-----
Прошла весна, прошло лето, наступила осень. Каждый вечер Ефим Иванович отправлялся к Леониде Гавриловне, сгорбленный, разбитый, молчаливый, точно его придавила какая-то невидимая рука. Он шел туда не гостем , а как домой, потому что там у него оставалась последняя ниточка жизни. Молча раздевался од в передней, молча проходил в детскую, где стояли две кроватки, и просиживал здесь вечер , пока Леонида Гавриловна укладывала детей спать. Их было двое: мальчик Юрка и девочка Надежда. Все интересы, все мысли и чувства сосредоточивались только на этих детях , а разговоров о себе больше не существовало, да и не могло быть. -- Вот что, Леонида Гавриловна,-- проговорил раз Ефим Иваныч :-- а становлюсь стар , и мне тяжело ходить к вам так далеко, особенно теперь, осенью... Переезжайте-ка ко мне. Как вы находите подобную мысль?.. Леонида Гавриловна горько заплакала. Она сама несколько раз думала об этом , но ее удерживал страх жить там , где застрелилась Нина, а поэтому она сама предложила Ефиму Иванычу свой дом продать и переселиться к ней. -- Начнем нашу жизнь снова,-- шептала она сквозь слезы.-- Не для себя жизнь, конечно, а вот для этих сирот . Ефим Иваныч переселился... Вообще, в нем проявилась полная покорность и даже уменье повиноваться. Раз перед Рождеством , когда они засиделись в столовой, он сказал : -- У вас сохранилось письмо Нины? То письмо, последнее?.. Я его читал тогда, но оно совершенно вылетело у меня из головы. Леонида Гавриловна принесла смятый листок почтовой бумаги, на мотором твердой рукой было написано: "Мама, родная, прости меня... Я умираю, потому что не в состоянии больше выносить своей душевной пытки... Это ужасно, и этого никто не поймет ... Из жизни вышло совсем не то, чего я ожидала. Ты одна только поймешь меня... Твоя Нина". Ефим Иваныч внимательно перечитал роковой листок и спросил : -- И вы поняли все? -- Очень хорошо: у всех в жизни есть свое "не то", а это уже дело характера примириться с ним , как это делали всю жизнь мы с вами, или покончить разом , как сделала Нина. Я не оправдываю ея, но понимаю.
1882 г.
