СВИДЕТЕЛЬ. Дай-ка прикину, ну, типа, лет двенадцать уже.

ОБВИНЕНИЕ. Так ты говоришь, двенадцать лет на одной работе гниешь?

СВИДЕТЕЛЬ. Ну, типа, почти.

ОБВИНЕНИЕ. Тады ты, ну это, видать, опытная?

СВИДЕТЕЛЬ. Ага, ну, типа. Да, ага.

ОБВИНЕНИЕ. И никто на тебя, типа, никогда не наезжал, пока этот чувак, ну, типа, Дурной Палец, не подвалил?

СВИДЕТЕЛЬ. Меня с самого начала от него воротило, сечешь, парень?

ЗАЩИТА. Возражаю, чувак! Свидетель дает наводящие вопросы обвинению, в натуре!

ЛЕДИ САНШАЙН. Заткнись на хрен, урод без яиц!

ЗАЩИТА. Леди Саншайн, ваша честь, вы ставите меня в неловкое положение.

Немного послушав эту белибердень, я потихоньку начал ловить в ней смысл. А смысл этот заключался в том, что пора было сваливать отсюда. Если бы только я мог заполучить свои йо-йо и конфетницу!

В следующий момент, когда я снова прислушался, на трибуну был вызван Крошка. Ангел, самый более-менее соображающий свидетель, рассказал о том, что видел и как отобрал у меня пец-конфетницу с головой Никсона.

Тут в леди Саншайн пробудился интерес.

– Кто-нибудь уже пробовал Хорьковы конфетки? Из чего они?

Все взволнованно оглянулись по сторонам. В конце концов прокурор подал голос:

– Э-э-э, нет, ваша честь.

Зловеще усмехнувшись, леди Саншайн указала на Крошку и приказала:

– Ты! Съешь конфету!

Судебный пристав направился к Крошке с конфетницей в руке.

Я подскочил на стуле с криком:

– Нет!

Ангелы набросились на меня и усадили на место. Когда я снова смог видеть происходящее, Крошка уже отогнул назад головку Никсона и получил плоскую конфетку. Он поднес ее ко рту и осторожно уложил на язык. И послушно проглотил. На лице у Крошки отобразилось сосредоточенное внимание к происходящему внутри него.

Судя по всему, все ожидали, что дальше случится нечто ужасное, я же просто стонал. Теперь, даже если я сумею сбежать отсюда, этот здоровенный окорок всюду потащится за мной. Что за непруха!

Но пока что ничего не случилось, и суд надо мной, или что бы это ни было, продолжился.

Чуть погодя леди Саншайн, видно, устала от происходящего, потому что вынесла внезапный и ясный вердикт:

– Есть только один способ определить вину этого человека: закинуть его Синим Оусли. И тогда он расскажет нам всю правду! Пристав, тащи сахар!

В объятиях Ангелов, которые держали мне руки, я глядел, как судейский топает ко мне и несет на бумажной салфетке сахар.

Неожиданно леди Саншайн объявила:

– Да, кстати, я приговариваю Мунчайлд к десяти годам жесткой проституции, с перерывами на о-о-о-очень плохое поведение!

Мунчайлд завыла. Я открыл рот, чтобы утешить ее, и в тот же миг туда закинули кислоту и захлопнули мне челюсти.

В течение нескольких следующих минут я усиленно пытался держать свой разум на поверхности, чувствуя, как меня стремительно прихватывает ЛСД.

Но то, что случилось потом, сильно меня удивило, и я мысленно расслабился.

Этот кислотный трип лишь на миллионную долю походил на странность Моноблока. Но благодаря технике, полученной от кальвиний, и моей тренировке в Космическом Яйце я вскочил на кислотную волну, словно профессиональный серфер на внезапную приливную волну высотой в человеческий рост.

Неожиданно мне открылись все шесть дополнительных измерений.

Изогнувшись, я двинулся ката и завтверх, прямо из рук Ангелов.

Я стоял на столе с вещественными доказательствами. Все присутствующие застыли, их глаза лезли из орбит. Я схватил пец-конфетницу и йо-йо.

– Пол, ты вернулся! – хором завопили внутри струны кальвинии.

Затем я отступил бафт и вчервниз и оказался рядом с Мунчайлд. Я бросил пец-конфету в ее открытый от удивления рот. Она поспешно проглотила лакомство.

Оглядев этот безумный суд, этот погребальный костер всех моих надежд, я сумел придумать и приказать йо-йо только:

– Отнеси меня куда-нибудь, где правит логика!