У меня дома, в смысле, в моем мире, были часы. Наручные. Дорогие, красивые — ну, на мой вкус, красивые. Сам их покупал, обошлись они мне в ползарплаты, и подарил я их отцу на день рождения. Я тогда уже несколько лет работал, и мне хотелось показать ему, что я встал на ноги… Отец умер через несколько лет, а часы так и остались новыми. Он их берёг, и не носил. Ещё через пару лет я смог носить их сам — до этого было тяжело, давили воспоминания. Носил я эти часы не из-за того, что они дорогие и красивые. Я их носил как напоминание о смерти. Всё неизбежно кончается смертью, и поэтому очень важно успеть хоть что-то осуществить. Нельзя всё откладывать на потом.

Не знаю, помогло ли мне это напоминание, но я был вполне доволен своей жизнью. Нет, конечно, при желании я мог бы выкатить длинный список того, что я не успел или у меня не получилось сделать. Но внутри меня была уверенность — я сделал всё, что смог. И это чувство делало меня счастливым.

В конечном итоге, самый страшный судья для тебя — ты сам.

Получив второй шанс, я отнёсся к нему… спокойно. Там, дома, такие вот постоянные покушения на мою жизнь, и просто окружающие меня опасные люди, давно довели бы меня до нервного срыва. Я в этом почти уверен. Тут мне вначале помогла некоторая эмоциональная отстранённость от сознания Магна. А потом меня просто подхватили события, как вода какашку в унитазе, и потащили по сложноизогнутым трубам Судьбы.

Отчасти это было даже хорошо — у меня практически не было времени для того, чтобы остановиться и всё обдумать. Забавно, что оно нашлось сейчас, во время вынужденного бездействия.

Я смотрел на догорающую вдалеке груду дерева — всё, что осталось от осадной башни, которую строили долгобороды. Горожане Ченти нашли у себя десяток смельчаков, которые спустились со стен на рассвете, и прежде, чем долгобороды успели прийти в себя, вооружиться, и дать отпор — подошли к строящемуся осадному приспособлению, отогнав несколько охранников, обложили его хворостом и подожгли. И даже, постреливая из арбалетов, успели постоять рядом, чтобы убедиться, хорошо ли загорелось. А потом отошли к стенам Ченти, с которых их прикрывали горожане, и их вытянули наверх верёвками.

Просто эталонная спецоперация отряда особого назначения.

Долгобороды отделались десятком раненых. И это только благодаря тому, что нападавших было вряд ли больше десятка. А арбалетов у них с собой было всего штуки три, маломощных. И всё же парочка бородатых бедолаг, проснувшихся от появления в организме инородного предмета в виде арбалетного болта, могла вполне и окочуриться. Но тут на сцену вышел я… И давай руки накладывать, и чудеса исцеления творить!.. Действовал с умом, закрывая раны и останавливая кровотечение, но не тратясь на кожу и мышцы. «Шрамы украшают» же, и всё такое… Меня хватило на двух тяжелораненых, и трёх «средних». Остальных подлатали лекари долгобородов. К моему удивлению — люди. Память Магна запоздало подсказала, что среди долгобородов очень редки таланты к магии.

Это событие серьёзно изменило отношение ко мне среди бородачей. Ан перестал демонстративно морщиться при виде меня, даже стал здороваться и беседовать, если позволяли обстоятельства. Я и до этого мог свободно передвигаться по лагерю, в некоторых пределах. Но теперь я делал это почти без подозрительных взглядов бородачей. Кроме того, я теперь каждый день проводил по паре часов рядом с Аном.

Гвена постоянно продумывала планы побега, но пока ни один из них не выглядел достаточно безумно, чтобы сработать. Потому что делать то, чего от тебя ожидают в таком деле — верный путь к поражению.

