Расстроившись, что меня теперь уволят, в лучшем случае, а в худшем – ещё и арестуют и спишут все кражи последнего года на удобно попавшую им в руки никчемную личность. Я мысленно подготовилась, как Мистер Собер будет вещать, что мой пример толкнул Лу по кривой, а потом меня лишат опекунства и посадят. Из раздумий вывел звонок телефона незнакомца. Элен увела пьяницу, и мы с мужчиной остались вдвоём в луче света, исходившем из открытой двери офиса администрации.

Рассматривая мужчину, я сразу поняла, что новости, что ему сообщили звонившие, не просто плохие, а ужасные. Знаете, как в миг, кажется, вся жизнь уходит с некогда живого лица. Его глаза смотрели в пустоту, уголки губ опустились, кожа почти побелела. На его красивом лице читалась невероятная боль и шок.

– Я еду, Гвен. Предупреди Бена. – Это единственное, что он сказал, а потом мы побежали. Мне казалось, он вообще забыл, что я есть рядом на привязи. Мне саднило руку от тянущего за запястье наручника, но я молчала. Почему-то сердце сжалось за него. Я была уверена, что именно сейчас лучше не встревать. Я потерплю.

В машину меня буквально запихали, и я моментально переползла за водительское кресло, управляясь свободной рукой, чтобы не задерживать момент погрузки.

Я не мог поверить в происходящее.

Мой мозг отказывался принимать факт катастрофы.

«Самолёт Мистера Сальвадора потерпел крушение при посадке, Мистер Картер. По предварительным данным все находившиеся на борту погибли. – Дрожащий голос Гвен будто эхом снова и снова раздавался у меня в мозгу. – Спасатели вывозят тела в центральный госпиталь».

Я сказал, что еду, но не мог представить, что со мной будет, когда я это увижу. Сальвадор, Ниэн и маленький Лео. Я дрожащей рукой провёл по волосам, пока кровь ледяными волнами разносила осколки души по венам, впиваясь в сердце при каждом сокращении.

Этого не может быть!

Я качал головой, не видя ничего перед собой. Звук очередного звонка заставил сердце пропустить удар. Я нажал «ответить».

– Мистер Картер, – звонила Гвен, – Мистер Лео жив, он будет доставлен в эту же клинику. Вы едете?

– Да. – Вдыхаю медленно, а эмоции просто душат.

– Я сообщила Мистеру Картеру младшему, он выезжает.

– Спасибо.

Я уронил руку с телефоном на колено и откинулся на спинку кожаного кресла, как вдруг почувствовал движение слева. Господи, я совсем забыл про девчонку! Она сидела на удивление спокойно, закусив губу и смотрела себе на колени. В фартуке клуба с ярким вечерним макияжем и двумя пучками волос на голове, как было предусмотрено дресс кодом, она казалась совсем молоденькой. Студентка, наверно.

– Уверен, в больнице с нас это снимут. – Пообещал ей, и девушка подняла на меня взгляд. Удивительно голубые глаза полные искреннего сострадания. Я даже замер от удивления. Эта молчаливая поддержка, пусть и совсем чужого человека, казалось, именно то, что нужно. Я умудрился сделать несколько глубоких вдохов, чтобы ухватиться за крупицу информации, которую можно считать благословением в данной ситуации: племянник жив.

– Не волнуйтесь об этом. – Она приподняла свою руку, прикованную к моей. – Потом решим.

– Снимите фартук, уверен в клинике уже полно журналистов. – Самообладание вернулось вместе с вереницей мыслей: как себя вести и что говорить прессе.

Она послушно развязала тесёмки и вдвоём мы умудрились стянуть тряпку и отбросить в угол дивана. Я посмотрел на её чёрную застиранную футболку с каким-то полинявшим рисунком и протёртые джинсы. Девушка явно бедна. Бедность часто толкает на преступление.

– В клинике, старайтесь держаться ближе, чтобы не увидели наручники. – Я попытался стянуть пиджак, но, плотно сидящий и подогнанный по фигуре, он не слезал с плеч. – Вы не могли бы помочь?

Её свободная рука аккуратно захватила ткань. Было ощущение, что она боится меня трогать. Нерешительные действия, едва ощутимые, но потянула она с невероятной силой, я даже качнулся в её сторону.

