Зачем я вспомнила? Опять ком в горле, слезы…
Что со мной такое?
– Малыш, надо! Зато тебе сразу будет легче. Еще бы знать, чем тебя накачали и кто…
Я стараюсь успокоиться, правда, стараюсь!
Он считает, что я… что меня… Накачали? То есть… реально со мной что-то не так?
Перестаю реветь и лихорадочно соображаю.
Дома я глотнула немного белого вина – собиралась поставить его на стол. Любимое вино Антона, он пьет только его. Trimbach Gewurztraminer – немецкое вино, вкус которого, к слову, я совсем не понимаю.
Еще я пила воду, перед самым приходом мужа. Я в принципе стараюсь пить много воды.
И… и все. Больше я ничего не пила. Точно.
Самое ужасное, я вспоминаю, что толком не ела почти с самого утра!
Мы позавтракали с Антошей, он был раздражен, встал явно не с той ноги. Накричал на меня из-за того, что бекон сильно пережарен. Правда, потом извинился. Ну так, очень сухо. Сказал ждать его вечером, позже обычного. Я и ждала.
Днем времени есть не было – перехватила остаток каши Сашулькиной. Мы с ней долго гуляли. Вернулась, накормила дочь обедом. Самой есть опять не хотелось, ну я и не стала мучиться. Вообще, я считаю, есть нужно тогда, когда есть желание! А через силу… Потом мы с Сашей играли.
Я уложила ее на дневной сон, читала журнал по экономике – надеялась, что все-таки выйду на работу, когда дочка в садик пойдет, потом, няня же уже есть, можно выйти даже раньше. Муж, конечно, меня всем обеспечивал, но… Я реально хотела работать, мне нравилась моя работа, и был потенциал. Тот же Корсаков всегда меня хвалил.
Даже когда я его предала, похвалил, сказал, что слила именно ту информацию, которая была самой важной. Молодец, мол, соображаешь…
Почему мне так мучительно стыдно?
Так. Стоп. Опять мысли скачут как антилопы по саванне.
Я думала о чем? О том, почему я веду себя так неадекватно!
Может, у меня галлюцинации от голода?
Машина резко тормозит.
Моя голова приподнимается, и я стукаюсь о подбородок Корсакова.
Ойкаю и смотрю на его лицо. Он смотрит на меня. Серьезно. Но вокруг глаз все равно те самые лучики.
Счастливый и веселый. Не похож он на счастливого и веселого. Уставший, злой лев.
– Что мне с тобой делать, несчастье моё?
– Я не ваша… – говорю заплетающимся языком.
– Я в курсе, – отвечает он и бормочет сквозь зубы еще что-то. Тихо-тихо!
Но… Я могу поклясться, что слышу – «это мы еще посмотрим»…
Интересно, о чем это он?
***
Бывший шеф выносит меня из машины на руках. Накрывает чем-то теплым, я понимаю, что это его пальто. Сам в костюме, а на улице не май месяц, между прочим! Конечно, сильного мороза нет, но…
Я беспокоюсь за него. Подхватит простуду…
Стоп. Я беспокоюсь за Корсакова? Хм, похоже, я и правда не в себе! Мне за себя надо беспокоиться…
Несет меня, словно я легкая, как пушинка. Идет быстро, но аккуратно, чтобы не поскользнуться.
Перед нами яркая вывеска известной клиники. Дорогой клиники.
Я знаю, что Корсаков финансировал строительство этого здания и открытие клиники. И еще деньги переводил в благотворительный фонд. Я тогда так восхищалась им, думала, реально на добрые дела. А Антон потом рассказал, что это стандартная схема отмыва больших денег. Весь бизнес на этом стоит. Увы…
Не будем о грустном.
Почему клиника открыта? Разве они работают по ночам?
Видимо, работают.
Нам открывает дверь молодой медбрат или даже врач, я не вижу, что написано на бейджике.
Корсаков заносит меня внутрь.
Парень, который открыл, показывает дорогу.
– Сюда, пожалуйста, проходите, Александр Николаевич, смотровая готова, Товий Сергеевич сейчас спустится, сестра уже там.
Товий? Какое интересное имя.
Я вдруг спохватываюсь – почему Корсар меня все время таскает? Я вообще-то могу сама идти!
– Может, вы меня уже поставите? У меня с ногами все в порядке.
– Неужели? Ты три раза чуть сознание не потеряла за последний час. «Все в порядке». Потом тебя от пола отскребай!
– Не надо меня… отскребать…
– Тогда молчи и подчиняйся. Ясно?
Вздыхаю. Ясно. Включил тирана.
Я помню, как он это делал, когда мы работали вместе.
Сидим в кабинете, работаем, обстановка деловая, но все-таки дружественная. Он что-то рассказывает не относящееся к делу, ну, например, про какие-нибудь переговоры, как он китайцев «уделал» – его выражение. Или как с американцами договор подписал в обход всех их санкций. Мы шутим, смеемся.
А потом вдруг – раз! Его словно включают. Или выключают. Выключают нормального, включают тирана. И сразу четкая деловая атмосфера. Без «расслабона».
«Расслабон» тоже его словечко. Вернее, не совсем его. Была у него пара приятелей – таких же бизнесменов, которые периодически приезжали к нам в офис и увозили Корсара «на расслабон».
Я дико краснела, когда встречалась с ними в приемной, они вечно отпускали в мой адрес шуточки. А мой босс все время их одергивал, не позволяя со мной вольностей.
– Сколько раз повторять, Василиса Викторовна мой личный помощник, лицо неприкосновенное!
– Да ладно, Санек, неужели ты ни разу не прикоснулся? Теряешь хватку!
– Стареешь, брат!
Я закусываю губу, вспоминая, как это было.
Он ведь на самом деле за меня всегда заступался. И косяки, которые в начале работы допускала, прощал. И премии выдавал довольно часто и без всякого повода.
А я…
Меня неожиданно накрывает волна такого дикого стыда, что хочется снова плакать.
– Ты чего? Что случилось, Вася?
– Ни… ничего. Просто… жарко…
Он же видит мои алые щеки, да?
Как сейчас говорят – испанский стыд? Я не знала, почему именно испанский, но мне реально становится очень стыдно.
Мы заходим в палату – вернее, он заносит меня. Нас встречает молоденькая медсестра.
