Он сказал «наши», а не «нолдийские», как могло бы быть до войны… Это заставило Кристину почувствовать что-то вроде радости, потому что нормально радоваться в такой непонятный и пугающий момент у неё не получалось.

Вообще-то исконно те территории действительно принадлежали Фареллу — королевству, с которым граничила Драффария на севере. Но это было так давно — ещё до Драффарийского объединения, которое произошло больше двухсот лет назад. Потом их завоевали нолдийцы, а Фарелл оказался злопамятен и всё мечтал вернуть себе некогда отвоёванные у него земли — небольшие, но достаточно важные: несмотря на холод, там было много поселений и крепостей, большинство из которых сейчас находилось во владениях графа Аллета и барона Клауда, с востока земля омывалась морем, а с Белых лесов поставлялась дичь, меха и древесина. В целом этот кусок земли едва ли занимал пятую часть Нолда, но всё равно терять его было недопустимо.

— Но у нас мир с Фареллом, — тихо выговорила Кристина первую мысль, пришедшую ей в голову. Джеймс, которому, видимо, надоело стоять посреди площади, снова потянул за руку, и женщина не выдержала и шикнула на него. — Я только недавно их купцов принимала, они хоть и ехали в Шингстен, но вели себя довольно мирно… Насколько вообще эти сведения достоверны?

Генрих почему-то не ответил. Он чуть смял край пергамента, видимо, от волнения, и посмотрел куда-то вперёд.

Кристина тоже взглянула туда, словно за каменной крепостной стеной, сквозь сотни километров лесов, полей, рек, городов и деревень, мостов и крепостей ясно увидела те промёрзлые края. Она никогда там не была, но отчётливо представляла себе Снежные холмы — огромные возвышения, покрытые вечнозелёным лесом и припорошенные снегом, будто сединой, а ещё все местные деревеньки, крепости и прочие поселения, где люди, говорят, даже летом носят меховые тёплые одежды, где, по слухам, ночь может длиться полгода, а солнце светит тускло, неохотно и совсем не греет, где снега наметает по колено и по пояс… И самый северный берег Серебряного моря, покрытый толстым слоем льда, по которому можно спокойно ходить, не боясь утонуть, который простирается до самого горизонта и сливается с небом…

И это были её земли, её края, доставшиеся ей по наследству.

И никто не посмеет их у неё забрать.

Письмо Кристина прочитала уже в замке, отправив Джеймса в детскую, к нянькам. Они с мужем поднялись в их рабочий кабинет, где, несмотря на приход тепла, слуги уже растопили очаг — весеннее солнце ещё не прогрело каменный стены, отчего в замке по-прежнему гуляла прохлада. Генрих передал ей свиток, и она принялась изучать его. Медленно вчитывалась в каждое слово, взвешивая и раздумывая. И поняла, отчего в глазах Генриха тогда блеснула обречённость.

Чтобы не допустить войны, Фернанду придётся провести переговоры с новым фарелльским правителем, напомнить ему о старых договорах, может, подписать какой-то новый, убедить его в недопустимости кровопролития и разобраться наконец со спорными территориями. И одному ему ехать на переговоры, конечно, не следует. Свиты и охраны мало — нужен, самое малое, хотя бы один человек, который мог бы выступать в роли советника, правой руки, с кем можно было бы обсуждать полученные условия и предложения и формулировать свои.

Фернанд предлагал эту должность Генриху.

Кристине даже захотелось обидеться. По их с мужем договорённости, Нолд принадлежал ей, Бьёльн — ему, всё точно так, как им завещали родители. Но, согласно королевскому указу, теперь это была единая земля, их общая, а они считались соправителями. И хоть на этот раз речь шла чисто о нолдийских территориях, по мнению Фернанда, Генрих имел полное право распоряжаться ими наравне с Кристиной. Видимо, король выбрал для переговоров именно его, потому что просто не доверял ей. Ну и плевать. Она на самом деле тоже ему не доверяла.