Сняв рукав пиджака с правой руки, я умудрился скатать его, спустив левый рукав. Скомкал ткань, будто пиджак у меня в руке и ещё, помимо этого, я держу девушку за руку. Господи, уверен нас сфоткают. Но это в любом случае лучше, чем если нас запечатлеют с наручником.

– Нэт, новости, – попросил водителя. Через мгновение, опустившийся экран засветился и нам в срочном порядке донесли о событии года:

– Сегодня в девять вечера во время захода на посадку потерпел крушение частный самолёт Картер Групс. На борту находился старший наследник корпорации с семьёй. По нашим данным все пассажиры погибли. Мы будем держать вас в курсе. Оставайтесь с нами.

Естественно, уже и кадры нарезали чужой трагедии. Я вглядывался в экран, надеясь хоть что-то уловить. Секретарь сказала, что племянник выжил, но журналюгам это, очевидно, не известно.

– Мне очень жаль, – полушепот слева. Я покосился на девушку, и мне показалось, что в её глазах блестят слёзы. Что отвечать в таких случаях? «Спасибо» казалось слишком счастливым словом. Я просто кивнул, поверив в её искренность.

– Как вас зовут?

– Райли.

– Так вот, Райли, в клинике вы будете молчать, даже если журналисты пихают микрофон вам в рот и давят камерой в лицо.

– Я поняла. – Она решительно кивнула, вскинув подбородок. Мне понравилась эта уверенность и собранность в ней.

– Я устрою всё сам. Никаких намеков на наше затруднение, – тряхнул скованной рукой. – Просто идёте рядом.

– Да. – Она кивнула так решительно, что её готовность к сотрудничеству казалась осязаемой. Уверен, девяносто процентов людей, вне зависимости от пола, поняв кто я, уже выдумали бы как воспользоваться ситуацией. Мне было приятно, что девушка не такая.

В холле больницы столько же индивидуальности, как и в любом человеке. Пол сланцево-серый, а стены идеально белые. Потолок сделан из тех самых пенополистирольных квадратов, уложенных на решетчатую раму. Свет слишком ярок для большинства глаз, особенно после темнеющего мрака ночи снаружи. Мне он кажется резким и отрезвляющим, как вспышка, и я понимаю – всё это происходит на самом деле. На стенах рекламные диджитал рамы, кажущиеся неуместными. Большинство персонала ходит с безмятежно нейтральным выражением лица, якобы это должно меня утешить. Над каждой дверью висят большие пластиковые указатели, темные, с белыми буквами – никаких причудливых шрифтов, только заглавные буквы. Везде стиль такой простой и безупречный, как приговор. Место, где грязь запрещена законом. Отовсюду доносятся приглушенные голоса, одни гневные, другие успокаивающие. Кто-то пришел сюда умереть, а кто-то вот-вот родиться. Где-то пациенты рыдают от боли, а рядом смеются от счастья.

Замкнутое пространство стократно усиливает стоны и вопли, медперсонал все это уже видели и потому невосприимчивы, закаленные повторным воздействием и переутомлением, но мне всё это кажется особенно острым, особенно ярким.

Мы двигаемся к стойке регистратуры, и я вижу, как из зоны ожидания первый, подметивший меня журналист, уже берёт низкий старт, и другие, почувствовавшие его движение, будто комары, почуяв кровь, ринулись к нам.

–Где Картеры? – успеваю спросить до того, как нас облепляют газетчики, пока охрана больницы пытается безуспешно их оттеснить, ссылаясь на приличия и понимание.

– Второй этаж, VIP зона, палата семнадцать. – Говорит девушка регистратуры, узнавшая меня. – И… – Она помедлила…– На первом этаже – морг пять, мне очень жаль.

– Спасибо. – Расталкивая журналюг, двигаюсь к лифту. Райли не отстаёт, придерживая пиджак. Она молодец, не подвела.

У палаты, где был Лео, мы стояли уже через несколько минут. Ребёнок лежал, подключенный к невероятному количеству аппаратов, такой маленький на этой огромной кровати. Кругом сновали доктора, и я не сразу увидел Гвен. Помощница вглядывалась через смотровое стекло палаты с платком в руках, утирая слезы.

– Что удалось узнать? – я приблизился, приобняв её за плечи свободной рукой.