Пометка Генриха де Сальсы
на полях письма видамессы Дидим
«Эта женщина распространяет нелепые суеверия. Злые духи бесплодны. Тем не менее следует распорядиться, чтоб представитель Трибунала в Тернберге провел расследование. Кроме того, необходимо установить наблюдение за Сигвардом Веллвудом, каковой недавно прибыл в Тримейн».
Из протокола допроса Огивы из деревни Френ,
что близ Веллвуда, проведенного следователем
Святого Трибунала в Тернберге
«Июль 1548 года.
Подследственная Огива: Господин! Не надо! Я все скажу! Я ни в чем не виновата, это все Давина…
Следователь: Рассказывай, женщина, ничего не скрывай, и облегчишь свою вину. Какие такие колдовские богопротивные действия совершали вы в Веллвуде при появлении ребенка у наложницы хозяина замка?
Подследственная Огива: Не было никакого колдовства, клянусь! Ее ж никто из докторов ученых не брался лечить, эту женщину. Всем же ясно было, что при родовых схватках сердце у нее остановится. Они ж не делали того, что Давина…
Следователь: Почему ты замолчала, женщина? Что делала Давина?
П. О.: Она умела так младенца принять, чтоб до схваток не доводить. Ежели женщину сонным снадобьем усыпить, а потом особым способом чрево ей рассечь и младенца извлечь…
С.: А известно ли тебе, что сия операция приравнена к языческим волхвованиям и проводить ее запрещено под угрозой смертной казни? Да еще с применением снадобий, что также карается смертью!
П.О.: Это не я! Это Давина!
С.: А Давине это было известно?
П.О.: Вот потому-то она и сказала господину Торольду – боюсь, мол, жизни лишиться. А он пообещал ей, что никто не узнает. Так и сделал. Сам на страже стоял, пока Давина младенца извлекала…
С.: А ты?
П.О.: А я что… я ничего… подавала, убирала… Все Давина сделала!
С.: Однако ж ты знала, что sectio caesarea [2] запрещено, и не сообщила о нем.
П.О. : Господин, я и слов-то таких не знаю!
С.: Не юли, женщина!
П. О.: Я боялась! Господин Торольд меня бы убил!
С.: Плату от него ты тем не менее взяла.
П.О.: Боялась, господин. Нельзя было отказаться, как Бог свят!
С.: Не марай грязным своим языком имя Господне, ведьма!
П. О.: Господа дорогие, будьте милостивы! Это все дела бабьи, повивальные, никакое не колдовство…
С.: Подследственная упорствует в своих заблуждениях. Предлагаю сделать перерыв. Уведите арестованную. Продолжим допрос завтра. Следует узнать, чему она научилась у наставницы своей в преступлениях Давины. Какие приемы применяла она для насылания и снятия порчи на детей и взрослых. А также для избавления от бесплодия и вытравления плода, а также для достижения согласия либо несогласия между супругами. Приносила ли она жертвы феям? Занималась ли предсказаниями и вызыванием душ умерших? Применяла ли чары и заклинания с помощью заговоров, плодов, растений, веревок? Что ей известно о собирании трав на коленях, с лицом, обращенным на восток, с воскресной молитвой на устах? А главное – кого еще она этому научила и кто был ее сообщником…»
Из протокола заседания Святого Трибунала в Тримейне, посвященного документам,
присланным из Тернбергского отделения
1 августа 1548 года.
Генрих де Сальса: Итак, после допроса с пристрастием у нас на руках достаточно материалов для начала процесса. И, в частности, для обвинения Торольда Веллвуда post mortem [3].
Отец Куно, судья: Куда катится мир? А я ведь знал еще покойного Рупрехта Веллвуда, он был известен своим благочестием…
Брат Петр из Солана, дознаватель: Но процесс, затрагивающий одну из самых старинных семей бывшего королевского домена, может вызвать недовольство при дворе.
Брат Гальбер Ру, судья: Нас не должны беспокоить суждения мирян.
Брат Петр: И даже если Торольд Веллвуд виновен, это еще не дает оснований считать, будто сын разделяет заблуждения отца. Не можем же мы полагаться на суждения вдовы Дидим, этой злобной бабы, свихнувшейся от жадности!
