– Репортер «Сан» также присутствовал у Асторов? Я не видела…

– Просто принесите мне ее к четырем, хорошо? – сказал он, выходя из комнаты не оглядываясь.

– Увидимся с вами позже, – сказал Снид Фредди, прежде чем неторопливо уйти.

– Надеюсь, нет, – пробормотал Фредди. Когда Снид ушел, он повернулся к Элизабет, ухмыляясь. – Не беспокойся о таких, как он, пока я рядом.

Элизабет улыбнулась. Она считала Фредди милым: в нем сочетались хвастовство парня из Ист-Энда и мальчишеское обаяние. С того момента как она появилась в «Геральд», он взял на себя роль защитника, проявляя в равной степени гордость и высокомерие. Несмотря на свою решимость излучать уверенность, Элизабет успокаивалась в его присутствии.

Вернувшись к своей работе, она сосредоточилась на том, чтобы закончить статью, сдав ее за пятнадцать минут до крайнего срока. Ее мысли были совсем в другом месте: ей не терпелось уйти из «Геральд» и вернуться в квартиру на третьем этаже в Бауэри. Надев шляпку и перчатки, она быстро спустилась по мраморной лестнице на первый этаж и вышла на улицу, где светило послеполуденное солнце. Дождь прекратился, но с земли начал подниматься туман, отражая золотистый свет на влажных булыжниках, пока Элизабет быстро шла к железнодорожной станции «Парк-Роу».

Час пик еще не наступил, поэтому в поезде было не так многолюдно, и Элизабет заняла место у окна, глядя в него на клубы дыма, поднимающиеся из-под локомотива, пока поезд, пыхтя, мчался в центр города. Воздух был густым от сажи и пепла, и она видела, как ее мать качает головой, озадаченная ее выбором транспорта: «Такой грязный и вонючий! С какой стати кому-то, кто может позволить себе комфортно передвигаться, хотеть…»

Ее размышления были прерваны витриной магазина с коваными перилами и старомодной надписью:

Ее немецкий был достаточно хорошим, чтобы понять, что написано на вывеске: «Герман Вебер – мясник. Наивкуснейшее мясо». Она быстро встала и чуть не упала на пол, когда машинист резко затормозил перед следующей остановкой.

Выйдя из поезда, она направилась обратно к магазину. Эта часть Бауэри находилась на южной окраине района, известного как Маленькая Германия, или Kleindeutschland, где проживало самое большое количество немецких иммигрантов. Более зажиточные люди обитали к северу от Хьюстона, но чем ближе вы продвигались к центру города, тем больше могли заметить, как бедность сковывала людей в тиски. Белье висело на веревках, натянутых поперек аллей и балконов. Дети с немытыми лицами, оставленные матерями без присмотра, пока те страдали от гнета ежедневных обязанностей, сновали по подъездам. Звуки плача младенцев и лая собак соперничали с грохотом проносящегося мимо вагона поезда, извергающего дым и сажу в загрязненный воздух. Такова была жизнь бедных работяг в Нью-Йорке, и Элизабет страстно хотелось писать о них, а не об избалованных павлинах Пятой авеню.

Высокий мужчина в холщовом фартуке и котелке стоял перед мясной лавкой, покуривая трубку с замысловатой резьбой. У него были усы, похожие на щетку для обуви – темные, густые и пушистые, – а рукава рубашки, закатанные до локтей, обнажали мускулистые предплечья. На вид ему было чуть за сорок, отчего этот мужчина с властным видом напомнил Элизабет самого мистера Вебера. Рыжая кошка обвила своим гибким телом его голень, приподняв хвост и держа глаза полузакрытыми – воплощение кошачьей безмятежности. У многих магазинов города были свои усатые друзья, и Элизабет с трудом могла представить себе лучшую жизнь для животного, чем в мясной лавке. Она позавидовала этому простому счастью.

Светский этикет запрещал уважаемой молодой леди приближаться к незнакомому мужчине на улице. Глядя в темное окно третьего этажа, она размышляла, что делать, как вдруг мясник постучал своей трубкой о железный поручень, вытряхнул остатки пепла и вернулся в свою лавку.

