. Избавившись от отражений, Главный управляющий почувствовал себя увереннее.

– Завтра вас всех ждет казнь, – сурово произнес он.

Заключенные никак не отреагировали на его слова.

– Я должен спросить, есть ли у вас последнее желание?

– Чтобы ты сдох! – выкрикнули разом несколько человек.

Вэл поднял взгляд к потолку, как делал всегда, когда хотел показать, что он не удивлен и ничуть не расстроен. Кронс стоял позади него и внимательно наблюдал происходящее. В его задачу входило окончательное определение «особо опасных» на случай, если Вэл что-то упустит. Всех, подавших сейчас голос, он запомнил.

– И все-таки я повторяю вопрос: есть ли у вас последнее желание?

– Есть. – Мартин поднялся с пола и вышел немного вперед. Он был молод, высок и необычайно красив. На мгновение Вэлу стало жаль губить юную жизнь, но лишь на мгновение, пока Мартин не заговорил снова: – Я прошу дать людям возможность жить.

– Интересно, – саркастично заметил Вэл, – по-твоему, они сейчас не живут?

– Разве это можно назвать жизнью? Они обречены на вечное рабство, чтобы вам, небожителям, ни о чем не заботиться.

– По-моему, ты ошибаешься, – спокойно, словно издеваясь, ответил Вэл. – Они сыты, живут в полном комфорте, имеют работу. Это рабством едва ли можно назвать.

– Они не имеют главного: свободы и самих себя! Это не похоже на человеческую жизнь. Они даже думать не могут после того, как вы вытравили им мозги!

– Многие мысли – многие печали, к чему печалиться? – рассмеялся Вэл.

– Вы мерзкие ублюдки! – выкрикнул Мартин. – Вы обращаетесь с людьми, как со стадом овец: кормите, стрижете, планируете приплод. Чтобы вы все сдохли!

– Это мы уже слышали, – равнодушно прервал его Вэл. – Раз больше вам сказать нечего, не будем терять время. Всего наилучшего и доброй всем ночи!

С этими словами он резко повернулся, едва не врезавшись в Зиги, вплотную стоявшего за его спиной. Все трое вышли под крики проклятий.

– Мартина пометить особо, – строго произнес Главный управляющий за дверью изолятора. – Уж больно он лютый. Я хочу отследить его рождение и контролировать так же, как и Била, с особым вниманием. Другие не представляют большой угрозы, простого маркирования будет достаточно, остальное за нас сделает инквизиция. Все ясно?

– Да, мой господин, – отозвался Зиги.

– Все исполним, – подтвердил Кронс и направился руководить запуском таргетной матрицы облучения: считалось, что в ночное время эффект от воздействия максимальный.

Била привели в испепеляющую камеру последним. Тринадцать выродков за час до того были отправлены в новые жизненные локации и взяты под пристальное наблюдение. Сообщество избавилось от угрозы и чувствовало себя спокойно. По крайней мере, так было объявлено по центральному каналу трансляции новостей. Как восприняло это сообщение подэкранное население, неизвестно, поскольку после запуска таргетной матрицы никто еще из дома не выходил. Кронс поспешил объяснить это нерабочим днем, и тем, что и раньше по выходным особой активности на улицах не наблюдалось.

Испепеляющая камера представляла собой небольшое помещение, уставленное и увешанное мониторами и разной другой аппаратурой. Посередине стояло массивное металлическое кресло с множественными приспособлениями, обеспечивающими полную фиксацию тела. Само кресло от остального пространства ограждал стеклянный куб. Била поместили в кресло и закрыли замки браслетов на руках, ногах, животе, шее. Голову побрили наголо и над ней расположили круглый блестящий предмет, похожий на зеркало. Бил захотел в последний раз увидеть в нем свое отражение и попытался поднять лицо вверх, но браслеты не позволили ему это сделать. Прямо перед ним, широко расставив ноги и сцепив перед собой руки в замок, стоял Вэл, Главный управляющий, при полном обмундировании носителя высшего статуса и исключительных полномочий, собственной персоной. Его присутствие здесь считалось проявлением особого внимания к осужденному. Вэл ликовал и не скрывал этого. Он исполнил свое назначение – избавился от выродков навсегда, – и теперь особые привилегии и почет ждали его до конца жизни. Оставалась последняя формальность – отправить сознание Била, предварительно очищенное от воспоминаний, в тело ребенка, впавшего в летаргический сон полгода назад в середине двадцатого века. Сама процедура очистки, маркирования и пересылки занимала считаные секунды, и никто из живущих точно не знал, доставляла ли она хоть сколько-нибудь неприятные ощущения осужденному. Гримасы боли и судороги мышц достоверной информации дать не могли, так как, во-первых, длились непродолжительное время, а во-вторых, могли быть простой симуляцией изобретательных и непокорных выродков.

Все было готово к запуску программы пересылки, оставалось только закрыть приговоренному глаза, как того требовали правила. И в этот самый момент Вэлу захотелось задать Билу тот самый последний вопрос:

– Есть ли у тебя последнее желание?

– Есть! – глядя прямо ему в глаза, зло ответил Бил. – Я хочу, чтобы ты никогда не нашел свою дочь.

Все присутствующие переглянулись и вопросительно посмотрели на Вэла. Пальцы в замке издали громкий хруст. Лицо Главного управляющего стало мертвенно-белым.

– Не надейся избавиться от выродков! – выкрикнул Бил. – Ева носит моего ребенка, поэтому я спрятал ее до того, как оказался здесь. Твои облучатели и твои ищейки тебе не помогут. Твой внук будет выродком, потому что никакая теория вероятности не допустит, чтобы два выродка произвели на свет кого-то другого!

Вэл едва стоял на ногах, и в ту самую секунду, когда он решался отменить пересылку, Зиги запустил программу. Еще через секунду тело в железном кресле обмякло.

Вэл с нетерпением ждал прихода Зиги и, чтобы чем-то себя занять, нервно прохаживался по залам библиотеки.

Наступившая зима полностью преобразила вид за окном: Байкал замерз и обледенел, одинокие деревья на берегу стояли белые и неподвижные, как изваяния. С неба падал медленный лохматый снег. Иногда с улицы доносился протяжный вой сирены, оповещающий о приближении ночи и комендантского часа. Беспилотные трассеры поднялись в воздух и заняли сторожевые позиции. Вэл видел мигающие над озером огни трех из них, и этот мерцающий свет немного успокаивал его.