– Ну, знаю… Если по горным тропам, то путь можно спрямить. Дней десять, думаю, займет до перевала. Но лошади там не везде пройдут. Так что если верхами, то в обход получится. Времени уйдет поболее, но не сильно. Теперь насчет пожрать. В горах народу мало живет, да и с живностью там плохо. Так что большей частию провизию надо переть на себе, а нет – так спускаться придется.

– Стало быть, выгоднее ехать обходным путем, – подытожил Воллер. – Разница во времени сократится, если не придется отвлекаться на добычу провианта. Кроме того, у Сайль с собой тюк, который изрядно весит. Его, как и припасы с едой, доверим вьючным лошадям.

– Ничего, и сама дотащу, не сломаюсь! – В сознательном возрасте Кружевница садилась в седло, лишь когда добиралась из Нессы в Открытые Земли. И она справедливо полагала, что верховая езда доставит ей мало удовольствия. – И без обжираловки как-нибудь обойдемся, а немного и на своих плечах допрем!

Воллер совершенно верно истолковал причину ее возражений.

– Сайль, если ты сутками забываешь поесть, это не значит, что другие ведут себя так же.

– А лошади? Где мы их возьмем? – поинтересовался Ингоз. Без особого, впрочем, волнения – он знал, что лошадей и оружие Дорога раздобудет везде.

– Мы обсуждали этот вопрос с отцом Джеремией. Он согласен ссудить лошадей из монастырского хозяйства. – Еще бы настоятель не согласился. Ведь и лошади у обители появились благодаря попечению Воллера. – И господин Перегрин, полагаю, не пешком сюда прибыл.

– Так, – кивнул маг.

– Тогда, надеюсь, все вопросы решены. Завтра отправляйтесь в путь. Я с вами расстанусь, а свяжусь после того, как задание будет выполнено.

Никто не возражал, и Воллер уже поздравил себя с благополучным завершением беседы, когда снова вылез Пандольф:

– А все-таки жаль, что господин маг не прихватил с собой хрустального шара. Мог бы предсказать, что с нами будет.

Воллер чуть не выругался. Такой выходки он мог ждать от Сайль, в крайнем случае от Ингоза, несмотря на все его карнионские суеверия, но Пандольф скоро лысый будет, а туда же. Не зря его Перегрин юношей обозвал.

Но маг в долгу не остался:

– Для этого хрустальный шар не нужен. Ясно предвижу, что наше ближайшее будущее будет весьма беспокойным.

«Два ключевых момента встречи.

Девушка Сайль вышла из себя при упоминании о Святом Трибунале.

Человек, которого назвали капитаном, вступил в разговор, когда я заверил всех, что при мне нет хрустального шара. Вообще он слушал очень внимательно. К нему следует приглядеться особо.

Этот человек мне о чем-то напоминает. Но о чем – не помню. Мы определенно ранее не встречались. Впрочем, неудивительно… (далее тщательно зачеркнуто)».

Утро не обошлось без очередного скандала. Небольшого.

Монастырь выделил путешественникам четырех лошадей. Трех верховых и вьючную. Перегрин приехал верхом и привел с собой мула с поклажей.

При таком раскладе один человек, а именно Пандольф, оставался без средства передвижения. Тот возмутился и заявил, что раз уж его заставляют быть на подхвате, идти пешком он не намерен. Ингоз не преминул уесть напарника и высказался в том смысле, что Пандольфу надлежит быть мальчиком на побегушках, а не на поскакушках. Приятели сперва разлаялись, потом решили воззвать к Воллеру, но оказалось, что тот уже отбыл.

В несвойственной ей роли миротворицы выступила Сайль. Она была только рада возможности уступить своего коня (вернее, кобылу) Пандольфу и заметила, что, мол, не такая неженка, как некоторые, и пешком ей идти куда как удобнее. На чем и согласились, иначе выход из обители отложился бы до полудня.

– Устанешь – скажи, – предупредил Маркхейм. – Я тебя к себе подсажу.

– Скорее эти клячи устанут, чем я на своих двоих. Тоже мне, нашли скакунов в монастырских стойлах!

