– Деточка, как же ты так? Пьяная? – наконец, какая-то бабуля склоняется надо мной, окидывая сочувственным взглядом.
– Нет. Меня сбила машина. Вызовите, пожалуйста, скорую… Очень болит живот.
– Да ты вся в синяках. И голова в крови. Зовут тебя как? Может, маме позвонить или мужу? Ты только скажи.
– Скорую… Ермакова Дана Алексеевна. Двадцать семь лет. Паспорт… Достаньте в сумочке. И… Спасибо вам огромное.
Кажется, я снова отключаюсь. Сквозь пелену полусна чувствую на себе чужие руки, холодное касание фонендоскопа и теплое – рук, слышу отрывистые приказы врачей… Меня осматривают и пальпируют.
– В хирургию ее срочно! Там травматический разрыв селезенки. В лучшем случае. По симптоматике – аппендицит… Может, совпадение? Какая сейчас дежурит?
– Так Иоанна Кронштадского. Довезем быстро, пока не…
– Типун тебе на язык, – одергивает врача медсестра. – Девчонка молодая, красивая. Маленькая такая, как Дюймовочка. Петрович, поехали!
Мне снова становится жарко… Капли пота набухают на висках и ползут по спине. Дергаюсь, пытаясь снять мокрую, рваную куртку, но ничего не получается. Сил нет…
– Погоди, милая… Въезжаем во двор. Сейчас тебе помогут.
Двери машины шумно распахиваются. Меня перекладывают на носилки и куда-то везут.
Наконец, лабиринт коридоров кончается. Глубоко дышу, пытаясь прогнать подступившую тошноту, и смотрю на белый потолок.
– Что тут у нас? – вздрагиваю от хлопка двери и знакомого голоса за спиной. – Пациентка в сознании? Это… Дана, кажется? Это вы?
– Больно… – хриплю я, всматриваясь в пронзительные, синие глаза Чеслава Ланга…
Глава 3.
Чеслав.
Так я и думал, что день будет дерьмовым… Зря Ксюша пожелала мне удачи.
«Удачи тебе, Чес… Пусть сегодня никто не заболеет».
В такие дни обязательно что-то случается… ДТП с кучей пострадавших, драка между сокамерниками в СИЗО или покушение на убийство.
Случай Даны не относится ни к одному из перечисленного мной, но все же… Разрыв селезенки, аппендицит… Какой идиот заполнял документы?
Если бы она поступила минутой позже, меня тут не было, а так… Не знаю, повезло ли ей оказаться в моих руках?
– Чеслав Александрович, ваша смена ведь закончилась, – щебечет дежурная медсестра Катя. – Бирюков уже на месте, я спрашивала. Я домой уйду… Вы, как хотите, я ассистировать не буду, потому что…
– Останьтесь, пожалуйста, – слабо протягивает кареглазая.
Дурацкая презентация до сих пор стоит перед глазами. Ее ушлепок-муж и дылда белобрысая… Кажется, подруга? У нее сейчас в душе чудовищный раздрай… Одиночество, бессилие, тоска… Я, как никто понимаю ее чувства.
В ее взгляде – пустота и мольба, проблески доверия. Она цепляется за хрупкую соломинку, способную удержать ее от пропасти – просит поддержки у кого-то знакомого, пусть и недавнего…
– Катя, иди. Кто из медсестер заступил в ночную? – забираю из ее рук карту.
– Валя, кажется.
У Даны не карие глаза – янтарные, как у тигра, а взгляд пристальный… даже сейчас, когда ей чертовски больно.
– Что чувствуете? Боль тянущая или опоясывающая, покажите, где конкретно болит?
– Я… Живот… Он весь болит. Еще бок, бедро, но там меньше, – сглатывает она.
Ее сегодня весь день обсуждали… Врачи, медсестры. Ирка из реанимации хихикала по углам, в красках рассказывай о красноречивой беседе между мужем Ермаковой и ее лучшей подругой. И никто, никто, понимайте, не остановил ее треп… Потому что это нормально так жить – врать и изменять, предавать… Мда.
– Вы меня хорошо слышите? Видите?
– Да, но гул в ушах есть… Что со мной, доктор?
– Сейчас я осмотрю вас. Сделаем УЗИ и решим дальнейшую тактику лечения.