Единственный способ сбежать и оторваться от погони, это очевидно, был только верхом. Но долгобороды хорошо охраняли наших коней. Их держали в здоровенном сарае, рядом с фермой, которую Ан сделал своим штабом. Кажется, их так охраняли не столько от нас, сколько потому, что долгобороды знали, как дороги эти животные. А они были прижимистые хозяева, в этом я убедился после двух недель наблюдений. Сперат мотался к лошадям каждый день, утром и вечером. За этой животиной надо ухаживать, кормить—поить, чистить, прогуливать чтобы не застоялась. Особенно за Коривиэлем. Кроме него, мы смогли поймать после нападения только вьючных. Сперат, разумеется, не доверил уход за Коровкой бородачам. Но техобслуживание лошадей производилось под строгим контролем часовых, поэтому хорошего способа угнать хотя бы трёх кобылок мы пока не придумали.

Гвена, разумеется, предлагала просто прирезать охрану. Я был против. Пока долгобороды показались мне первыми, с кем действительно можно было вести дела. Я судил это не по отношению к себе, а по тому, как они отнеслись к беззащитным крестьянам. Нет, разумеется все дома, что были рядом с Ченти, они разграбили. Местность тут вокруг была очень холмистая, даже можно сказать, гористая. Вот пару маленьких долин около Ченти долгобороды вынесли подчистую, даже разобрав дома на дерево. Угнали скот и увезли награбленное на телегах по ужасной, хоть и хорошо накатанной колее в сторону гор — к себе. Но обошлось без жертв — из близлежащих ферм люди успели или укрыться в Ченти, или бежать куда-то ещё.

А вот те фермы, что находились дальше, долгобороды не тронули. Более того, они всем старательно объясняли, что воюют только с разбойниками из Ченти. И это принесло свои плоды — вскоре выяснилось, что и в этом мире деревенские очень не любят городских. Не настолько, правда, чтобы присоединиться к армии долгобородов, но достаточно, чтобы поставлять провизию. Которой, впрочем, всё равно не хватало — на удивление много жрут эти бородачи! Ан однажды проговорился, что привёл под стены Ченти одиннадцать сотен. Меня это удивило. Как говорили Магну, да и я сам мог это наблюдать, долгобороды очень плохо умеют врать. Однако, я несколько раз примерно пересчитывал бородачей в лагере — и меня выходило сотен пять, может шесть, не больше. Из которых ещё сотня — точно не воины: обозные слуги, повара и прочее. Из них половина — вообще люди, хотя и вооружённые, но без доспехов. Вроде тех же лекарей. Возможно, Ан имел ввиду, что под его рукой одиннадцать отрядов. Магн где-то слышал, что слово «сотня» употреблялось в таком значении. В таком случае, Ан сказал правду. Но вот выставить в поле он мог не больше полутысячи. А, скорее всего, сотни три.

Я, тем не менее, тогда вежливо восхитился — что явно понравилось Ану, и настроило его на добродушный лад. Тогда я и попросил за Лардо. Не буду утверждать, что горец стал мне очень близок, и всё же он однажды сражался за меня. Именно так я и сказал Ану. И тем самым сделал решение долгоборода политическим — этим он покажет своё отношение ко мне.

— У этого горного козла хватило ума не нападать на наш клан, — благодушно проворчал Ан. — Вот только он угонял овец, и воровал целыми телегами сыр и зерно, которые везли нам! За это он должен заплатить. Я прикажу объявить о том, что он пойман. Будет суд, и если он искупит вину, я верну его тебе. Но взамен ты дашь слово, что не будешь пытаться бежать.

И Ан цепко глянул на меня. Я не удержал лицо, и удивлённо поднял брови. Верить на слово?.. В Караэне это посчитали бы шуткой! Но я быстро справился с первым удивлением, и задумался. Да, дать слово, дождаться, пока долгобороды потеряют бдительность и улизнуть! Хороший, правильный план, путь настоящего героя Караэна, очень заманчиво… Но я слишком много играл в стратегии, чтобы не подумать о долгосрочных перспективах. Долгобороды ищут надёжного союзника. Вот только вокруг них одни люди, которые слишком уж часто обманывают. Если я дам слово, и выполню его — мое слово приобретёт ценность. А слова на вес золота носить ещё легче, чем золото в магической сумке… К тому же мне в любом случае надо начинать нарабатывать репутацию честного человека. Это всегда полезно. Особенно, когда понадобится обмануть.