Процесс шел по разработанному плану.

Зиги в предвкушении близкого успеха даже помолодел как будто: стал чаще улыбаться, красить волосы и менять костюм четыре раза в день. Все отмечали в нем повышенную толерантность к разного рода диссонирующим обстоятельствам, а особенно оптимистичные натуры даже делали предположения, что советник в скором времени станет «как все нормальные люди».

За месяц до окончания эксперимента в его адрес начали поступать робкие поздравления, и тесный круг приятелей заметно расширился: многие стремились заручиться его расположением и создать некоторые возможности для себя рядом с лицом будущего высокого статуса.

– Конечно, человек такого качества, как господин Зиги, достоин иметь третий уровень влияния, – рассуждал некто в пассаже главного управляющего, прогуливаясь за спиной советника дней за десять до ожидаемого успеха.

– О да, – поддержал его некто другой, нарочно говоря громко, чтобы его голос точно узнали.

Подобные высказывания Зиги слышал нередко, но особенного значения им не придавал, хотя его эго в те дни было удовлетворено как никогда. А за неделю до окончания эксперимента Бил пробил защитный экран. Результаты проекта обнулили, и Зиги навсегда лишился возможности повысить свой статус и стать «как все нормальные люди».

Провал советник принял с достоинством, которому нельзя было не позавидовать и которое нельзя было не оценить. Зная, насколько честолюбив помощник, главный управляющий какое-то время пристально за ним наблюдал, боясь, как бы чего не вышло. Но не вышло ровным счетом ничего: Зиги был безупречен и щепетилен во всем, как раньше. Он вовремя приезжал на службу, исполнял любое распоряжение с мгновенной готовностью, но не спеша, предугадывал малейшее желание своего патрона. Другими словами, он был эффективен и эффектен во всем. Он был глазами, ушами, руками господина Вэла и его вторым мозгом.

Дорога в двадцать восьмой энгл была проложена по Лиственному лесу – так называлась восстановленная березовая роща, перемежающаяся многовековыми дубравами. Зиги очень любил эти места и не упускал ни одной возможности проехаться здесь. Сегодня ему захотелось свернуть на старую дорогу, которой, кроме него, никто не пользовался уже лет сто. От некогда асфальтированного покрытия практически ничего не осталось, кое-где проросла трава, довольно высокая, скребущая днище машины с характерным соломенным звуком, в котором Зиги находил сейчас полное совпадение с мыслями, тревожащими его.

– Сверни на древнюю, – ласково попросил он водителя.

Тот молча вывернул руль влево и метров триста ехал между стволами берез, пока машина не выровнялась на твердой поверхности старой колеи. Время в пути сразу увеличилось на час.

Солнце растекалось множеством светлых пятен на полянах Лиственного леса, делая его похожим на желтого леопарда. Зиги опустил стекло и высунулся из окна автомобиля. Свежий воздух заполнил легкие кислородом. Дышать стало приятнее, а думать – тяжелее. Ему захотелось выйти, и он приказал остановиться. Водитель откинулся на спинку сиденья и, повернув голову, незаметно наблюдал за советником. Зиги долго прохаживался по поляне, иногда останавливаясь на полушаге, и, замирая, смотрел в одну точку.

Солнце садилось ниже, косые лучи приятно грели, водитель не заметил, как заснул. Ему привиделся чудесный сон, в котором он все еще был со своей семьей – с женой Катей, доброй простой женщиной, и с дочерьми-близняшками – Олей и Верой. Вот они вместе сидят за столом и пьют черный чай с абрикосовым вареньем. Катя смеется над выпачканными лицами девочек, потом берет салфетку и вытирает их. Оля вскакивает с места и бежит к нему, бросается на шею, обнимает. Вслед за ней то же самое делает Вера. «Дэн, – говорит жена, – не позволяй им садиться тебе на шею!» А у самой – смеющиеся глаза и губы, чуть вытянутые улыбкой. Дэну очень хорошо, он счастлив. Но что-то в глубине души вызывает тревогу. Дэн пытается понять, что не так, и не может. Вдруг ему становится трудно дышать, он освобождается из рук девочек, но удушье только усиливается. Дэн задыхается, машет руками и просыпается.

