– Да, – подал голос Стэн, Предлагатель, – Розовый Лангуст с удовольствием заглянет в ваше братство потрахаться, когда представится случай. Никто из нас этим с пришельцами прежде не занимался, и мы будем рады удостоиться такой чести.

Я попытался направить свою мысль на то, чтобы вообразить подобную сверхновую концепцию, в которой суперорганизмы из двенадцати индивидуумов трахают друг друга – но не смог. Ближайшее, что мне удалось представить, – это чудовищную оргию. По счастью, в разговор вступила Мунчайлд, заполнив паузу.

– Спасибо, но я девственница.

Окружающие секунд тридцать смотрели на Мун и ее ребеночка. Потом Отвергатель Этель воскликнула:

– Ха, заливаешь!

Члены братства Розового Лангуста высадили нас у дверей бюро Определяющих Сходство, с мерзким радушием помахав нам на прощание (предварительно снабдив нас своей визиткой с нацарапанным карандашом домашним телефоном), и отбыли. Нас взяли в оборот новые дюжники. Я уже начал привыкать воспринимать группу из двенадцати человек как единое целое.

– Здравствуйте, незнакомцы. Мы – Крутящиеся Колеса. Сейчас устроим вам краткое собеседование и немедленно приступим к подбору нового братства для вас. Нам известно, что, потерявшись, дюжники чувствуют себя крайне неуютно. Уж не говоря о том, что вас можно считать полусумасшедшими. В связи с этим мы, ради безопасности, отведем вас в особые апартаменты.

Тут все двенадцать членов группы Крутящиеся Колеса окружили нас с Мунчайлд. Мы стояли в кольце и не смогли бы выйти, даже если бы у нас хватило на это наглости: наше беспокойство гасилось ими.

Нас провели внутрь, и вскоре мы оказались в комнате с обитыми мягким стенами. Дверь за нами затворилась, и с решительной безнадежностью щелкнул замок.

И сразу же, словно чтобы подлить масла в огонь, наш безымянный сын разревелся. Само собой, верещал он так, что лопалась голова.

– Что с ним? – рявкнул я.

– Он голоден. К тому же, мне кажется, ему нужны новые пеленки. Дома у нас ребятишки в основном бегали голенькие...

Я принялся колотить в мягкую дверь, но обивка поглощала все звуки. В бессилии я повернулся к Мунчайлд.

– Давай рубашку, – потребовала она.

Я почувствовал, что с моих губ готов сорваться отказ. Собрав все силы, я загнал свое «нет» обратно и снял отличную новенькую рубашку, которую сотворил мне дрекслероид.

Подтерев нашего сына чистой стороной пеленки, Мунчайлд старательно устроила из моей рубашки неуклюжую пеленку. Потом сказала:

– Пожалуйста, дай мне пец-конфету.

Дрожа оттого, что приходилось глотать очередной отказ, я повиновался.

Мунчайлд вытряхнула крохотную конфетку в рот уродцу, и рот тут же захлопнулся, а блестящие глазки с квадратными зрачками прищурились от удовольствия, потому что младенец принялся сосать.

– Он не задохнется? – спросил я.

– Мне кажется, он уже достаточно большой, чтобы принимать твердую пищу. Пока мы были здесь, у него уже прорезались зубки. Думаю, он плакал потому, что снова стали резаться зубки, не только от голода.

– Но это невозможно.

– Может быть, его внутренние часы идут быстрее наших?

Я вспомнил методичное тиканье хрономов КА-страны, регулирующее все события, и свои размышления о том, какое отношение имеет это тиканье к ходу времени во всей остальной вселенной. Может статься, что мальчонка живет по другому времени, отличному от нашего.

После этого нам оставалось только сидеть в обитом войлоком уголке и старательно не замечать запаха грязных пеленок. Я подумал о том, каким жестоким был йо-йо, если самовольно закинул меня в мир, где я не могу сделать свой выбор просто потому, что не способен самостоятельно делать тут никаких выборов. Но потом эстетика справедливости такого моего положения начала потихоньку склонять к принятию этого...

Очень скоро снова явились дюжники. На этот раз их было трое, то есть тридцать шесть персон одним гуртом. По всему выходило, что интерес к нам огромен. Под множеством любопытных глаз я чувствовал себя полным уродом.

Даже в широком коридоре бюро Определяющих Сходство возникла легкая давка, когда нас повели в проверочную. Там мне выдали новую рубашку. После, когда один дюжник протянул к ребенку руки, словно собираясь взять его, Мунчайлд инстинктивно прижала чадо к себе, отрицательно мотая головой. («Эй, это моя работа», – подумал я.)

– Ну же, ну, – рассудительно сказал дюжник. – Вы же знаете, что не можете оставить ребенка при себе. От рождения до четырех лет он должен жить в Яслях со своими воспитателями, углубляя и совершенствуя врожденные наклонности. После этого он вступит в свое первое пробное братство. Если он остается с вами, баланс вашего братства будет нарушен.

В полном отчаянии Мунчайлд продолжала прижимать к себе ребенка. Она пыталась защитить его своим тощим неуклюжим телом, спрятав за длинными висячими прядями, и в результате стала точь-в-точь похожа на неврастеническую плакучую иву, выросшую на бедной почве. Мне стало ее жалко, и я сказал:

– Мун, помнишь про пец-конфету?

Услышав это, она понемногу успокоилась. В какой бы шарик-вселенную мы ни отправились, ребенок был связан с нами невидимой нитью. Может быть, он и с самого начала был с нами связан, с тех пор как дрекслероиды его нам вручили. Но после того, как он рассосал пец-конфету, сомневаться и вовсе не приходилось.

Мунчайлд с неохотой сдала на руки дюжникам свое отродье.

Поскольку нигде никаких записей про нас не было, дюжникам пришлось прогнать нас через все опросы, которые местные проходят годами. Допрос длился целый день. К нам применяли электро-, видео– и аудиостимуляцию, катодное и пентодное сканирование, давали решать письменные задачки и собирать головоломки. Особое внимание было уделено моей руке с Дурным Пальцем. По окончании огромной работы нам наконец зачитали результаты.

– Ты – Отвергатель, а ты – Предлагатель...

– Черт возьми, чтобы понять это, вам понадобилось целых десять часов? – воскликнул я.