– А вы… вы будете меня оперировать?
– Ну, вы же попросили меня остаться? – присаживаюсь на край кровати и смотрю на нее.
Жаль мне ее… Разбитую, потерянную.
– Мне нужно сообщить кому-то, что вы здесь?
– Н-нет…
– Хорошо, я поставлю вопрос по-другому: кто принесет вещи и посуду? Тапочки и зубную щетку, в конце концов?
– У меня есть кое-что в сумке…
Беру свои слова обратно – молодой врач скорой не идиот. У Ермаковой действительно аппендицит и разрыва селезенки. Оба диагноза друг с другом не связаны. Скорее всего, удар ускорил воспалительный процесс в аппендиксе. Если бы его не было, Дана обратилась в больницу чуть позже – завтра или послезавтра. А так…
– Подпишите согласие на оперативное вмешательство, – произношу я, вытирая руки полотенцем.
Медлить нельзя ни минуты. Ермакова потеряла много крови. Бледная, с синими губами, она мелко дрожит и стирает со лба пот. Еще и грязная вся…
– Чеслав Александрович, анализы по цито пришли, – вбегает в кабинет постовая медсестра (cito – срочные исследования, проводимые для экстренных пациентов. Примечание автора).
– Гемоглобин шестьдесят. Срочно операционную готовьте! Валя дежурит?
– Да.
– Дана Алексеевна, я прооперирую вас, – присаживаюсь и беру ее ледяную ладонь в свои руки.
Она уже с трудом говорит… Прикрывает глаза и тяжело дышит. Геморрагический шок нарастает с чудовищной скоростью.
– Снимите с больной одежду, везите в шестую операционную. Я пошел мыться! Ирина из реанимационного не ушла?
– Нет, она в ночь сегодня.
Ох, Дана, Дана… Твой ничтожный муженек, наверное и не знает, что случилось? Может, ты сама под машину решила броситься?
– Считайте до десяти, – чопорно произносит Ирина Васильевна. Поглядывает на Дану с пробудившимся сочувствием. Ермакова замолкает, досчитав до пяти. – Давление падает! Чеслав, у нее фибрилляция.
– Черт! Адреналин и амиодарон внутривенно. Приготовьте дефибриллятор.
Не умирай, Дана… Держись, кареглазая. Ну, не должно такое случаться в жизни, не должно!
Меня словно отбрасывает в прошлое… Я работаю как робот – перевязываю кровоточащие сосуды селезенки, удаляю орган, прогоняя давно минувшие события… Как наяву вижу погибшую в ДТП жену Леру – ее глаза за миг до смерти, окровавленные волосы, повисшие как плети руки.
Не умирай хотя бы ты, Дана! Живи. Не должен твой козел быть счастливым, не должен, и все тут.
Бога точно нет. Я понял это, когда потерял жену. И если сейчас Ермакова умрет, я только укреплюсь в своем мнении.
– Давление девяносто на шестьдесят, пульс ослабленный, сто ударов в минуту, – констатирует медсестра.
– Адреналина еще полмиллиграмма.
– Чеслав, кажется, вытащили? – выдыхает Ирка. – Если бы она… Мы ведь смеялись над ней весь день. Дуры набитые! Чес, а если она сама под машину… того?
– Ир, следи за показателями, – строго отвечаю я. – Макин, шейте. Я закончил, – поворачиваюсь к ассистенту. – Швы сможете красиво наложить?
– Да, конечно.
– Макин, смотри, аккуратно шей. Девка молодая, красивая. Глянь, волосы какие? Как вороново крыло, густые и длиннющие.
Пот льется по спине градом. Стягиваю перчатки и бросаю их в урну. Поворачиваюсь и всматриваюсь в лицо Даны.
– Ир, последишь за ней ночью? Она… Одна одна, в общем.
– Конечно. Света, есть у нас рубашка? Если нету, сбегай в гинекологию, попроси у девочек.
Возвращаюсь в кабинет затемно. Принимаю душ и переодеваюсь, помедлив у входа. Не понимаю, что меня так держит? Волнение и страх за жизнь пациентки? Или гребаная жалость? Отец говорит, что она меня и сгубила. И жизнь моя пошла под откос из-за нее… Всех я жалею – людей и животных, чужих детей…