Корсаков сам вел машину, привез меня в уютный ресторан. Небольшой, что приятно удивило – деловые встречи Александр Николаевич обычно проводил в пафосных местах, а я совсем не любила пафос. Чувствовала себя неловко.

В этом ресторане все было так по-домашнему! Даже то, как сам хозяин – пожилой итальянец Джеронимо – подошел поприветствовать нас и тут же наговорил мне кучу комплиментов на итальянском. Я когда-то немного учила этот язык, и ресторатор был приятно удивлен, когда я ответила ему. Удивлен был и Корсаков.

– Вы говорите по-итальянски?

– Совсем немного, как турист, не более.

– L'Italia è bellissima. Donne italiane-bella… – он легко засмеялся, почему-то я сразу расслабилась, и мне стало легко.

– Uomini italiani-bella, – ответила я ему, и мы оба засмеялись.

– Да, Италия – удивительная страна, хотя мне почему-то больше по душе Франция.

– Allons enfants de la Patrie, Le jour de gloire est arrive… – я спела первые строки «Марсельезы», французского гимна, чисто на автомате.

Мой босс снова засмеялся. Кажется, я впервые видела его таким.

– Французский вы тоже знаете как турист?

– Чуть лучше, чем итальянский. Учила в школе. Наша преподаватель считала, что язык запоминается лучше, если учить поговорки и стихи. Поэтому я знаю кучу французских пословиц, поговорок, песен, стихов. Но чтобы понимать французов, этого, увы, не хватает.

– Чтобы понимать французов, совсем не обязательно говорить, – сказав эту фразу, он так на меня посмотрел, что я сильно смутилась.

Он… флиртовал со мной?

Корсаков и флирт для меня были абсолютно несовместимы, я решила, что мне просто показалось.

Неформальная обстановка, он мог расслабиться.

Ведь мог же он расслабиться?

Подошел официант.

Босс подсказал мне, что следует заказать, объясняя достоинства того или иного блюда.

За ужином он начал расспрашивать, как я живу, почему до сих пор с отцом, не переехала в отдельную квартиру, есть ли у меня молодой человек. Потом разговор перешел на другие темы, стал более свободным, дружеским. Он рассказывал о своих увлечениях, оказалось, что больше всего он любит путешествовать, но в последнее время много работы, в отпуске не был давно.

– Я бы показал тебе Францию, Вася, Лазурный берег – Côte d'Azur. Ты была во Франции?

Конечно, я там была, еще с мамой, потом и сама ездила, с Ленкой – папа оплатил ей поездку.

Я даже не заметила, как он стал называть меня на «ты» и без отчества, это казалось естественным.

А когда Корсаков привез меня домой, то… мне показалось, что он хочет меня поцеловать. И я испугалась. Сама не знаю чего. Просто… его. Его напора, властности, страстности…

Он взял мою руку, поднес к губам.

– Завтра я улетаю в Шанхай на неделю, китайцы переговоры перенесли. Хотел, чтобы ты полетела со мной, но, извини, не получилось. Когда вернусь, продолжим знакомиться ближе, а? Тебе же понравилось?

Я пробормотала тогда что-то вроде «да, спасибо, обязательно, все было чудесно» и сбежала из машины как ошпаренная. Все ночь не спала.

Чувствовала его губы на ладони, думала, какая же я дура, что показала свой испуг и не дала ему себя поцеловать! Еще у меня сладко тянуло низ живота и грудь. Я была возбуждена после ужина с шефом!

И мне хотелось все это повторить.

А буквально на следующий день, когда Корсаков уехал в Китай, я познакомилась с моим Антошкой.

И… Про Корсакова больше не думала.

Да и он явно все понял, как-то услышав мой разговор с любимым.

Мы бы продолжали и дальше работать, если бы… если бы Антон не выяснил, какими делами занимается Корсар – оказывается, так моего шефа звали в узких кругах.

Отмывание денег и прочие прелести. Как я, экономист с высшим образованием, могла все это пропустить? Не знаю. Антон попросил помочь, ему нужны были документы. Данные по последнему тендеру.

Я их скопировала и отправила.

И вылетела с работы как пробка из бутылки.

Неприятно было вспоминать тот последний разговор с Александром, но…

Мне уже было плевать. Мы с Антоном отметили сначала помолвку, потом сыграли свадьбу, и я очень быстро забеременела.

И забыла о Корсакове.

И вот теперь мой бывший шеф стоит в коридоре полицейского участка – или отделения, – и смотрит на меня.

Избитую, грязную, со сведенными от дикого желания сходить в туалет бедрами.

– Какая приятная встреча. Наконец-то ты попала туда, где тебе самое место!

В которой мы знакомимся с Богиней, и не только…

И тут меня словно прорывает! Я начинаю плакать.

Нет. Не плакать! Реветь белугой!

Как Сашка, дочка моя ревет.

Странно при всей ненависти к Александру Корсакову назвать дочь Александрой, да? Но Шурой звали мою любимую бабушку! Так что… Я не думала о нем, когда давала имя своей дочери!

Я вытираю слезы руками, не замечая, что на них грязь, и вся эта грязь остается на моем лице, всхлипываю, чувствуя, что вот-вот мое состояние станет еще более плачевным. Просто по ногам потечет.

Господи, за что ты меня так наказываешь? За что?

– Вы че над девкой глумитесь? Совсем опиздоумели, твари легавые? Ее, бедную, мало что хором выебли, так вы еще ей пописать не даете! Я завтра, суки, в ООН напишу! И в Гаагский суд! Я вас всех натяну!

– Закройся, Богиня! Еще раз услышу…

– Выпустите Орлову, немедленно, – голос Корсакова словно пускает ток по венам. Глубокий бархатный низкий баритон с хрипотцой. Почти бас.

Подобострастный сотрудник органов подскакивает, начинает греметь ключами, потом хватает меня за локоть и выволакивает в коридор.

– Нежнее, товарищ капитан, мы же не хотим, чтобы эта ваша… Богиня, написала в ООН, правда? – я неожиданно для себя вижу лучики счастья вокруг его глаз.

Он смотрит на меня… с теплотой, что ли? Или просто издевается?

Мне хочется умереть. В который раз за вечер.

– Ты, деваха, не говори им ничего! Пописай, а потом требуй адвоката! Это не тебя сюда сажать должны, а тех, кто тебя оприходовал.

Я не могу двинуться с места, кажется, я сделаю шаг и… опозорюсь. Меня колотит противная мелкая дрожь.