Генрих де Сальса: Я того же мнения о вдове Дидим. Но, к моему глубокому прискорбию, есть иная причина подозревать этого человека. Почему Торольд Веллвуд назвал главным наследником бастарда и пренебрег интересами законного сына? Не потому ли, что старший сын наследует вместе с владением что-то еще? Или это было условием некоей сделки…
Брат Гальбер Ру: Иаков, жаждущий отдать право первородства Исаву…
Отец Куно: Брат, опомнись! Подобного рода сравнения неуместны.
Генрих де Сальса: В любом случае мы должны очистить Веллвуд от сатанинской скверны, которая накапливалась там годами. На владения Веллвудов должен быть наложен арест. Брат Теодор, подготовьте соответствующие документы.
Брат Петр: А как поступить с этой… как ее… деревенской ведьмой?
Генрих де Сальса: Что ж, она полностью признала свою вину и раскаивается… Впрочем, приговор над ней – вполне в компетенции Тернбергского отделения. Не стоит отвлекаться на подобные мелочи. Сигвард Веллвуд – вот кем нам предстоит заняться.
Брат Теодор Фосс, секретарь: Осмелюсь спросить. А видамесса Дидим? Почему она в течение двадцати восьми лет скрывала от правосудия столь важные сведения?
Генрих де Сальса: Это хороший вопрос…»
В этот свой приезд он не стал останавливаться в доме Рондингов. Хотя Бранзард, разумеется, приглашал его, равно как и предлагал свою помощь при тяжбе. Но Сигвард решил, что обратится к помощи советника Рондинга лишь в самом крайнем случае. Сам же остановился в гостинице «Трилистник» на правом берегу Трима, неподалеку от Соляного рынка. На этом же берегу располагался Дворец Правосудия, где слушалось дело о наследстве, и там же, на Двухвратной улице, стоял родовой особняк Рондингов, где обитал советник с семейством.
Сигвард не хотел обременять Брана своим присутствием, и еще меньше – его жену и детей.
Все происходящее казалось ему бредом. Не смерть отца – это было тяжело, но понятно, а то, что за ней последовало.
Получив письмо Бранзарда, он, испросив отпуск, выехал в Веллвуд, однако не только не застал отца в живых, но даже не успел на похороны. И вдобавок его огорошило известие о том, что он унаследовал родовые владения. Немудрено, что мачеха с детьми поспешила покинуть замок – должно быть, почувствовала себя оскорбленной.
Выходить в отставку и заниматься делами Веллвуда и прочих поместий у Сигварда не было никакого желания. Он собрался вернуться в Крук-Маур, но тут последовало известие о том, что Ориана Веллвуд опротестовала завещание. Что удивительно, один из душеприказчиков, граф Гарнет, чья подпись стояла под этим самым завещанием, заявил, что Торольд Веллвуд был не в своем уме, когда его диктовал. Поскольку другой свидетель этого не подтвердил, тяжба должна разбираться в канцлерском суде.
Сигвард никогда не рвался обладать Веллвудом и мог бы отказаться от него. Но последняя воля отца была высказана, и не попытаться защитить ее было бы предательством. И Сигвард выехал в Тримейн.
Теперь он жалел об этом.
Разбирательство грозило растянуться черт знает на сколько времени. Вдобавок он отстаивал свои интересы без всякого рвения. Он не испытывал враждебности к сводному брату и сестрам и даже к Ориане, которая за все эти пятнадцать лет ни разу не проявила себя по отношению к пасынку с дурной стороны. Искать связей и покровительства при дворе ему претило (а мог бы: капитан Нитбек был известен самому императору – впрочем, у власть имущих память короткая).
Вообще вся эта судебная волокита не вызывала у Сигварда ничего, кроме тягостной тоски. Что странно, с усмешкой говорил он себе, учитывая то обстоятельство, что дед его с материнской стороны был адвокатом. Но кровь судейских проявляла себя лишь в рассудочности, неуместной в человеке благородного происхождения и воине. На войне безумие битвы никогда не захлестывало его целиком, на поединках он был холоден и расчетлив и с женщинами никогда не терял головы. И эта черта характера порой заставляла Сигварда задуматься – не был ли прав граф Гарнет? Что заставило отца написать такое завещание?
