Хельмут понимающе кивнул. Кристина на самом деле не особо боялась, что её будут осуждать за убийство дяди. Все и так прекрасно знали, каким прогнившим, бездушным и подлым человеком он был. И родственные связи тут ни при чём.

— Сейчас у меня есть проблемы поважнее, чем переживать из-за гибели брата моего отца, — сказала она. — Например, я совершенно не представляю, что мне делать с заложником.

— С Мареком? — Хельмут задумался, убрал со лба золотую прядь, заправив её за ухо. — Ему же всего семь. Думаю, ты сможешь воспитать из него человека, ни капли не похожего на его родителей.

— То есть, мне нужно воспитывать его как родного? — ужаснулась Кристина, невольно выпустив его руку.

— А что ещё с ним делать? — пожал плечами он, ворочаясь на подушках. — Нет, ты, конечно, можешь ежедневно напоминать ему, кто он, откуда и кто его родители, но тогда он обязательно вырастет таким же, как его отец. Или, что хуже, как его мать или бабушка. Ты должна дать понять, что не желаешь ему ничего плохого, что вы с ним не враги.

Кристина не ответила, задумавшись. У неё с родным-то ребёнком были трудности, а теперь ей и чужого воспитывать… Мелькнула мысль, что Элис на самом деле на внука плевать и она просто сбросила его на чужие плечи, дабы не заниматься его воспитанием. Может, ей и жизнь его не особо дорога? Может, прекрасно зная, что ему запросто могут перерезать глотку, она сейчас в Краухойзе продолжает собирать армию? Хотя Кристина и видела, как они прощались на острове Зари, как Марек плакал, а Элис гладила его по волосам и целовала в лоб… Но она уже ни в чём не верила этой вероломной женщине.

— Я постараюсь, — кивнула Кристина. — Ты же поможешь мне? Скоро он приедет сюда, я не стала брать его в поход.

И вдруг она осеклась, осознав, что теперь Хельмут вряд ли задержится в Эори надолго. Немного отойдёт от ран и отправится домой, где его ждут сын и сестра. Да и какой смысл ему заниматься воспитанием чужого ребёнка, ребёнка из вражеского лагеря, если у него подрастает собственный?

Но Хельмут кивнул в ответ — видимо, ему было неудобно отказывать. Впрочем, Кристина готова была отпустить его домой, как только он оправится. Он уже и так слишком сильно задержался в Эори, слишком многое сделал для неё и слишком многим пожертвовал — едва ли не своей жизнью. Дальше ей придётся как-нибудь самой. Зато Джеймс к ней вернётся… Последнее время она всё чаще задумывалась о сыне и всё чаще понимала, как сильно скучает. Если Генрих и вправду оставил её, то Джеймс — это единственный её родной человек, в котором — а она не сомневалась — теперь тлеет частичка души его отца.

Внезапно за окном зазвонил колокол — пробило десять часов. Была осень, темнеть стало рано, а они и так засиделись за разговорами. Кристине надо было ещё раз поменять повязки и наконец хорошенько выспаться, отдохнуть после сложного похода и битвы, хотя в данный момент усталости она не чувствовала. Раны её не были слишком тяжёлыми, чтобы бесконечно ныть и мешать ей существовать. На неё иногда накатывали ещё свежие воспоминания: обагрённые кровью клинки, трупы, стоны раненых… убийства, в том числе и смерть Джойса… К ощущению, когда меч входит в такую мягкую и податливую плоть, привыкнуть крайне сложно. Кристина так и не привыкла. Но всё же эти воспоминания в связи с тем, что битва была не первой для неё, тоже не сильно мешали. Может, стоит попросить у лекаря настойку пустырника… Но в целом всё было хорошо. Отчасти.

И всё же пора идти.

— Ладно, спокойной ночи, — улыбнулась Кристина, наклонилась и осторожно обняла Хельмута, стараясь никак не задеть его ран и не причинить боли.

Он усмехнулся и обнял её в ответ, прижимая к себе сильнее. Она даже охнула от такого внезапного порыва и чуть не соскользнула со стула и не упала к нему на кровать. Вот это было бы правда неловко. Если бы ей пять лет назад кто-нибудь сказал, что она будет искренне и от всей души обнимать барона Хельмута Штольца, рискуя в прямом смысле упасть в его постель, что он станет ей ближайшим другом и едва ли не единственным родным человеком, она бы рассмеялась в ответ или даже обиделась. Но теперь…

Хельмут медленно провёл рукой по её позвоночнику, и она тяжело выдохнула в одну из подушек за его спиной.

