— Мы кое-что предприняли, — сказал Ник. — Я уведомляю вас.

— Ваше сострадание ошеломляет, — сказал Гастек.

Ник перевел свинцовый взгляд на повелителя мертвых.

— Учитывая происхождение вовлеченного гражданина и его долгую и изобретательную судимость, его спасение не имеет большого значения. На самом деле, без него в городе безопаснее.

— Тогда зачем вообще рассказывать мне? — спросила я.

— Потому что мне нравится смотреть, как ты со своим отцом вгрызаетесь друг в друга, как два диких кота, брошенных в один мешок. Если один из вас убьет другого, мир станет лучше. — Ник улыбнулся. — Задай ему жару, Шаррим.

Мэхон стукнул кулаком по столу. Дерево застучало, как барабан.

— Ты будешь держать язык за зубами, когда будешь разговаривать с моей невесткой!

— Твоя невестка — мерзость, — сказал ему Ник.

Мэхон вскочил. Рафаэль схватил его за правую руку, Кэрран за левую.

— Правильно, сдерживайте бешеного медведя, — сказал Ник. — Вот почему мир относится к вам как к животным.

Я запрыгнула на стол, подбежала к Мэхону и встала между ним и Ником.

— Все в порядке. Он болтает языком, потому что больше ничего не может.

Ник развернулся и вышел из комнаты.

Кэрран напрягся, выгибаясь.

— Садись, старик. Садись.

Наконец, Мэхон опустился обратно на свое место.

— Что за гребаный придурок.

Рафаэль рухнул в свое кресло.

Я села на столе между тарелками. Администратор «Бернарда» взбесится, но мне было все равно. Сдерживание Мэхона забрало все, что у меня было.

Гастек и Ровена уставились на меня.

— Ты знал? — спросила я.

Гастек покачал головой.

— Они не уведомляют нас о том, что он делает.

— Что ты собираешься делать? — спросила Десандра.

— Нам придется пойти и забрать его, — сказала я. Предпочтительнее было съесть битое стекло.

— Этого дегенерата? — спросил Рафаэль. — Почему бы не оставить его там?

— Потому что Роланд не может утаскивать людей из города, когда захочет, — сказал Кэрран. Его лицо помрачнело. — И этот засранец знал это, когда приносил фотографии.

— Ты должен был позволить мне открутить ему голову, — сказал Мэхон. — Ты не можешь позволять людям оскорблять твою будущую жену, Кэрран. Однажды тебе придется выбрать дипломатию или свою супругу. Говорю тебе сейчас — это должна быть твоя жена. Дипломатии все равно, будешь ты жить или умрешь.

ПЕРЕДО МНОЙ ТЯНУЛАСЬ раздолбанная I-85, извиваясь вдалеке между деревьями. Высоко надо мной возвышалось ярко-голубое небо, залитое солнечным светом. Едва пробило шесть, а температура уже грозила подобраться к 32 градусам по Цельсию. День обещал быть чертовски жарким.

Я оглянулась на десять наемников, приближенных Кэррана. Они были всех форм и размеров. Эдуардо возвышался над всеми, кроме Дугласа Кинга, который был огромным, ростом шесть футов пять дюймов, с плечами, которые не пролезли в дверной проем, и ногами, похожими на стволы деревьев. Дуглас побрил голову, потому что чувствовал, что недостаточно хорошо передает свою крутизну, и нарисовал черной камуфляжной краской то, что, по его утверждению, было магическими рунами, на голове и одной стороне лица. Руны были чушью собачьей, и я сказала ему об этом. Ему было все равно.

Рядом с ним пятифутовая Элла казалась еще меньше. Совершенно обычная, с каштановыми волосами примерно на дюйм длиннее плеч и симпатичным, приятным лицом, на котором обычно не было косметики, она чувствовала бы себя как дома в закусочной или в кабинете ветеринара. Люди были склонны недооценивать ее. Миниатюрной и порочно быстрой Элле нравился вакидзаси[1], и она резала им все на ленточки.

Остальные наемники находились между этими двумя крайностями: худые и громоздкие, высокие и низкорослые, у одних были клинки, у других луки. Они были элитной командой Кэррана, ядром, вокруг которого он строил новую Гильдию.

