Дыхание сбилось.

«Видит. Точно видит. Только бы не закричал…»

Осторожное движение – легкое, едва заметное – и круглый глаз косит уже в новом направлении, а Гюрза понимает: узнал. Неужели перед ней вовсе не птица?

Еще один дух? Страж этого места?

Верить в подобное не хотелось, потому как фата и сама не раз тайком останавливалась у цветастых деревьев. Протягивала на ладони несколько свежих крошек и радовалась как ребенок, когда пернатые слетались к ее руке. Всякий раз благодарили за угощение, гортанно выговаривая:

– А-ни-са…

Показалось?

Зеленое тельце развернулось к ней впрямую, а тонкая шея, усеянная мягкими белыми перышками, изогнулась изящной дугой. Здоровается. Как всегда.

Гюрза замерла, едва не выронив амулет из рук, и настороженно подобралась ближе. Медленно достала из перевязи ядовитый клинок, готовая бросить его в любую минуту, и подошла совсем близко, вплотную.  Если перед ней вовсе не попугай…

А ведь всего-то и нужно – поднести джинное стекло к глазам и заглянуть сквозь него на птичью стайку. И… это не страшно – почти, потому как пернатые – просто птицы. Верно?

Амулет едва не выпал из пальцев. Быть такого не может! Она же только что его убила!

Прямо перед ней, среди цветастой стайки простых говорливых птиц, сидел никто иной, как Басим. Старый друг: добрый, неповоротливый. И это крошечное тельце в зеленых перьях как никогда подчеркивало его чудаковатость. А ведь он и птицей был не похож на остальных.

Вон, другие порхают с ветки на ветку, чуть присматриваясь к ней. А этот по-прежнему неподвижно сидит, не сводя глаз. Узнал? Узнал, как и те два – Ядозуб-Дани и Молох-Гани – тоже братья, тоже близкие ей. И вон тот…

Нет, видимо, арак в мираже все-таки имелся, иначе как объяснить увиденное?

В самом центре стайки, нахохлившись и распушив перья, сидел никто иной как… мухтарам Дагман. Сидел смирно, ровно. И на ученицу почти не глядел. Так, бросил короткий взгляд, словно бы пропуская ее, а потом и вовсе отвернулся, растеряв интерес.

Позволяет пройти?

Тот, что был Басимом, мигнул серым кожаным веком. Настороженно повел головой вперед – туда, откуда пришла фата – и затих, внимательно прислушиваясь. А потом проворковал что-то на птичьем. Предупредил словно бы. Поняла?

«Поняла», – шепнула Аниса. – «Помню, спасибо».

И зеленый попугай тут же отвернулся, выражая к ней полное безразличие. А Гюрза на миг задумалась: уж не сошла ли она с ума – с птицами говорить? Или это вовсе не птицы, но братья по оружию? Тогда кто были те, что остались позади?

Вопросов с каждой минутой становилось все больше, но позволить себе задержку – верная смерть. И стражница решилась: крадучись двинулась в сторону казарм, близость которых по многолетней привычке ощущалась легким покалыванием в левой ладони.

Кажется, мухтарам Дагман говорил, что в былые времена гигантские скорпионы не жили рядом с людьми – считались слишком опасными. Да и развитый ум их долго не позволял приручить: звери все чаще скалились на охотников острыми пластинами жвал и подминали под себя ловцов словно букашек.

Однако против чароведского альянса и они не устояли.

Склонили хвосты с ядовитыми луковицами и позволили себя оседлать. Вздеть на широкую головогрудь прочное плетеное седло с высокими луками и нацепить на хвостовой конец длинную полосу переметных сум. Оставить в тех оружие и сухие припасы – на случай беды. А потом и тренировать себя позволили…

Огромные, маневренные звери, они были крайне разборчивы. Преданны хозяину до самой смерти и на редкость разумны.

Под ложечкой Гюрзы засосало: жив ли ее Ияд?

Прячась за каждым деревом, фата спешно прошла пальмовый коридор и оказалась перед широкой аркой – входом в личную территорию халифатской стражи. Притаилась.

Прямо перед ней высилась каменная статуя грозного Харба – старого бога-воителя. Аниса помнила: хранитель мира милостив и справедлив, но дальше позволит пройти не всякому. Осмелишься?

