С самого утра в Айсбурге было неспокойно и весьма шумно. Обстановка в главном замке Бьёльна была под стать погоде за окном: шёл последний месяц зимы, васарис[1], и он принёс с собой снега и ветра, мороз и ненастье. Но если зима билась и рыдала из-за того, что ей скоро предстояло покинуть этот мир и уступить место весне, то в Айсбурге беспокоились по иной, более приземлённой причине.

Не так давно до замка дошли слухи о возможном мятеже на западе, в доме графов Хенвальдов, и сейчас леди Кристина и лорд Генрих ждали вестей от разведки, которую тайно послали во владения недовольных вассалов.

Кристина прекрасно понимала, чем именно они были недовольны, да и свою прямую причастность к этому осознавала вполне ясно. Поэтому ей было особенно тревожно, даже, пожалуй, страшно: если мятеж и вправду начался, то виной всему — она и её, казалось бы, благая задумка.

Гонца они принимали в главном зале Айсбурга, собрав здесь также всех, кто мог бы стать достойным советником в сложившейся ситуации. В зале было довольно холодно, пронзительный свет зимнего солнца проникал сквозь достаточно узкие окна под потолком и кое-как разрезал вечернюю темноту — не успело пробить пять пополудни, как уже начало темнеть. Кристина ёрзала на своём деревянном кресле, стоящем возле трона мужа, — то ли от холода, то ли от волнения, то ли от того, каким это кресло было неудобным. Трон, впрочем, тоже мягкостью не отличался: подобно её собственному, что находился дома, в Эори, он был каменным, почти без узоров (если они и были вырезаны когда-то, то давно уже стёрлись от времени) — и всё равно поражал своим величием.

— Милорд, миледи… — начал гонец, поклонившись, и протянул небольшой пергамент, присланный разведчиками. — Боюсь, слухи о мятеже подтвердились.[2]

Генрих принял свиток, развернул, быстро прочитал. Кристина тоже взглянула — она сидела близко и смогла разобрать довольно крупные буквы, похожие на книжный полуустав. Те, кто письма не видел, зашептались, по залу пробежал общий раздосадованный вздох.

— Неужели всё дело в налогах? — подала голос баронесса София Штольц, нервно сцепив пальцы в замок. Её большие зелёные глаза, обрамлённые длинными тёмно-рыжими ресницами, наполнились звенящей тревогой.

— Полагаю, да, — вздохнула Кристина.

Именно ход с налогами и был её изначально благим, пусть и тяжёлым решением.

Началось всё ещё в прошлом году — неудачном, неурожайном, завершившимся жутко холодной зимой. Из-за страшных морозов на растопку было вырублено гораздо больше леса, чем планировалось, быстро иссякали и без того скудные запасы продовольствия. Боялись, что засеянная осенью озимая пшеница погибла и не взойдёт по весне. Всё это грозило привести к настоящему голоду, а ещё к тому, что доходы с торговли с другими королевствами будут попросту мизерные — что продавать-то, если самим едва хватает?

Всё это время Кристина часто слышала жалобы, ругань, возмущения и даже проклятия, причём ото всех, начиная своими и мужниными вассалами и заканчивая юродивыми нищими на рынках. Кто-то даже заявлял о грядущем конце света, но таких проповедников жёстко осуждали священники, убеждая в паству в храмах, что подобное испытание — далеко не самое страшное, что может послать Господь. Вот уж от кого Кристина не ожидала поддержки, так это от церкви, но приходы исправно платили свои налоги и пресекали всякие еретические и изменнические речи, призывая к смирению.

Зато понимала она, что со светской властью, в отличие от церковной, всё будет не так просто. Особенно от неурожая и зимы пострадали земли её родины — Нолда, недавно объединённого с Бьёльном посредством брачного союза леди Коллинз и лорда Штейнберга. Долго думая, споря, рассуждая и даже ссорясь, они оба пришли к выводу, что налоги, собираемые с Нолда, в этом году придётся сократить. Северные и центральные части Бьёльна тоже пострадали, и их участь также было решено облегчить. Не затронуло бедствие лишь бьёльнские земли на западе — именно там и проживали мятежные Хенвальды, а ещё дом графов Варденов, всегда неизменно богатый и благополучный.

