— Я не умру, если ты об этом, — сразу отвечает Картер. — То есть когда-то, конечно, умру, но не прямо сейчас. У меня плохая спермограмма, Киара. Это означает, что мой род может на мне и закончиться.
Он говорит это вот так просто, но на его лице отражается целая гамма эмоций. Тревожность, стыд, ощущение тупика, потерянность, истощение, апатия, неудобство, беспомощность и отчаяние. Будто он чувствует себя виноватым передо мной. Дело не во мне, дело сейчас совсем не во мне. Только в нём. Я не уверена, что говорить. Жалеть? Да он пошлёт меня нахрен вместе с моей жалостью. И если мы не вместе, то его сперма, его сперматозоиды… Какое отношение они имеют ко мне?
— Нужно пройти лечение. Я не врач, но неправильно, если всё, что тебе сказали, это что у тебя проблемы. Ты ещё молодой, и медицина шагнула далеко вперёд.
— Шагнула, да. Меня не отправили домой просто с диагнозом. Но дело и не только в нём. Я говорил о детях с тобой, Киара, а не с какой-то другой женщиной.
— Я знаю, Картер, что это была я. Была. Но теперь…
— Ну понятно, — ожесточённо выговаривает Картер. — И когда снова в тур?
— Про тур я ничего не говорила, — шепчу я. — Не надо этого.
— Ты вечно в турах. Почти вечно.
— Я не стану извиняться за желание быть кем-то и за любовь к своему делу. Ты тоже любишь те же вещи, что и я. Я не карьеристка, Картер. И разве ты сам не собираешься играть концерт в Торонто через две недели?
— Первый концерт за два года в небольшом баре. Мы серьёзно собираемся сравнивать это с твоим выступлениями на концертных площадках? — Картер встаёт и устремляется к Джеку. Джек поднимает морду, подскакивая, хоть и полусонный. — Нет, Джек, спокойно. Мне пора, малыш. Отдыхай. Пока, Киара. Удачи тебе в делах, чем бы ты ни занималась.
— На чём ты поедешь?
— Я взрослый мальчик. Разберусь снаружи. Не провожай меня.
Картер уходит прочь. Слышно только его шаги, а потом звук двери, что открывается и закрывается, после чего всё стихает. Естественно. Тут остались лишь мы с Джеком. Он отводит взгляд. Явно расстроился. Но всё-таки плетётся за мной, когда я иду к двери запереть замки. Не сомневаюсь, что Картер благополучно достигнет дома. Может быть, и пешком. В ночи я долго лежу без сна. Дети это трудно. Дети это испытание. Двойное испытание, когда у тебя успешная карьера, которой не хочется жертвовать. Но я, по крайней мере, могу их иметь. В моём теле нет никаких препятствий. А каково Картеру? Он столько об этом говорил. О малыше, о том, каким отцом себя представляет, когда строгим, а когда не очень, и как будет стараться любить независимо от пола ребёнка. Я задумываюсь, сказал ли Картер кому-нибудь ещё. Родителям или друзьям? Наверняка родителям точно сказал. Друзьям, может быть, и нет, но с семьёй он близок. Я не какая-то избранная. Точно нет. После расставания мои пути разошлись не только с Картером. Раньше я общалась с Клариссой и Джозефом и сама по себе, могла звонить им, и они порой звонили именно мне. У нас были неплохие отношения. Я называла его родителей по именам. Плохая ли я для них теперь? Стерва, предательница, мерзавка. Как в сердцах они отныне могут отзываться обо мне? Я включаю свет, раз уж всё равно не сплю. По полу, цокая когтями, передвигается Джек. Когти. Когда они успевают так быстро отрастать? Где-то в середине моего тура Картер рассказывал, что возил его на груминг и стрижку когтей. Это было сравнительно недавно. Я запомнила. А вот куда именно они ездили, нет. Придётся просто куда-нибудь поехать. Погуглить и найти место. Джек заходит ко мне через несколько минут. Сначала в проёме появляется его морда, а потом и туловище. Мой малыш.
— Не спится, дружок? Ну идём сюда.