Но кроме них ехать было больше некому: в королевстве с недавних пор осталось всего два аллода, а правитель Шингстена сейчас тяжело болел. Если поедет его жена, то придётся оставить землю на произвол судьбы, потому что их внук-наследник — шестилетний ребёнок, за влияние над которым тут же начнут бороться шингстенские дворянские семьи, в частности, Мэлтоны и Эрлихи, родня маленького лорда по матери и по бабке. Ведь переговоры продлятся не один день, кто знает, насколько задержится в Фарелле леди Элис…

А звать с собой не лорда, а кого-то из вассалов, баронов, графов или герцогов Фернанд, видимо, не хотел. И правда, не очень солидно и представительно…

Кристина ещё раз перечитала письмо — на этот раз беглым взглядом. На самом деле Фернанд вроде не отрицал её участия в переговорах. Но она сама прекрасно понимала, что ехать ей нельзя. Иначе Джойс таки получит то, что хочет.

— Это ведь так… шатко… — Кристина задумалась, пытаясь подобрать более точное слово. — Небезопасно. Если переговоры фарелльцев не убедят, они могут начать боевые действия. Тем более раз тот человек, который сейчас сидит на троне, пошёл войной на своего собственного племянника… Что ему стоит начать войну против нас? И вы… — Она встрепенулась и зажмурилась, стараясь не представлять в красках то, о чём говорила. Любые воспоминания о войне были просто невыносимы. — И ты окажешься в самом горниле. — Голос дрогнул на последнем слове, будто оно застряло в горле.

— Фернанд возьмёт войско, скорее всего, — отозвался Генрих, не отрывая взгляда от слабого огонька в камине, что бросал тусклые блики на золочёную пряжку ремня и бронзовые пуговицы на его светлом праздничном камзоле. — И мне тоже придётся… Как раз для того, чтобы отбить первые удары, если они будут, а там уж выбора нет: придётся быстро собирать армию со всей земли, да и с Шингстена, скорее всего, тоже.

Он замолчал, закинул ногу на ногу и нахмурился ещё сильнее. Кристина, чувствуя, как щемит сердце от тревоги и дурного предчувствия, зло бросила несчастный пергамент на стол, поднялась со своего кресла и, подойдя к мужу, сжала его плечи. Он улыбнулся ей, но слабо, неуверенно, будто считал, что не имеет права на эту улыбку, пока не решит все проблемы.

— Ты так говоришь об этом… — заметила Кристина, — считаешь, что войны не избежать?

— Честно — не знаю.

С Фареллом Генриху воевать уже доводилось — почти пятнадцать лет назад, — и он явно знал, что это такое. Конечно, война никому и никогда, особенно сейчас, не была нужна: ни Нолду-Бьёльну, ни Шингстену, ни Фернанду. Зато, видимо, нужна была Фареллу — не всей стране, разумеется, а одному лишь королю. Как это глупо, неразумно и пусто… Неужели какой-то жалкий клочок земли стоит того, чтобы за него люди убивали друг друга в бессмысленной бойне? Или фарелльскому королю нужно что-то побольше этого клочка, и, захватив его, он намерен отправиться дальше?

— Это ведь твоя земля, — сказал вдруг Генрих, будто прочитал её мысли. — По сути, разговаривать с Фареллом должна ты, а не я.

— Хочешь спихнуть на меня всю ответственность? — горько (иначе просто не получилось) усмехнулась Кристина и, придерживая юбку, осторожно присела на подлокотник его кресла. — Я ведь фарелльского языка почти не знаю, в отличие от тебя.

Точнее, в детстве она учила его немного, и это почти не составляло труда, потому что он был похож на драффарийский. Да вот только не доучила и сейчас уже вряд ли могла чётко изъясняться на этом языке. Все фарелльские купцы, с которыми Кристина вела переговоры, неплохо изъяснялись на драффарийском, договоры с ними составлялись на двух языках, а переводом обычно занималась не она. Зато Генрих знал язык превосходно, в чём Кристина могла не раз убедиться.

— На самом деле я доверяю тебе целиком и полностью, — улыбнулась Кристина. — Так что если вы там ради сохранения мира решитесь отдать им какую-нибудь деревеньку — я не против. Только предупреди, пожалуйста.

— Я сделаю всё, чтобы им ни пяди земли не досталось. — Голос Генриха звучал твёрдо, как-то даже, пожалуй, грозно, однако жест, который он при этом сделал, совершенно с ним не вязался: он приобнял Кристину за талию и притянул ближе к себе, будто хотел защитить от чего-то. — Даже если Фернанд решится пойти на уступки… Мы ведь отвоёвывали эту землю у Шингстена не ради того, чтобы потом отдать Фареллу.