Кристина не знала, что с ней происходило теперь. С каждым днём она всё сильнее привязывалась к нему — прямо как к Генриху во время прошлой войны. Она помнила те чувства: ей хотелось проводить с ним как можно больше времени, разговаривать, делясь самым сокровенным, самым личным, самыми потаёнными мыслями и переживаниями. Когда закончилась война, Кристине так не хотелось, чтобы он уезжал из Эори, и она то и дело задумывалась, как было бы здорово, если бы остался с ней хоть ненадолго. В итоге он и остался… И вот теперь точно так же было с Хельмутом. Или не так… Сложно понять, когда не знаешь, вдова ты или нет, есть ли у тебя право привязываться к другому мужчине, или ты — всего лишь грязная изменщица, предательница похлеще Джойса.

Осознав, что вот-вот заплачет, она отстранилась.

— Хельмут, спасибо тебе, — вдруг осенило её. Кристине захотелось ударить саму себя за то, что она забыла поблагодарить его. Он отбил штурм, пострадал из-за неё, получил такие раны, а она и слова благодарности не сказала… — Спасибо за всё.

— Да не за что, — шёпотом отозвался Хельмут, легко и быстро проводя пальцами по её здоровой щеке.

Кристина замерла, ловя его странный взгляд, и поняла, что слабый узелок на поясе развязался, халат распахнулся и взгляд Хельмута, видимо, невольно опустился на кружева, которыми был украшен вырез её нижней сорочки. Точнее, не совсем на кружева. Она поняла, что он тоже ощущает это непонятное смятение, волнение… и он тоже растерян, только вот решительности у него всегда было побольше, чем у неё.

Решив не совершать необдуманных поступков и глупостей, Кристина осторожно встала, кивнула Хельмуту на прощание и покинула комнату.

Давно в главном зале Эори не собиралось столько людей. Обычно в нём было пусто и сумрачно, но сегодня здесь зажгли множество свечей, да и день выдался очень солнечным и ярким, свет лился внутрь сквозь высокие окна, отвоёвывая у тьмы и трон на помосте, и длинные столы у стен, на которые ещё не поставили ни блюд, ни бокалов. Сверкали бриллианты в перстнях, рубины, изумруды в колларах, переливались разноцветные шёлк и бархат, золото и серебро едва ли не ослепляли.

Кристине казалось, что последний раз она видела столько людей на церемонии имянаречения Джеймса. Её с Генрихом свадьба была достаточно скромной, гостей было немного хотя бы потому, что они спешили пожениться как можно скорее и провели обряд бракосочетания через две седмицы после обручения — за это время мало кто успел бы приехать в Эори. Зато когда у них родился сын, почти весь Бьёльн и добрая половина Нолда съехались в Айсбург поприветствовать долгожданного наследника объединённой земли.

Сегодня народу было не меньше, только вышло наоборот — бьёльнцев собралось меньшинство, зато Нолд представляли почти все титулованные дворянские дома, несколько из которых нужно было наградить за помощь в войне.

Кристине по этому поводу сшили новый наряд — она настояла на чёрном бархате, но нижняя котта, чьи манжеты и воротник виднелись из-под свободного блио с широкими, длинными, доходящими до пола рукавами, была из голубого шёлка с серебристой вышивкой. Серебром расшили и вырез лифа, и плечи, голубого добавили в отделку пояса, чтобы не выглядело слишком мрачно. Поверх платья она надела лёгкий шёлковый плащ, тоже из чёрного бархата, скреплённый на груди серебряными фибулами, в резьбе которых угадывался герб Коллинзов. Волосы ей убрали в скромную причёску из двух кос, перевитых лентами, но серебряные крупные шпильки с лунными камнями делали праздничной даже столь простую причёску. Не до конца затянувшуюся рану на щеке запудрили, однако из-под тонкого слоя всё же виднелась розовая полоса.

Кристина улыбалась, хотя и понимала, что для собравшихся людей будет означать её чёрное платье. Слухи ползли быстрее ветра, и уже вся страна знала о том злополучном письме, однако никаких официальных подтверждений Кристина пока не делала, решив ничего не говорить, пока не вернётся король. А чёрный, в конце концов, её геральдический цвет, и если кто-то увидит в нём траур, то будет крайне неправ.