Бедняга Ганс... Я попытался утешиться тем, что на других мирах сейчас бродит практически неисчислимое количество Гансов, которые вовсе не разделили его участь. По сути, то же самое относилось и ко мне. (Тут я пожалел, что потребовал избежать встреч с другими своими «я». Теперь мне казалось, что я мог бы кое-чему у них научиться...) Но это было слабое утешение.

Потом мы, люди, и сами столкнулись с проблемой. Нас начал осматривать другой дистанционный слуга. К счастью, робот заключил, что в пищу мы не годимся. Но, к несчастью, он решил пометить нас как несъедобных, впрыснув в наши незащищенные зады какие-то наноустройства (скорее всего).

Сразу после этого я потерял сознание.

Я снова очнулся – невероятно – от голоса Марвина, ретранслируемого Гансом! (Мунчайлд и Диггер все еще были без сознания; и я и они лежали, вцепившись друг в друга.) Еще не открыв глаза, я уже понял, что что-то изменилось и в Марвине, и в Гансе.

– Встань, человек! Настал твой последний час!

Я открыл глаза.

Марвин был тут как тут, в окружении своих прихлебателей из ночного кошмара. Но вместо торчащих стрелок, у сферы теперь имелась одна-единственная механическая нога, на которую она опиралась. И хотя я не запомнил, как в точности выглядели другие роботы, но мог с уверенностью сказать, что над ними тоже поглумились, изуродовали и потешно переиначили.

Потом я увидел Ганса. По крайней мере, я решил, что это Ганс. Элегантный куст был перемешан и перепутан с безумным числом деталей и в результате стал напоминать модернистскую работу посредственного любителя-скульптора, для которой каркасом служила гигантская диванная пружина.

Весь в синяках и ссадинах, я кряхтя поднялся и помог встать своим спутникам.

– Мы пережили еще одно испытание Разрушителем, – сообщил Марвин. – Я остался Главным Модулем. Домна эволюции закалила нас в огне случайной рекомбинации и подвела на шаг ближе к величественной Сингулярности. Вам, люди, выпала честь лицезреть суд, и теперь вы сможете умереть в сиянии нашей славы.

Роботы принялись обступать нас, и тут Диггер выступил вперед.

– Прошу вас, возьмите меня первым.

– Диггер! Не смей! – воскликнула Мун.

Спокойный как кит, Диггер ответил:

– Мама, так надо. Необходимо, чтобы спасти этих погрязших во мраке.

– Эта просьба не несет в себе опасности, – высказался Марвин. – Я готов ее исполнить.

Облако насекомовидных минскийцев зависло возле Диггера, образовав вокруг его головы нимб.

– Они избавят вас от боли, как я и обещал вам, а также станут вашими палачами. Сию секунду они передают мне мысленный образ кончины, которую предпочел бы этот индивидуум. Очень жестокая и излишне тяжелая смерть – но мы готовы исполнить его пожелание.

Из покрывающего поверхность планеты субстрата начал подниматься, формируясь, металлический крест. Очень скоро крест – возможно, единственная физическая аномалия на единообразном повсюду шаре – был завершен.

Потом Диггера прибили к кресту большими гвоздями.

Я прижал рыдающую Мунчайлд к груди.

– Прости их, отец, – были последние слова Диггера, – ибо их набор инструкций крайне ограничен...

– Мун, прости меня за все, даже за то, чего я не делал, а только подумал.

– И меня прости.

– Ты простила меня?

– Да.

– Спасибо.

– Принимаете ли вы обычное прекращение нейронной активности или тоже предпочитаете собственный способ уничтожения? – спросил Марвин.

– Я просто хочу умереть последним, – сказал я. – Чтобы помочь ей это преодолеть.

Мун не возражала. Похоже, она была до глубины души потрясена распятием нашего сына.

На этой нашей кремниевой Голгофе металлические мухи-убийцы окружили ее голову.

Когда минскийцы тихо оборвали жизнь Мун, своей уцелевшей рукой я держал ее за руку, а обрубком обнимал за плечи. И закрыл ей глаза двумя поцелуями.

А потом я тоже умер.