Элизабет посмотрела на квартиру на третьем этаже, но не увидела никакого движения за темными окнами: в ней не прослеживалось признаков жизни. Она уже собиралась войти в мясную лавку, когда услышала позади себя шипение:

– Псс, мисс! Сюда, мисс!

Обернувшись, она увидела женщину неопределенного возраста, с бугристой кожей и проницательными темными глазами. Ей могло быть как сорок, так и восемьдесят лет. Пьянство и разгульная жизнь уже сказались на ней, сделав кожу тусклой, а кости истонченными. Она стояла перед салуном «Запойная ворона» через две двери. Таких заведений на Бауэри было множество, часто по три и более на квартал.

Одетая во все черное, с выдающимся тонким носом и острыми скулами, женщина напомнила Элизабет ворону. И вправду, при каждом шаге в ее сторону женщина проявляла настороженность, подобно птице: начала оглядываться по сторонам, быстро вертя головой, словно проверяла, нет ли опасности. Ее настороженность казалась излишней. Все на улице, казалось, были поглощены своими делами, спеша, как типичные жители Нью-Йорка. Считалось, что людям, приехавшим в город из других мест, хватало всего месяц, чтобы начать быстрее ходить, быстрее говорить и даже быстрее есть и пить.

Она пристально посмотрела на Элизабет.

– Вы выглядите, как та молодая леди.

Элизабет почувствовала запах алкоголя в ее дыхании: дешевого зернового виски, такого, от которого у вас разъедаются внутренности и гниют зубы.

– Какую юную леди вы имеете в виду?

– Ту, которая жила там, на третьем этаже, в квартире, на которую вы смотрели.

– Вы ее знаете?

– Знала. Ее больше нет, – сказала женщина, громко рыгнув. Кислый запах колбасы и лука исходил из ее грязного рта.

– Куда она уехала?

Женщина приблизила свое лицо так близко к лицу Элизабет, что та могла отчетливо разглядеть каждый бугорок. Ее кожа напоминала изрытую кратерами поверхность Луны.

– О-о-она ис-с-чезла, – сказала женщина, невнятно выговаривая слова. – Сегодня утром, а сейчас в комнатах пусто. Все ее вещи исчезли. Даже не сказала «пока».

– Откуда вы знаете?

– Домовладелец иногда нанимает меня убирать. Сказал, чтобы я прибралась для нового жильца, кто-то завтра переедет.

– Что произошло?

– Что-то плохое.

– Что именно?

– Не знаю, но вы ни от кого здесь не получите ответа.

– Почему?

Женщина посмотрела на мясную лавку.

– Я думаю, им кто-то заплатил.

– Кто?

– Не знаю, но сегодня утром я видела старину мистера Вебера с изрядной суммой наличных. Их было так много, что он закрыл магазин в полдень, чтобы пойти в банк.

– Может быть, он просто продал сегодня утром много мяса?

Женщина рассмеялась, что вызвало приступ кашля.

– Может, вам дать воды? – предложила Элизабет.

– Воды? Эта дрянь вас убьет, – сказала она, рассмеявшись так громко, отчего еще сильнее закашляла. Наконец она ударила себя в грудь, затем откашлялась и выплюнула огромный комок мокроты в грязную сточную канаву.

Борясь с желанием подавить рвотный позыв, Элизабет глубоко вздохнула.

– У вас есть какие-нибудь предположения, кто дал ему эти деньги?

– Возможно, – сказала женщина с лукавой улыбкой. – Например, за определенную плату.

Элизабет порылась в сумочке и достала пятьдесят центов. Едва она достала их, как женщина жадно выхватила деньги из ее рук.

– Вот так, милая. Грэмми Нэгл нужно поесть.

– Вам следует поесть, а не тратить деньги на виски.

Женщина сунула монеты в карман своего поношенного пальто.

– Не волнуйтесь насчет Грэмми, милая. Она сама о себе позаботится.

– Грэмми – это ваше имя?

– Мое настоящее имя Матильда, но все зовут меня Грэмми.

– Что ж, Грэмми, кто дал мистеру Веберу денег?

– Я не разглядела его лица, но могу сказать, что он был высоким и крепко сложенным.