Утром старшина – прапорщик Гасан – очень орал на нас за то, что мы про#бали свои новые бушлаты и, покопавшись в каптерке, выдал взамен шинелей старые, потертые бушлаты. Но через пару дней с каждого из нас, новичков, солдаты нашей роты сняли всю оставшуюся новую форму, дав взамен свою старую. Мы ничего не могли с этим поделать, нас было слишком мало в этом уже сформировавшемся коллективе. Необходимо было освоиться, обжиться, познакомиться, а не бросаться защищать свою форму. Это всего лишь одежда, куда важнее собственное здоровье. А то, что нас в роте все-таки раздели не являлось позором, этим нас не унизили, таковы были негласные правила: всё лучшее – старослужащим. Хотя – я узнал только потом – в этой части, а может, так было и во всей армии, новую форму выдавали очень редко, и «дедам» было бы не гоже ходить в старье, когда молодые солдаты в новой форме.

Несмотря на лишения – с меня сняли всё новое – эта часть и рота показались очень хорошими, нас вообще никто не трогал, никакой дедовщины или чего-то подобного. Прошел один день, за ним другой, ходили в столовую, на плац и еще куда-то, страх ушел: нормальная часть, нормальная служба, так я стал это воспринимать.

Эта часть была расположена в черте города Буйнакска, и она отличалась от той, учебной в Коврове. Рота, в которую я попал, была обыкновенной мотострелковой ротой, в состав ее входили и снайперы, и пулеметчики, и автоматчики, а нас всех зачислили в четвертый взвод, взвод гранатометчиков АГС-17.

Плац, столовая – всё похоже, даже разведчики жили рядом в одной с нами казарме в отдельном кубрике. Но она отличалась кардинально от прежней части, тут всё было совершенно другим: правила жизни, законы быта. Казармы были одноэтажными, в столовой в основном работали по контракту местные жители, что меня сильно обрадовало, не хотел вновь чистить картошку. Полученное мною звание в учебке не давало тут никаких полномочий. Я был всё тем же непонятно кем, точнее, дослужился до «слона»[10]. Этот вид солдата не моет полы, скорее, это не главная его задача, «слон» достает все, что захочет «дед» в любое время дня и ночи, хоть сигареты днем, хоть картошку ночью. Да, я «вырос». В учебке приходилось убираться, а тут нужно было доставать. Подошла бы песня из советского фильма; «от века я не отстаю, всё время что-то достаю, и президентом легче стать, чем в армии конфет достать».

А вот к чему я никак не мог привыкнуть, так это к доносившимся песнопениям муэдзина из какой-нибудь башни, которых было очень много по всему городу.

Закончился и третий день… и началось! Как оказалось, это были три золотых дня. В этот период никто не трогает молодых, они свободно живут, привыкают, осматриваются.

К нам с самого утра четвертого дня стали относиться очень плохо, придумывали разные задания. Вечерами приходилось отжиматься, приседать, обнявшись друг с другом, и не дай бог пойдет волна (кто-то начнет подниматься раньше), начинали заново, поэтому и тянули на себе слабых, тех, кто больше не мог. Дембеля готовились к приказу (об увольнении) и иногда заказывали нам приготовить дембельскую кашу. В первый раз я представить не мог, что это за каша и из чего она состоит, и главное – где и как ее приготовить. Старшие товарищи с нашим появлением переставшие быть «слонами», подсказали, из чего она делается. Оказалось, каша состояла из набора сладостей: в сгущенке перемешивались печенье, пряники, шоколадные конфеты, в общем, всё то вкусное, что можно найти в чипке.

А однажды меня и одного товарища подозвал к себе дед и сказал, что нам необходимо к вечеру достать «золотую бляху». Так они называли бронзовые бляхи, которые, если натереть пастой ГОИ, блестели, как золотые.

Золотая бляха.

Обычная бляха.

Эти бляхи являлись большой редкостью во всей бригаде, их в основном носили деды, дембеля или другие значимые солдаты. То есть нам предстояло снять ее с солдата, который, вероятнее всего, не испугается нас, а напротив, может даже навалять. Что нам оставалось?

