Куда?
* * *
Через пару часов автобус въехал в ворота Тульского военкомата, где уже толпилось много призывников, собранных со всех маленьких городов нашей области. Нас, только что прибывших, построили перед зданием, скомандовали выложить вещи перед собой, и какой-то офицер лично проверил, не взяли ли мы в армию что-нибудь незаконное. Затем – снова медкомиссия, номер два. Возможно, не доверяли тем докторам, которые уже осматривали каждого в районных военкоматах. На обходном листе мне вновь написали: годен.
В областном военкомате с нами никто не церемонился, я должен был делать всё, что мне говорят: идти, стоять, все по команде, и это сбивало с толку. Впервые оказался в месте, где обязан выполнять приказы, как и все остальные. Позже отвели в какое-то помещение, напоминавшее советский полуподвальный спортзал. Места всем на скамейках не хватило, и пришлось сидеть на полу.
Эх!
В «спортзале» мы провели очень много времени, около пяти часов, ели то, что привезли с собой (каждому родственники положили еду в дорогу), иногда нас выводили в туалет. Как позже выяснилось, мы ждали «покупателей». Я не мог взять в толк, что значит «покупатели», мы же не товар. Но тут так называли офицеров, которые приезжали набирать новобранцев в свои части.
Парень, сидевший со мной рядом, сказал, что сначала дают выбрать солдат «покупателям» из элитных войск, из ВДВ или морской пехоты, а остальные поедут в обычные войска или стройбат.
Я очень надеялся попасть в престижные войска, но меня никто в этот день не «купил». «Ростом, что ли, не вышел? Да нет, 183 см, вроде нормальный рост», – думал я. Ночью всех «некупленных» отвели на второй этаж военкомата и приказали отлеживаться на кроватях-«полках» до новых «покупателей». И никого из офицеров не волновало, что «полок» всем не хватает – товар может полежать и на полу.
Эх!
Я был расстроен – так много готовиться к армии, пробежать сотни километров, постоянно заниматься со штангой (даже портянки научился наматывать!), а меня всё равно не взяли в элитное подразделение! А может, они узнали мою тайну – что я на самом деле не годен к службе в армии. Поняли, что обманул! Но как? Не может быть! Тогда бы меня отправили домой. Или я все-таки товар второго сорта? Мысли переплетались, мешая заснуть, и только под утро мне удалось задремать.
С первыми лучами солнца нас, собрав в колонну, повели на железнодорожный вокзал. Оглядев строй, я понял, что основная масса шагающих это обыкновенные, неспортивные призывники. И я подумал, что всех нас ждет обыкновенная служба: никаких самолетов, прыжков с парашютом или операций на морской глади.
Эх!
Посадили в вагон электрички до Москвы. Пейзажи, быстро мелькая в окне, заставляли сжиматься сердце, уже тоскующее по дому. Но, подъезжая к столице, уныние сменилось удивлением. Мы не могли оторвать глаз, ведь почти все выросли в маленьких уездных городках, многие даже в Туле не бывали, а тут за окнами проносилась сама МОСКВА! Я впервые в жизни видел большой город и дома настолько высокие, что дух захватывало.
Ах!
Это сейчас у меня уже не вызывают удивления и восхищения башни «Москвы-Сити» – привык, а тогда даже десятиэтажки казались мне небоскребами.
Электровоз, сбавив ход, медленно подъезжал к огромному, красивому, наполненному множеством разных людей, Курскому вокзалу. Оказавшись на платформе, я испугался, что потеряюсь в этом городе, а, засмотревшись на очередное строение, отстану от колонны. И никого вокруг не удивляло то, что мы стараемся идти строем. Люди как будто бы просачивались сквозь нас, не замечая… Они обреченно торопились куда-то.
В моем маленьком городе люди ходили неспешно, размеренно, широко, а эти – жители Москвы – толкали меня, задевали и практически занесли в здание вокзала. Офицер, сопровождавший нас, указал угол в огромном помещении, где мы и разместились на полу, ожидая дальнейших распоряжений. Мне очень хотелось походить по вокзалу, выйти на улицу, «наполнить себя красками», привыкнуть к радуге цветов и форм. Почувствовать Москву! Но не решаясь нарушить приказ – сидеть в углу и ждать – я мог лишь подойти к окну и восторгаться тем, что в будущем будет меня дико раздражать: пробки, толпы людей, постоянный гул… А тогда я просто наполнял себя всем этим.
Сказать, что я был восхищен после 18 лет жизни в городке, где всё было одинаково обычным – это ничего не сказать. Совершенно утопая в новой реальности, я был парализован полнотой цветов и оттенков, собранных в одном месте. А среди проплывавшей толпы выделялись «странно» одетые люди, взгляд к которым непроизвольно «приклеивался» до появления следующего яркого персонажа. Я поглощал буквально всё – от безумного макияжа девушек до вокзального, наполненного потом, воздуха. Москва околдовала меня, впечатлила, ошеломила, но, боясь заразиться ее «ненормальностью», я безумно захотел вернуться домой, пока еще самим собой.
Теперь-то я понимаю, что в те времена эти люди на вокзале приезжали в Москву такими же, как и я, но Москва их впитывала, закручивала и раскрашивала. И такими они уезжали в свои серые родовые гнезда, где
«Далеко от больших городов,
Там, где нет дорогих бутиков,
Там другие люди живут,
О которых совсем не поют.
Не снимают про них сериалов,
Ведь они не в формате каналов,
И не пишет про них интернет,
Их совсем вроде как бы и нет»[1].
