— После того, как ушел из армии, я был немного потерян. Моя основа пошатнулась. Поэтому я присоединился к организации под названием «Крыши для войск».

— Кажется, это опасно.

— Не так опасно, как... — Я замолкаю, не желая, чтобы в голову лезли мрачные мысли. Не сейчас. — В общем, мы ставили новые крыши на домах действующих военных и ветеранов. Иногда занимались ремонтом. И все в таком духе. Однажды на Рождество бригадир, у которого было особенно тяжелое посттравматическое стрессовое расстройство, приехал с грузовиком, полным подарков вместо черепицы. Мы подумали, что это для нас.

— Как великодушно.

— Его жена сказала, что самый верный способ получить, это отдать.

— Что он хотел получить?

— Исцеление, наверное. — Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что я искал то же самое. И до сих пор ищу.

Айви медленно кивает, словно она понимает, а не жалеет или осуждает меня.

— После этого я продолжил традицию.

— А что насчет тебя? Что ты надеешься получить?

Я выдыхаю через нос.

— То же самое. — Мои эмоции сжимаются и напрягаются, угрожая вырваться на поверхность.

Она не произносит больше ни слова, как будто удерживает пространство, чтобы я мог сказать больше. Или нет. Как будто она знает, что мы находимся на пересеченной местности, и оставляет за мной право решать, как далеко мы зайдем на враждебную территорию. Мое дыхание замирает в груди. Никогда не знаешь, когда наступишь на мину.

— Первая рана была получена в старшей школе. Потом, когда я потерял Айзека. — Я рассказываю ей о своем лучшем друге, брате по оружию, парне, который спас мне жизнь, а потом потерял свою, когда я не смог сделать то же самое.

Мое горло саднит, глаза горят, но они сухие. Совершенно сухие, как всегда.

Айви переплетает свои маленькие пальчики с моими мозолистыми. Она смотрит на наши сцепленные руки, давая мне время собраться с мыслями. Когда поднимает взгляд, ее глаза слезятся. Они почему-то становятся более серебристыми, как бездонный бассейн. Как будто девушка понимает мою боль. Как будто хочет выпустить ее часть так, как я не могу. Я не хочу этого. Ни в коем случае. Это слишком большое бремя, но, возможно, это ее способ отдавать. Разделить слезы, которые я не могу пролить. Удерживать пространство, где я могу быть просто честным.

Никто, кроме консультантов, с которыми я разговаривал, не приглашал меня открыться. И опять же, стены, которые я построил, очень прочные. Я специально сделал так, чтобы эту крепость нельзя было пробить. Но время проведенное с Айви напомнило мне, что есть ворота. Я могу открыть их. Впустить ее. Если захочу. Я хочу.

Хотя, похоже, она прекрасно нашла дорогу сама.

Я смотрю в окно на бурю. Находиться рядом с Айви это как метель в моей голове. Теплая метель из сердечек-конфетти, а не снега.

Если бы Айзек мог слышать мои мысли, он бы... стукнул меня. Нет, он бы похлопал меня по спине и сказал: «Наконец-то, брат».

Я: Наконец-то что?

Айзек: Наконец-то ты нашел то, о чем не знал, что тебе нужно.

Я: И что это?

Айзек: Позволю твоей матери ответить на этот вопрос. Вот подсказка: это слово из шести букв, которое начинается на «Л» и заканчивается на «Ь».

Я: Лебедь, лошадь, лагерь?

Айзек: Я бы разгромил тебя в игре «Эрудит».

Точно.

Отвлекая меня от моих мыслей, Айви говорит:

— Ладно. Подарки завернуты. Не хватает только елки. — Она отступает назад, осматривая красочные кучи подарков, которые заменили беспорядочную кучу на кровати.

— Нет. — Я качаю головой.

— Да.

— Нет.

Затем она начинает петь, выражая эмоции руками.

— Мчимся через «НЕТ», в открытых санях с одной лошадью. Над полями мы едем¹³...

— Пожалуйста, нет.

Она продолжает петь, придумывая каламбуры из рождественских гимнов, затем, с глубоким южным акцентом, говорит:

— Зови меня просто «Эльфист». Как Элвис, понятно?

— Ты украдкой пила кофе? Съела конфеты, когда я не смотрел?

