Возвращения гонцов ждали не более часа, и вот уже вдалеке послышался топот копыт по холодной земле, а затем проступил конский силуэт — без всадника.

Кристина вздрогнула, рука инстинктивно легла на рукоять её нового меча, пока ещё не испившего чьей-то крови.

Когда лошадь мелкой рысью подскакала ближе, стало возможно разглядеть на снегу небольшие, но яркие алые пятна — это кровь капала из прикреплённого к седлу тёмного мешка. Два человека остановили лошадь в нескольких шагах от Кристины, и она замерла в недоумении, чувствуя, как её колотит от невесть откуда взявшегося страха — он, будто чья-то ледяная когтистая рука, сжал её сердце и мешал шевелиться. Она смотрела на этот непонятный мешок, из которого продолжала капать горячая кровь, создавая небольшую лужицу на снегу, и не могла отчего-то оторвать взгляд.

— Миледи, — послышался сзади голос капитана Больдта, — позвольте, я взгляну?

Кристина лишь кивнула, будучи не в силах озвучить позволение.

Герхард уверенно и быстро подошёл к лошади, отвязал мешок от седла, развязал… невольно скривился от отвращения. Собрался что-то сказать, но в итоге промолчал, хотя Кристина сама уже поняла, что было в этом мешке.

— Там оба? — тихо спросила она, решившись подойти ближе. Герхард лишь кивнул. Именно двух гонцов они посылали к Хенвальду, и оба гонца вернулись в лагерь… правда, не полностью — лишь в виде отрубленных голов. — Господи, что я скажу… — начала было Кристина, но резко прервала свою речь, понимая, что нельзя было сейчас показывать слабость перед своими людьми. Страх всё ещё раздирал душу и заставлял сильно дрожать, зубы стучали, а глаза невольно защипали от подступивших слёз. Она сжала руки в кулаки, пытаясь утихомирить дико дрожащие пальцы. Страшно представить, что сотворили мятежники с телами несчастных гонцов… — Значит, это его ответ. — Кристина постаралась сделать голос твёрже и увереннее, но получилось не очень хорошо. — Капитан Больдт, готовьте войска к наступлению и велите передать сиру Хайсену, чтобы он тоже был готов.

— Миледи, здесь… здесь ещё кое-что. — Герхард сунул руку в мешок, стараясь при этом не смотреть туда, и быстро извлёк смятый, перепачканный кровью небольшой пергаментный свиток. — Полагаю, этого символического ответа Хенвальду было недостаточно и он решил объясниться с вами письменно.

Кристина всё же проявила смелость и приняла пергамент. На её руках были перчатки, и она не боялась запачкать кровью пальцы, хотя понимала, что её руки и так уже в крови — и это только начало.

«Ни один уважающий себя бьёльнец не станет разговаривать с северной шлюхой», — писал Хенвальд.

Битва завязалась как-то быстро, внезапно, словно налетевшая гроза или шторм. Зазвенела смертоносная песня стали, мечи застучали по дереву щитов… и до ушей Кристины донеслись первые людские крики — крики раненых и умирающих.

Та дрожь, что охватила её, когда в стан пришла лошадь с головами гонцов, ещё не прошла и сейчас, когда вокруг закипел бой, грозила лишь усилиться. Но Кристина попыталась уговорить себя, что бояться ей нечего: на ней — крепкие доспехи, защищавшие конечности, кольчуга, горжет и сабатоны, у неё — новый острейший клинок из лучшей стали, лёгкий, удобный, способный одним ударом перерезать глотки и вспарывать плоть. На её стороне правда, в конце концов, ведь всё, что о ней говорил Хенвальд, было лишь попыткой очернить её репутацию и доказать бьёльнцам, что повиноваться ей не следует.

И всё же Кристина боялась, боялась даже тогда, когда весьма легко и быстро уложила в этой битве своих первых жертв. Несмотря на то, что ей уже довелось убить немало людей, с тем, что сейчас снова пришлось убивать, она так и не смирилась.

Действуя сообща с одним из своих пеших гвардейцев, Кристина быстро прикончила вражеского гвардейца, закованного в прочные латы. Несмотря на хорошую защиту, он оказался застигнут врасплох тем, что на него напали сразу двое, и когда Кристина подсекла ему ноги сзади и пнула коленом в спину, гвардеец, найдя просвет между шлемом и кирасой, пронзил его горло копьём алебарды. Засмотревшись на бьющий из-под доспехов фонтан крови, Кристина не сразу заметила, что на её союзника сзади скачет один из вражеских конных копейщиков.