Ингоз заржал не хуже той лошади, очевидно трактуя слова Кружевницы не в самом пристойном смысле. Хотя она, скорее всего, ничего такого в виду не имела. И преувеличивала, обозвав монастырских лошадей «клячами». Они были крепкие, кормленые. Но ни красотой, ни резвостью не отличались. Зачем это в монастырском хозяйстве? Отец Джеремия не был такой уж затворник и порой выезжал по делам, и кто-то из братии его сопровождал, благо обитель Святой Евгении не принадлежала к монастырям того устава, что предписывают монахам только ходить пешком либо ездить во имя смирения исключительно на ослах и мулах. Но ни настоятель, ни его подчиненные не были из числа священнослужителей, что обожают гарцевать на кровных конях не хуже кавалеристов.

Кстати о кавалеристах – в недавнем прошлом капитан Нитбек взял бы у ремонтеров таких лошадей лишь для обоза. За многие годы службы он избавился от некоторых предрассудков, усвоенных в отцовском имении, – например, что в бою под седлом должен быть только жеребец, а не мерин или, хуже того, кобыла. На Юге на ком только не ездили, особливо по ту сторону границы – вон махди, то бишь лжепророк, пришествия которого ожидали рахманы, вообще должен был явиться на белой боевой верблюдице. Однако военные условия предъявляли свои требования. Боевые кони, помимо выносливости, должны были отличаться и резвостью, и нравом, а офицерские – тем паче.

Но никогда со времени детства Сигварду не приходилось садиться на коня, столь схожего с крестьянским.

То же самое можно было сказать о лошадях, доставшихся Ингозу и Пандольфу. Несколько лучше обстояло дело с теми, которые принадлежали Перегрину. На чем передвигаются маги, ходят разные толки, однако у Перегрина под седлом был высокий рыже-чалый мерин, несомненно с примесью зохальских кровей, хотя и несколько тяжеловатый. Так ведь не скачки же он здесь собрался устраивать. Поклажу мага вез крепкий мул.

В Карнионе и Южном пограничье мулы и лошаки в последнее время при грузовых перевозках все больше вытесняли вьючных лошадей. Из-за этого возникали склоки между разными торговыми гильдиями. Ибо распространение мулов удешевляло сухопутные перевозки, и это вело к тому, что перевозки по морю сворачивались. Тут, конечно, еще и страх перед пиратами сыграл свою роль. Естественно, судовладельцы и Лига Семи Портов старались прибегнуть к мерам, препятствующим разведению мулов. В Нессе был даже принят закон, запрещавший городским патрициям запрягать мулов в кареты, и болтали, будто за законом этим стоит не кто иной, как адмирал Убальдин.

Но до Открытых Земель такие страсти не докатились. Напротив, можно было ожидать, что если мулов все же запретят в прибрежных городах, то здесь, в глубине страны, их количество только увеличится. Возможно, это обстоятельство могло в перспективе сказаться на делах Дороги Висельников, но задумываться об этом впору было Воллеру, а не тем, кто туманным осенним утром выехал, а также вышел из ворот монастыря Святой Евгении.

– Что ж, молодой человек, – обратился Перегрин к Ингозу, – показывайте дорогу, и посмотрим, удобнее ли она той, что знаю я.

Ответил, однако, не Ингоз, а Пандольф, точнее, задал встречный вопрос:

– Так вы что, почтеннейший, там были?

– Разумеется, был.

– Тогда на кой черт Воллеру понадобилось искать проводника? И почему вы вчера промолчали?

«Потому что Воллер вовсе не был уверен, что Перегрин когда-либо бывал у искомой цели», – мог был ответить ему любой из присутствующих, кроме разве что Кружевницы, которую подобные материи не интересовали.

Перегрин объяснил действия Воллера и свои более дипломатично:

– Потому что я путешествовал в горах, а вчера этот путь был отвергнут. Дорога через лес мне неизвестна, я шел по другой. Вдобавок это было очень, очень давно.

Ингоз кашлянул, напоминая, что вообще-то обращались именно к нему.

– Там не сплошь леса, кое-где вполне даже открытая местность, особенно ближе к перевалу. Но поначалу – верно. Пробираться будем лесом. Езжайте за мной, я покажу. – И он тронул поводья.