Вышли из казармы и пошли по всей территории части, вглядываясь в ремни проходящих солдат, выбирая кто послабее. Мы провели около часа на улице, но все попадавшиеся солдаты не имели нужной вещи. Время заканчивалось, близилось вечернее построение, а за ним сон. А без бляхи время после команды «отбой!» могло оказаться для нас очень сложным, мы боялись вернуться в роту без добычи. Почти смирившись с неизбежностью, вдруг заметили одного уверенно шагавшего солдата. Он шел по освещенной дорожке, а затем, сменив курс, направился в сторону плаца, там мы и решили его встретить – в плохо освещенном углу.

Быстро всё рассчитали, бегом перебежали на противоположную сторону, а затем, как ни в чем не бывало, пошли навстречу этому солдату. Подходя ближе, мы распознали на его ремне «золотую бляху». Мы решили не упустить его, не испугаться в последний момент и, несмотря ни на что, снять ремень и исчезнуть в ночи.

Уверенно шагавший солдат не ожидал, что идущие навстречу так стремительно на него накинутся, он не успел даже крикнуть. Я зажал его руками, не давая возможности шевелиться, а товарищ резким рывком снял ремень и побежал. Я понял: бляха наша, и тоже пустился наутек. Этот пострадавший даже не попытался нас догнать, может, сам испугался. Довольные, в момент ставшие уверенными в себе, вернулись в казарму и передали деду заветную вещь. Но тут прозвучало неожиданное: дед приказал моему товарищу надеть ее на себя и носить.

Мы понимали, что не носить ему ее долго, старались передвигаться вместе, боялись попасться тому, с кого сняли. Да, товарищ и дня с ней не проходил, кто-то заметил и его лишили «золотой бляхи».

Вскоре вся рота пошла на стрельбы на полигон, расположенный за городом. Тут я впервые по-настоящему узнал, что такое на самом деле автомат, мне удалось пострелять из него вволю. В этой части патроны не жалели, т. к. не было никаких нормативов и теорий. Практика и только практика: зарядил, выстрелил и научился стрелять и поражать цель. И когда впервые пытался подстроиться под АГС, как учили в учебке, ротный посмеялся и показал, как нужно правильно стрелять из этого оружия. Я был поражен, как легко и просто попасть в цель и при этом уложить каждый ВОГ в намеченное место. Мое отношение к этому гранатомету сильно изменилось, вот был бы он еще полегче.

Нам, тем, кто приехал из учебки, было очень весело после таких стрельб, это действительно приятно, испытываешь невероятное ощущение, выпуская патрон за патроном. Пока шли в часть, сержант подошел к нам и сказал: «Вы слабые и не сможете постоять друг за друга!»

Мы ответили чуть не хором, что, конечно же, сможем.

На этом и закончили, но, когда пришли в казарму и почистили оружие после стрельб, этот сержант позвал нас в сушилку. Сушилка – это место, в котором очень жарко, оно без окон, с большим количеством батарей, создана для того, чтобы солдаты могли очень быстро высушить свою одежду.

Пришли, построились (это в армии какое-то обычное дело) зашел в сушилку этот сержант и сказал: «Готовьтесь!»

Нас было человек семь, все мы одного призыва, но еще очень плохо знали друг друга. Через пару минут зашел, наверное, самый сильный разведчик, проживающий с нами в одной казарме. Не говоря ни слова, он стал бить первого, потом второго, третьего, мы все стояли и боялись пошевелиться. Когда он дошел до четвертого и стал его избивать, я вступился, оттолкнул разведчика, не дал ему избивать четвертого. Разведчик накинулся на меня, тот малый вступился за меня и получил стулом по голове. Он нас бил, мы его толкали и оборонялись, вскоре всё это прекратилось, разведчик ушел к себе, а мы с товарищем пошли смывать кровь в туалет, к нам туда зашел сержант и сказал: «Вы, двое, будете нормально служить».