— Пригнись! — вскрикнула она и отскочила в сторону, освобождая путь кавалеристу.

Тот, впрочем, решил, что ему вполне по силам разделаться с двумя пехотинцами: чуть замедлился и направил копьё прямиком в сторону Кристины. Та не растерялась, выставила вперёд меч, сталь столкнулась с древком копья. Удар был не слишком сильным, чтобы перерубить древко, но оружие всё равно оказалось испорчено. В тот же момент к конному противнику подскакал один из кавалеристов Кристины, а она, с лёгкой улыбкой кивнув своему гвардейцу, бросилась дальше.

На неё нападали и падали замертво, она нападала и заставляла падать замертво в смертельном стремительном танце, краем глаза наблюдая за тем, как конные рыцари копьями пронзают друг друга, как топчут и колют вражеских пехотинцев, привычно защищённых хуже, чем кавалеристы, как брызжет кровь и сверкает в лучах зимнего солнца сталь. У её шлема было забрало, которые называли «волчьими рёбрами», — благодаря ему было хорошо видно не только впереди, но и вокруг.

Солдаты Хенвальда сражались превосходно, защищались и смело шли в атаку, держа удар. Да, нападение не было для них неожиданностью, но ведь по ним должны были ударить ещё и с юга, и из-за этого они легко могли растеряться и даже обратиться в бегство, но пока Кристина ничего подобного не наблюдала. Неужели этот удар не стал для них неожиданностью или внезапной помехой?.. Нужно это как-то выяснить, но как? Не спросишь же у противника, с которым довелось столкнуться в бою, о том, знал ли он и его товарищи о расстановке сил тех, с кем сейчас бился…

Возле Кристины оказался один из солдат Хенвальда с мечом и щитом. От одного его удара она увернулась, от другого — отскочила, и несколько секунд они внимательно изучали друг друга, ища прорехи в доспехах и выжидая, когда можно будет неожиданно напасть. Через мгновение Кристина бросилась на врага, сумев быстро нанести удар по защищённой шлемом голове в надежде хоть немного оглушить, затем — по плечу, удачно попав лезвием между горжетом и наплечником, но он в это время несколько раз пребольно ударил её по ноге — один раз доспех спас от ранения (впрочем, синяки останутся наверняка), но в какой-то момент Кристина ощутила режущую боль и поняла, что её ранили.

Воин тоже был ранен — Кристина заметила, как кровавая струйка выползла из-под его наплечника, — но всё же снова занёс меч. Тогда она резко двинула его щитом в грудь, их клинки на миг скрестились в холодном воздухе, а потом она что было сил ударила его мечом по ноге, почти как он её минутой ранее, и ей удалось задеть незащищённую часть ноги — под коленом. Солдат тут же рухнул, кажется, взвыв от боли — вокруг стоял такой адский шум, что Кристина не поняла, он ли это кричал или кто-то поблизости.

В тот же миг она обнаружила рядом ещё одного воина — на нём был небольшой шлем без забрала, но зато с бармицей, наручи, напоминающие большие браслеты, и чёрная бригантина. Конечно, легко крошить простолюдинов, когда у тебя и защита лучше, и меч крепче… Возможно, сражайся Кристина на коне, пехотинцы бы не решались на неё бросаться, зато ей попадались бы сильные и защищённые рыцари. Но в прошлый раз, во время битвы за Эори, ей не посчастливилось упасть с коня после чьего-то верного удара, а от смерти её спасло лишь чудо, имя которому было — Хельмут Штольц.

Поэтому сейчас она решила сражаться среди пехотинцев, в рядах которых преобладали в основном простолюдины — вчерашние крестьяне, которым выдали шлем, кольчугу, копьё или фальшион. Но встречались здесь и опытные, хорошо обученные гвардейцы, да и вообще, именно в пехоте Кристина чувствовала себя на своём месте.

Если во время кровавого сражения вообще можно чувствовать себя на своём месте.

С новым противником она разделалась быстро: один его удар приняла на щит, другой отбила клинком, сама что было сил резанула сначала по плечу, распоров стёганку и человеческую плоть, а затем рубанула по бедру, ровно там, где заканчивалась бригантина. Окровавленный воин рухнул, Кристина бросилась дальше, на бегу увернулась от копья вражеского кавалериста, перепрыгнула через чей-то труп и подскочила к одному из солдат Хенвальдов, что только что уложил пехотинца в грязно-фиолетовом сюрко — человека Хельмута.