— Нет и нет. Слушай, я та, кто пробирается через «нет».

Я прерываю ее, прежде чем она снова начнет петь. Дело не в том, что у нее плохой голос. Просто она указывает на все, чего я хочу избежать в это время года.

— Ладно, хорошо. Будет тебе елка.

Она подпрыгивает в воздух и попадает в мои объятия, словно медвежонок коала обнимает меня своими лапами и крепко сжимает. Это та же позиция, что и когда мы ехали на снегоходе, но в обратном направлении. Я не могу ничего поделать, но боюсь, что возвращаюсь вспять. Назад к своему слову, данному самому себе. Но и отпустить ее я тоже не могу.

Ее рука в моей была успокаивающей. Но ее тело, обернутое вокруг моего вот так, когда она поднимает кулак в воздух, радостно крича: «Хо, хо, хо!», как главарь веселой банды мятежных пиратов-эльфов, заставляет меня чувствовать себя...

Как капитан тонущего корабля. Но вид потрясающий, вода теплая, и если я смогу сойти на берег вместе с Айви, то буду в полном порядке.

Оказаться на необитаемом острове? Все, что мне нужно это она.

Я немного пошатываюсь, и не потому, что она тяжелая. Нет, она прекрасно помещается в моих объятиях. Когда Айви еще раз сжимает меня в знак благодарности, я не могу не обнять ее в ответ.

Мы снова закутываемся потеплее. Все это время Айви болтает обо всем, что ей нравится на Рождество. Птичка резвится вокруг, словно знает, что сейчас произойдет что-то интересное.

Пробираемся по снегу, и Айви все время переживает о том, как найти идеальную елку.

Она говорит:

— Если бы это было так же просто, как найти идеальное кресло для сидения у камина.

— Ты нашла его достаточно легко.

Она пытается сказать что-то еще, но это звучит как: «Пф, пф, пф, пф».

— Ну же. Я знаю, где есть хороший вариант. — Насвистывая, я веду ее за собой, и мы идем дальше. Я ухаживаю за фермой деревьев, поэтому, конечно же, знаю, где находятся самые лучшие вечнозеленые деревья. В данном случае это пихта Фрейзера.

Я нехотя срубаю ее, и мне практически приходится нести ее и Айви обратно в дом, так ей холодно.

То, что я держу ферму по выращиванию рождественских елок, не означает, что я должен ставить их, украшать или ожидать, что Санта выскочит из дымохода и доставит подарки. Это для тех, кто веселится и радуется. У кого еще есть надежда. Таких, как эта женщина, которая таинственным образом появилась в моей жизни.

Оставив елку под навесом перед выходом из подвала дома, я рявкаю:

— Вы с Птичкой заходите внутрь. Согрейтесь. Я буду через минуту. — Я не спеша убираю несколько нижних веток, а затем скрепляю гвоздями несколько кусков дерева для импровизированной подставки. Кроме того, мне нужно время, чтобы осмыслить происходящее.

Внутри подвала я топлю дровяную печь. Когда снег тает на ветвях дерева, я понимаю, что внутри меня тоже что-то тает и смягчается.

Я не знаю, что это значит и что произойдет. Смогу ли я выстоять или, как дерево в конце сезона, буду годиться только на дрова?

Наверху я нахожу Айви и Птичку, свернувшихся калачиком в кресле перед пылающим огнем. Устанавливаю елку перед большими окнами.

— Ну что, теперь довольна? — спрашиваю я, стараясь, чтобы моя маска ворчуна не сползла, потому что должен признать, что это замечательно выглядящая елка: высокая, полная, идеально ровной треугольной формы.

Айви поднимается со своего места, и я готовлюсь к очередным объятиям коалы. Вместо этого она обхватывает елку руками.

Мои глаза расширяются, а челюсть отвисает. Женщина обнимает елку.

— Я всегда хотела такую.

— Рождественскую елку? Я думал, что ты мисс Рождество во плоти.

— Но у меня никогда не было своей настоящей елки в натуральную величину.

Я хмурюсь, потому что у меня сложилось впечатление, что она не могла вынести отсутствия елки, потому что это ее традиция. И значит ли это, что она намерена остаться? Вообще-то, учитывая погоду, у нее может не быть выбора. До Рождества осталось всего четыре дня.