Окрик вернувшегося офицера привел меня в чувства, команда «строиться» заставила сдвинуться и вновь ощутить свою участь российского призывника. Всё в той же людской неразберихе мы вышли на перрон к поезду и быстро загрузились в вагон. Еще на вокзале я надеялся, что что-то изменится, что вернется офицер и скажет, что нет билетов, ждать тут не можем, поэтому вернемся домой. Меня не столько пугала армия, сколько всё то новое, что сейчас увидел, как будто все 18 лет прожил за забором. Но уже в вагоне, почувствовав движение поезда, я понял: теперь уже точно только вперед, в армию!
Знакомство с армией
Мы приехали в город Ковров Владимирской области. Тут с июня 2002 года и началась моя армия!
Нас «толпообразно» стали куда-то водить – и первой была очередная медкомиссия. Уже третья! А я всё еще не ощущал себя в армии – форму не дали, автомат не дали, в казарме не спал, на танках не ездил… Одну медкомиссию прошел в своем городе, вторую в областном военкомате, третью здесь, и тем не менее я, почти не видевший одним глазом, везде был признан годным. Но если бы врачи заглянули в мою толстенную амбулаторную карту, которой у них, к моему счастью, не было, они бы на пушечный выстрел не подпустили меня к службе.
В детстве мы с другом играли в хоккей, как «настоящие мужчины» – в валенках и с клюшками, сделанными из фанеры.
Катком была подчищенная от снега дорога у моего барака. Воротами служили снежные комья. Мы были и вратарями, и нападающими, и защитниками. В какой-то момент, решив атаковать мои ворота, друг, поддавшись азарту, случайно промахнулся по шайбе и угодил мне клюшкой в глаз.
Я упал. Кровь, много крови! Друг в испуге замер возле меня. Понимая, что его ожидает наказание от наших родителей, я, невзирая на дикую боль, кричал ему: «Уходи, уходи! Не хочу, чтобы тебя обвинили в этом!» И «друг» убежал, оставив меня одного, истекающего кровью. По-видимому, от болевого шока я впал в забытье.
Плохо помню, как очнувшись, поднялся и, шатаясь, добрел до дома. Еле сумел открыть ключами замок, но как очутился на кровати – не помню. Тогда я думал, что всё образуется, боль утихнет, кровь смою, и никто не заметит, что со мною что-то случилось. Я то приходил в сознание, то проваливался «в туманную даль».
Очнулся в скорой, где врачи пытались мне чем-то залепить глаз. Окончательно я пришел в себя через пару недель в больничной палате: правая рука была вся в следах от уколов, начали колоть на левой. Как потом узнал, я имел все шансы вовсе не вернуться к жизни. Хотя, казалось, что такого страшного может быть в повреждении глаза. Всё это надломило меня – я впервые в жизни, будучи ребенком, понял, что смертен.
Еще много лет меня возили по всевозможным больницам, пытаясь вылечить, в одной даже хотели вставить искусственный глаз – я сбежал.
Поставили диагноз «хориоретинит[2] левого глаза», одели очки, которые никогда не помогали, запретили заниматься спортом, в армию тоже путь был заказан, да и водителем не стать. А основным приговором стало то, что я могу ослепнуть в один миг на оба глаза.
Всё время, проведенное в больницах, я ежедневно слышал от докторов и медсестер, что мне просто не повезло и теперь я должен принять то, что практически стал инвалидом. Они говорили о неизлечимости моей болезни и неспособности мне помочь. Всякий раз, проведя несколько месяцев в больничной палате, я катастрофически терял не только вес, но и душевные силы.
Врачи своими действиями и словами только ломали меня, с тех пор я отношусь с прохладцей к этой профессии. Позже я узнал, что так плохо вижу одним глазом из-за неквалифицированной операции, которую провела местный доктор, окулист.
Вопреки запретам этих так называемых «врачей», которые больше навредили, чем помогли, я всё равно всегда занимался спортом, обманом попал в армию. Ведь я с детства хотел служить там, хотя имел возможность отказаться. Но не мог представить себе, как буду смотреть в глаза друзьям. Как потом буду слушать рассказы об их подвигах и пережитых трудностях. Армия виделась мне испытанием духа, стойкости и отваги.
Для того чтобы пройти удачно медкомиссию в моем городском военкомате, мне пришлось договариваться, ведь меня сразу забраковали и готовились выдать белый билет.
Эта новость стала ударом: мне что же теперь беззаботно гулять одиноко по улицам, когда все друзья стали защитниками родины? А я? Кем меня будут называть? И я решил во что бы то ни стало найти способ стать пригодным для службы.
Мне повезло: окулистом в военкомате иногда подрабатывала мать моего приятеля, с которым учился в 10-м классе. Я всё рассказал ей о себе, о своем отношении к армии, и о том, что не смогу жить нормально, если меня забракуют. И спасибо, что она согласилась помочь мне. Подправила, где нужно, документы, рискуя своим местом, но расстроила, сказав, что в Тульском военкомате меня, скорее всего, не допустят к службе.
Получив заветный проходной лист, с печатями «годен», начал готовиться и изучать таблицу букв и колец, по которой проверяли окулисты зрение. И в Туле, притворившись совершенно здоровым человеком, ответив на вопрос медсестры, что проблем со зрением нет, быстро назвал буквы и кольца, не дав ей шанса заподозрить что-то и осмотреть глаз с фонариком. В Коврове повторил то же, и безо всяких проблем явился совершенно зрячим и годным для строевой службы в рядах Российской армии, солдатом, чему был невероятно рад.