– Заставь эту машину ехать! – крикнул прямо в ухо сидящий за ним и сильно сжимающий огромными ручищами его шею.

Дэн чуть не умер от страха. Он едва взглянул в зеркало и испугался еще сильнее: за его спиной сидел выродок – синий цвет глаз подтверждал это. На улице смеркалось – безопасное для передвижений время заканчивалось. Нужно было срочно возвращаться на виллу. Дэн растерянно смотрел по сторонам: советника нигде не было видно.

– Чт-то т-тебе н-надо? – проговорил он, заикаясь.

Пальцы, сдавливающие его шею, слегка ослабили хватку.

– Вези меня на виллу Вэла. Немедленно!

Дэн собрал все свое мужество, чтобы ответить:

– Я не могу этого сделать, мне нужно дождаться господина Зиги.

Выродок громко и надсадно рассмеялся:

– Я вместо него. Сегодня я твой господин, поезжай сейчас же! – раздраженно сказал он и надавил пальцами на кадык Дэна.

Дэн задыхался, но двигатель запускать не торопился. В тот самый момент, когда водителю пришла в голову мысль, что он, возможно, живет последние минуты, задняя дверь открылась и в машину сел Зиги. Шею Дэна освободили, и он, откашливаясь, начал дышать.

– В изолятор! – коротко бросил советник водителю. – А ты сиди тихо, – прошипел он сквозь зубы, не спуская взгляд с выродка.

В ближайшем окружении Вэл считался управляющим выдающимся: он был потомственным небожителем в пятом поколении, но добровольно прошел стерилизацию перед тем, как получить высший статус. Детей у него не было, а значит, у других не было опасений после его ухода получить осложнения в виде легальных претензий потомков на часть неба, которое было домом двум тысячам человек, сохранившим рассудок в неприкосновенности. Два миллиона живущих внизу давно превратились в легко управляемую массу безвольных существ, с человеком имеющих лишь внешнее видовое сходство.

Мысли Вэла были тяжелы. После ухода Зиги он так и не двинулся с места, сидел, вперив взгляд в одну точку. Трасса, по желанию Била лишившая сообщество полутора тысяч рабочих рук, уничтожила пятнадцать энглов. Ева жила недалеко от Корнов, скорее всего, ее уже тоже нет в живых. Эта мысль выжигала Вэлу душу и призывала управляющего пойти на крайние меры в отношении выродка. Семнадцатилетняя Ева была его единственной дочерью, которую он умело скрывал все эти годы. Она родилась за месяц до его назначения, и стерилизация – мера необязательная, но эффектная – стала весомым аргументом в его пользу на выборах: у двух других кандидатов на высший статус были дети…

На пути к цели Вэл не раз пренебрегал правилами и нарушал законы, уверенно проходя все возможные проверки и умело обманывая самые совершенные системы распознавания лжи. В этом ему не было равных. И сейчас он судорожно прикидывал в голове, сколько времени у него есть на то, чтобы до допроса успеть наведаться в двадцать пятый энгл. На всякий случай он все же решил подстраховаться и вызвал дубликата, клона-помощника, которого всегда оставлял вместо себя, если нужно было скрыть свое отсутствие.

Двадцать пятого энгла не было. Как не было больше десятого, пятнадцатого, двадцать шестого и еще одиннадцати других. Но другие мало занимали управляющего, он стоял на обочине великолепной дороги, сверкающей голубым покрытием, там, где когда-то был домик Евы. Теперь не было ни домика, ни темноволосой красавицы с синими, как у него, глазами. Вэл заплакал, но сразу же овладел чувствами и сильно сжал кулаки. Теперь, когда не стало Евы, руки его были развязаны. «Убью!» – проговорил он и уверенным шагом направился к лифту, поднимающему в небеса.

Он ворвался в здание Сената, полный злобной решительности рассчитаться с Билом и навсегда покончить со всеми выродками. Двери коридоров сами распахивались перед ним, словно боялись быть сорванными с петель. Вэл в этот момент являл собой зрелище ужасающее, но в то же время притягательное, как все великое и страшное. Он готов был пойти до конца в своих намерениях, вплоть до применения чрезвычайных мер.