Он сформировал эту команду, когда взялся за халтурку, от которой отказались все в городе. Даже «Красная гвардия» откланялась. «Четыре всадника», лучшая команда Гильдии, прямо назвали это самоубийством. Мы с Кэрраном согласились на халтурку, Эдуардо присоединился к нам, и каким-то образом Гильдия нашла девять человек, достаточно сумасшедших, чтобы присоединиться к нам, и достаточно хороших, чтобы пережить ее. Когда мы выполнили работу, количество халтурок в Гильдии за ночь удвоилось, и десять из них получили определенную репутацию. В Гильдии они были лучшими из лучших, и после той работы они были готовы умереть за Кэррана.

Ни у кого из нас не было хороших предчувствий по поводу предстоящего разговора с Роландом. Кэрран останется здесь. Во-первых, это облегчило бы переговоры. Ситуация накалялась, и, учитывая, что мой отец и жених ссорились из-за того, в какую сторону дует ветер, было бы лучше разобраться с этим самой. И, во-вторых, если со мной что-то случится, Кэрран был единственным, кто мог удержать город и, возможно, вытащить меня обратно.

Он будет пытаться. Если дела пойдут наперекосяк, он пустит в ход клыки и когти и отправит команду особо опасных преступников, размахивающих диким оружием, в Лоренсвилль, чтобы попытаться вырвать меня из рук моего отца. Я должна была убедиться, что до этого не дойдет, потому что это не закончилось бы хорошо для всех участников.

Я наклонилась к Кэррану и поцеловала его. Его руки сомкнулись вокруг меня, и он прижал меня к себе на одну ужасную секунду.

— Я пошла.

— Я буду здесь, — сказал он.

— Повеселись со своей командой «А». Наточите ножи. Почистите оружие. Никого не убивайте, пока меня не будет.

— Я не могу дать никаких обещаний.

Я забралась в седло Обнимашки. Черно-белая ослица-мамонтенок подергала ушами.

— Я скажу дорогому старому папочке, что ты сожалеешь, что не смог его увидеть.

За спиной Кэррана фыркнул Эдуардо.

Кэрран оскалился.

— Не так сожалею, как будет он, если мне придется прийти и повидаться с ним.

— Эй, Дэниелс, — крикнула Элла. — Принеси нам печенья.

— Почему ты думаешь, что там будет печенье?

— Когда я прихожу домой повидаться с родителями, там всегда есть печенье.

Если бы у Роланда было печенье, оно, вероятно, заставило бы меня плеваться огнем.

— Я посмотрю, что смогу сделать.

Я двинулась по дороге. В дни своей славы I-85 была гигантской межштатной дорогой с шестью обычными полосами движения и двумя полосами для экспресса с каждой стороны. Магия подпитывала рост деревьев. Под безжалостным натиском магических волн тротуар раскрошился по краям, корням стало легче поднимать асфальт, и некогда могучее шоссе превратилось в лесную тропинку. Огромные ореховые деревья, клены и белый ясень окружали ее по бокам, борясь за пространство с колоссальными дубами, покрытыми испанским мхом. Жара была невыносимой, солнце палило нещадно. Мне требовалось около двадцати минут, чтобы добраться до Лоренсвилля, и к тому времени, как я доберусь, из меня получится хорошо прожаренное блюдо с хрустящей корочкой. Я придерживалась тени деревьев.

Что, черт возьми, могло понадобиться Роланду от Саймана?

Мысль об этом заставила меня стиснуть зубы. Он вторгся на мою территорию. Он вывел из строя одного из моих людей. Независимо от того, что я к нему чувствовала, Сайман был жителем Атланты. Если бы у меня были волосы на голове, они бы стояли дыбом.

Можно было только мечтать, что он перестанет издеваться надо мной за четырнадцать дней до моей свадьбы. Из обычной вежливости.

Я еще не купила платье. Я трижды ходила за ним по магазинам и возвращалась с пустыми руками, потому что не находила ничего, что хотела.

Впереди из-за широкого ясеня вышел Дерек, двигаясь с легкой скользящей грацией оборотня. Ему было чуть за двадцать, у него были широкие плечи и лицо, закаленное жизненной мясорубкой, он смотрел на меня темными глазами. У некоторых оборотней природа их зверя была более очевидной. Даже в своем человеческом теле Дерек выглядел как волк. Хищный, одинокий, умный волк.