Мои слабые неловкие потуги неизменно приводили к долгосрочным возмущениям и повреждениям, если только их не успевали поспешно нейтрализовать старшие. Обычно мне сразу же предлагали сесть на место и следить за остальными.

Как я заметил, Мунчайлд вела себя так, словно посещала танцкласс, и добилась приличных успехов.

– Вот, смотри, Пол, я дерево на ветру...

Но главной звездой среди учеников, как ни странно, оказался Барашек.

Тощий и долговязый гиландец, который на родине был своим злейшим врагом, потому что по недомыслию мог напороться на всякий низкий сук и разбить голову о любую балку, здесь весьма преуспевал, поскольку интуитивно чувствовал, когда от него требовалось быть усидчивым, когда надрывать живот, а когда следовало изобразить недоумение, словно страдаешь запором. Очень скоро он закончил начальное обучение и перешел в старший класс, а мы с Мун так и остались в приготовишках.

Однажды вечером, поглощая наш обычный ужин из пустынной живности, я спросил Барашка, каким образом ему удалось так быстро продвинуться в учебе. (Мы говорили на английском, который он шустро осваивал.)

– Трудно объяснить. Мне это кажется естественным. Всю свою жизнь в Десяти Зубрах я никуда не мог пробиться. Я то и дело разбивал обо что-то голову, или едва не отрезал палец, или срывал ноготь. Надо мной всегда смеялись.

– Но здесь ты никогда не скучаешь по благам цивилизации?

Слушая себя, я не мог поверить, что называю цивилизацией местечко, где исконные аборигены живут фактически по законам неолита.

– Почти не скучаю. Конечно, еда могла бы быть получше, но я никогда не отличался аппетитом. И друзей у меня там почти не осталось. Нет, здесь мне гораздо больше нравится. Местные люди добры ко мне и даже хвалят. Здесь нет ничего, обо что можно порезаться, и к тому же, э-э-э...

– О чем ты? Дай-ка догадаюсь. Какая-то девчонка строит тебе глазки? Или лучше сказать «строит глаз»?

Барашек вдруг ужасно смутился и разозлился.

– Не смей смеяться над Пит-Джен, а то я...

– Успокойся, парень! Она симпатичная девушка.

– Хорошо, но не будем больше об этом...

– Если ты замолвишь за меня словечко перед Чарни, чтобы он освободил мне руку, я тебя век не забуду.

Барашек выщелкнул в воздух козявку.

– Посмотрим, что я смогу сделать...

В тот же вечер, прежде чем уснуть, я обратился к кальвиниям, которые после приключения внутри урагана заскучали и занимались чем-то своим. Они ответили очень быстро, не успел я облечь свои мысли в слова.

– Вычеркнуть Барашка из списка пец-попутчиков?

– Считай, сделано!

По прошествии некоторого времени я научился медленно двигаться, без вреда для себя и других, дергаясь по правилам лоренцев. Мои учителя остались довольны, и я обрел относительную свободу. Может быть, удача пришла ко мне потому, что часть клеток моего тела обновилась протеинами песчаных червей. (Нам перепадала и другая еда, деликатес – безногая птичка, которая всю жизнь летала, не садясь на землю, но которую можно было сбить, не прикасаясь к ней, сделав вполне определенную серию жестов. Эта птичка, даже жареная, по вкусу напоминала сырую лягушку, так что лучше уж песчаные черви.) Наконец я решил сходить к Чарни и попросить его освободить мне руку.

– С такой рукой мне неудобно ходить. С неподвижной рукой мне не удается правильно выполнять смещение Святого Бублика.

Чарни нахмурился.

– Ты говоришь о совершенном движении Квазипериодического Тора, как я понимаю?

– Да, об этом.

Прищурив глаза, Чарни ответил:

– От артефакта в твоей левой руке исходят сильные волны хаоса, даже когда он неподвижен...

Я чуть было не заорал: «Само собой, идиот, там полно хаоса! Это же остаток исходного хаотического яйца, и в нем сидят две, или два миллиона, кальвиний!»

Но я прикусил язык и ответил:

– Ты прав, но мой артефакт хорошо защищен мерц-покровом из настоящей странной материи. Во всем многомирье лучше не сыщешь.

Прежде чем ответить, Чарни притворился, что думает, но я уже знал, что его решение неколебимо, как скала. Для парня, который каждый день проводит в хаосе, он был ужасно негибок.

– Думаю, для всех нас будет лучше стабилизировать этот объект до тех пор, пока ты не освоишь в полной мере дисциплину и послушание лоренцев. Тебе просто нужно научиться компенсировать свою физическую неспособность, по примеру остальных. Возможно, тебе даже удастся изобрести новый вектор компенсации и тем самым внести вклад в общее дело племени.

Прежде чем я смог выдумать подходящую ложь, которая развеяла бы его опасения, Чарни джерри-льюиснул прочь от меня. Как ни крути, первое, что я сделал бы, освободи он мою руку, это воспользовался бы йо-йо.

Чтобы отомстить ему!

Я снова отправился к Барашку, молить его о помощи. И нашел его с Пит-Джен. Одноглазая девушка держала голову Барашка на коленях и нежно ворошила ему волосы, когда обстоятельства позволяли. И тихонько приговаривала что-то ласковое и неразборчивое, ставшее разборчивым, когда я подошел ближе.

– ...такой же сильный, как он. Еще немножко потренироваться, и все получится. Твой стиль нездешний, и с его помощью ты сможешь обогнать Чарни и превзойти его примитивные способы движения! Потом ты приведешь нас к славе и...

Заметив меня, она замолчала. Барашек открыл глаза и спросил:

– А, Пол. Чего тебе?

– Прошу прощения, что нарушаю вашу любовную идиллию, но мне от тебя кое-что нужно. Можешь попросить Чарни освободить мне руку? Или, может быть, ты можешь освободить мою руку сам? Я всего лишь хочу взять Мунчайлд и отправиться дальше. Я уже исключил тебя из своей команды, как раньше – Крошку. Ну что, поможешь? Ты же мне должен, помнишь, ведь это я перенес тебя сюда.

Барашек попытался придать лицу насмешливое и язвительное выражение. Получилось что-то вроде гримасы язвенника.

– Я подумаю. Здесь очень скоро и очень сильно все изменится. Тогда и посмотрим.

Отказ принес мне боль разочарования, но что я мог сделать? Я повернулся, чтобы уйти, и Пит-Джен показала мне язык.

В этом безумном месте невозможно было даже безнаказанно выругаться.