Кристина, впрочем, не питала напрасных надежд касаемо вассалов своего мужа: вряд ли они снова захотят помочь северным соседям-нолдийцам. И так уже достаточно помогли — на той войне, что разразилась почти два года назад в результате захвата Нолда шингстенцами. А теперь леди Коллинз-Штейнберг сама не хотела их ни о чём просить и ни к чему обязывать, но понимала, что придётся. Поэтому налог в западных землях она не уменьшила.

Это и вызвало возмущение Хенвальдов, но странно, что только их. Или нет?

— Нет, дело не в налогах, — подал голос Генрих, оторвавшись от чтения письма. Он кивнул гонцу, и тот, поклонившись, удалился из зала. Когда за ним закрылась дверь и повисла тишина, лорд Штейнберг продолжил: — Дело в вас, ваша милость.

Не сразу поняв, что речь о ней, Кристина вздрогнула. Она без малого полтора года была леди Бьёльна, но далеко не все бьёльнцы приняли как её саму, так и закономерное объединение с Нолдом. И от этого становилось как-то больно. Будто всё, что она делала, было зря и не имело никакого смысла. Будто её гибель на войне принесла бы гораздо больше пользы.

— А миледи-то здесь причём? — подал голос барон Хельмут Штольц, сидевший на длинной скамье рядом с женой, ближе всех к помосту с троном. Кристине захотелось даже благодарно ему улыбнуться, потому что она до сих пор не смела ожидать какой-либо поддержки и защиты от своего старого «заклятого» друга… Но она сдержалась. Всё-таки обсуждались серьёзные вещи, да и на душе было настолько мерзко, что нормальной улыбки бы точно не получилось.

— Не все ваши добрые соседи довольны моим появлением в ваших краях, барон, — хмыкнула Кристина с горечью, сжимая подлокотники своего кресла; драгоценные камни на её кольцах тускло блеснули. Она быстро всё поняла, в глубине души изначально догадываясь, в чём же всё-таки причина. — Кому-то не нравится в целом идея с объединением Нолда и Бьёльна, кому-то то, что, несмотря на наш с милордом договор и королевский указ, я сохранила полную власть в Нолде, а не отдала её своему мужу, согласно традиции. Я думаю, налоги — просто повод, которого они так долго ждали. А причина во мне.

Говоря это, она наклонила голову, словно ей было невероятно интересно изучать носки чёрных кожаных туфель, выглядывающие из-под подола серого шерстяного платья. Из несложной причёски выбилась тонкая каштановая прядь, и Кристина резко заправила её за ухо. Она ощущала на себе сочувствующий взгляд Генриха и знала, что он при этом был очень рассержен — он, как и любой другой разумный мужчина, готов был глотки рвать за честь своей жены.

— Интересно, почему восстали лишь Хенвальды, — задумался барон Хельмут. — На западе, точнее, в тех его местах, что не пострадали от неурожая и морозов, есть ещё дом Варденов…

— Вардены вам не враги, ваша милость, — наклонила голову леди Луиза, тихо сидевшая на самом дальнем конце скамьи. — Мой отец всегда был на вашей стороне, вы знаете это.

Пожалуй, она говорила правду. Луиза была женой одного из младших братьев Генриха, Вольфганга Штейнберга, до недавних пор — прямого наследника Бьёльна. С появлением Кристины её жизнь изменилась: она потеряла право называться первой дамой аллода, лишилась своей главной привилегии, поэтому и на новую леди всегда смотрела с пренебрежением, даже, пожалуй, с ненавистью. Правда, открыто она никогда не проявляла свою злобу, но в речах её, обращённых к Кристине, всегда слышался яд. Даже сейчас, говоря о своём отце, графе Роберте, и его извечной верности дому Штейнбергов, Луиза не удержалась и бросила на леди Коллинз-Штейнберг короткий взгляд — такой, что Кристина поморщилась.