Фата кивнула: осмелюсь. И, коснувшись ладонью груди, решительно миновала каменное изваяние.

Справа выглянуло аккуратное невысокое строение из желтоватого песчаника, четвертый покой которого – Гюрза хорошо помнила – принадлежал ей. Быть может, если подойти, уложить ладонь в небольшое углубление в стене, то дверь… нет, видно, сейчас уже не откликнется: слепок облика забыт, стерт навсегда.

Но вот стойбища – свободны. Да и кто в здравом уме сунется к скорпионам?

Нога бесшумно опустилась на сухую подстилку. Пальмовые листья мягко прогнулись под сапогом – и звери мгновенно откликнулись. Затрещали дыхальцами, поймали знакомый запах и почти тут же успокоились: своя. Стало быть, можно?

Аниса шагнула в темный коридор. Тусклого света масляных ламп едва хватало, чтобы разобрать дорогу, отчего идти приходилось слишком медленно, почти наощупь. Двенадцать шагов – и ладонь находит холодное железо решетки ездового зверя. Нужно только войти, остановиться у сложенных клешней и тихо прошептать:

– Здравствуй, – фата дружески потрепала зверя по гладкому хитину. Ласково прижалась к скорпиону, позволив шустрым дыхальцам втянуть знакомый запах, и заглянула в срединные глаза друга. – Я волновалась.

Наверное, стоило сказать больше, но твердый голос за спиной опередил:

– Здравствуй, Гюрза. Почему-то знал, что ты придешь за ним.

– Глупое упрямство, Гюрза.

Мухтарам спокойно оперся о дверной косяк. Словно бы невзначай поправил белоснежную рубаху и причесал ладонью густой волос:

– Нужно было затаиться, переждать с оборот луны и идти к пескам. С дождями купцы снова соберут вьючные караваны, покинут Старый Город и затеряются в торговых путях. Если бы выбрала один из них – самый мелкий – могла бы уйти далеко. Быть может, даже настолько, чтобы однажды совсем покинуть Халифат.

Аниса согласилась: уйти с караваном было бы всяко разумней. Желтый пустынный верблюд стоил на рынке с полсотни динаров. Еще десяток ушел бы на седло, порядка двух – на припасы и с полсотни – самому купцу. Конечно, по итогу сумма получалась приличной, только и ее сыскать можно: за амулеты торговца могли предложить в разы больше.

А дальше – Пустыня. Месяц пути. И редкие остановки на постой, в которых они с Варрой вынуждены бесконечно оглядываться по сторонам. Однако жизнь в страхе – тоже жизнь, только… Ияд?

– Что стало бы тогда со зверем?

Наверное, задавать этот вопрос не стоило: все же фата вовсе не была глупа. Между ней и скорпионом – особая связь, что едва ли позволит другому стражу подчинить верного зверя. А неприрученный скорпион опасен…

– С Иядом? – мухтарам безразлично пожал плечом. – Зверя умертвят. Сегодня вечером, после твоей казни. Он ведь тоже упрямый, совсем как ты.

Аниса кивнула: со скорпионом они действительно были похожи. Как и с самим Дагманом – правда, прежним, которого она знала до этого утра.

Однако теперешней наставник непривычно безлик. Безразличен – что к ней, что ко всему остальному. И только когда разговор заходит о смерти – как будто пробуждается. В глазах появляется странный блеск – дикий, больше похожий на голод – и тогда сухие черты лица обретают привычную живость.

Меняется голос: в жесткие интонации вплетается странная жестокость, а Гюрза впервые с уверенностью понимает – перед ней вовсе не мухтарам. Последняя надежда медленно тает: во всем Дворце ей больше не к кому идти. И, значит, изменить уже ничего нельзя.

Ни сейчас, ни после.

Ее судьба предрешена этим утром. Приговор вынесен, и в том, что она все еще дышит, виновато пресловутое упрямство. Любой из братьев на ее месте бы сдался, покорно принял уготованную старыми богами смерть и позволил сулаку-баше отсчитать последний вздох.

Прах предали бы священному огню, а потом – и пустынному ветру, что унес бы его к высоким барханам. Меж песчаных холмов затерялась не одна сотня душ, и, думается, сама фата могла бы найти там покой.