Джек семенит к кровати, подскакивая на задних лапах и запрыгивая на край у моих ног, а потом двигаясь выше под мою подставленную ладонь. Джек засыпает прямо при включенном свете. Я читаю новости. Так себе идея на ночь, но мне всё равно уже грустно. За Картера, за себя, за то, что у нас могло бы быть, у нас троих с Джеком включительно. Или четверых. Картер ещё может вылечиться. Витаминами, комплексом лекарств или коррекцией образа жизни. Врачи часто заявляют, что чей-то образ жизни несовместим с надеждой на долгое и счастливое бытиё. Джек шевелится во сне, и я наблюдаю за подёргивающимися лапами. Когти задевают за одеяло. Нет, это никуда не годится. Нужно разобраться с ними завтра. Я стала покладистой хозяйкой, что время от времени пускает в постель, но у меня дорогое постельное бельё. Я люблю это бельё. Так что наутро я первым делом подыскиваю местечко, где Джека приведут в порядок. Просто офигеть, каким количеством вещей, связанных с ним, Картер занимался в одиночку, сколько проблем решал и не дёргал меня по каждому вопросу, оставляя сообщения или прося перезвонить. Если он не вылечится и ни с кем не займётся детским вопросом, то можно завести собаку. Джек развлекается со своей резиновой костью у моих ног, пока я обзваниваю парочку заведений поблизости. Мне нужно знать, какие где правила по поводу собак и намордников, нужно ли надевать или необязательно. Везде говорят, что были бы благодарны за наличие намордника. Ну круто. У меня он есть, но я сто лет не надевала его на Джека. Меня либо опережал Картер, либо съездить куда-то в наморднике им случалась без меня, вечно сваливающей в туры. Ничего, я справлюсь. Никто за меня не наденет Джеку намордник. Выручает старая добрая уловка. Я засовываю в намордник вкусняшку, и Джек засовывает туда свой любопытный нос. Вуаля. Победа. Можно выдвигаться на собачьи процедуры. Кредитка, телефон и надежда, что Джек будет сидеть спокойно в багажнике машины. В целом так и есть, если не считать того, что почти всю дорогу он гавкает на игрушечного ежа. Неужели и у Картера всё было так? Сомневаюсь. Он бы если и не сказал по телефону, то всё равно выдал бы себя позже, продемонстрировав усталость от Джека по моему возвращению. Или желание побыть без нас, раз уж я соизволила вернуться. Но Картер никогда не говорил подобного. Что я вечно в турах, и что его это достало. Не говорил и не намекал до недавнего времени, а оказывается, что, скорее всего, думал и чувствовал что-то в этом роде. Я даже ни с кем не могу всем поделиться. Для Картера всё это охрененно личное. Для нас это были бы особенные проблемы, о которых не трепятся направо и налево даже при общении с лучшими подругами. Я не хотела детей прямо сейчас, но я не чайлдфри. У меня нет убеждений, что дети только всё портят и разрушают жизнь. Они её меняют, да. Но называть перемены именно разрушением не поворачивается язык. Джек был бы на подхвате. Ретриверы, как порода, считаются идеальными собаками для присмотра за малышами. Не обижают и заботятся. Я выпускаю Джека из багажника и пристёгиваю поводок. Осталось пройти несколько метров до зоопарикмахерской. Нас уже ждут и, вот сюрприз, узнают мою собаку. И угораздило же меня выбрать место, куда, видимо, ходил с Джеком и Картер. Девушка снимает с Джека намордник, говоря, что справится и так. Потому что Джек смирный мальчик.
— Можете взять намордник. Теперь вы всегда будете приводить Джека?
— Да, я. Через сколько возвращаться?
— Через полтора часа.
Уйма времени. Я направляюсь за ледяным кофе. В кофейне небольшая очередь на четыре человека, но она быстро заканчивается. Персонал здесь всегда обслуживает оперативно. Вне зависимости от того, кто за стойкой в тот или иной день. Я решаю пройти квартала два туда и обратно, просто чтобы убить время. Если что с Джеком, то мне позвонят. Через квартал мой кофе почти на исходе, и тогда же я вижу заграждения на следующем перекрёстке со столпотворением на улице. Ну и что там происходит, что перекрыли дорогу? Перед заграждением стоит тонированная машина. Я иду туда посмотреть поближе. На табличке тут же указано о проведении каких-то съёмок с семи утра до семи часов вечера. Полноценный двенадцатичасовый день. Впереди различимы камеры и осветительные приборы. Поблизости маячит охранник.
— Что здесь происходит, не знаете?
— Вроде снимают музыкальный клип. Я не особо знаю, чей, но вроде какого-то Картера.
