– Видишь?

Девушка неуверенно кивает.

– Камрады, ну что там с портом? – поторапливает Милош от лица несуществующего гвардейца.

Вега подходит ко мне и кладёт руки на мои щёки. На секунду мне кажется, что она собирается столкнуть мою голову с глухой стеной и расплющить её, как переспелый курбит, но вместо этого она впивается своими горячими влажными губами в мои. По моему телу пробегает будоражащий электрический разряд, и я чувствую, как прямо-таки заряжаюсь адреналином.

Мы целуемся, наверное, вечность, прежде чем Вега наконец отпускает меня, пронзает моё лицо ярко-розовыми зрачками и произносит тем самым, знакомым, ласковым, но в то же время решительным голосом:

– Говори, что нужно делать.

Под потолком гостиной хлопают крылышками и резвятся три ярко-жёлтые канарейки. Если верить Мирее, она завела их, чтобы таким способом напоминать себе о жизни на поверхности. Сейчас никого уже не удивишь тем фактом, что ты не аполл, но живёшь в аполисе, ибо глобализация в конечном итоге взяла верх и смешала нас всех друг с другом своей могучей рукой, как разные ингредиенты в гигантской салатнице. И всё же на каком-то подсознательном уровне нас, эфинов, всё ещё тянет к просторным лугам и цветущим кустарникам, как и центумы эонов тому назад. Вспомнить хотя бы кабинет отца в Сенате с его виртуальным окном в мир живописных зелёных холмов или мои собственные ощущения, когда я волей случая очутился в лесу: страх страхом, но тот особенный травянистый запах и непередаваемая красота флоры надолго отпечатались в моей памяти – с жемчугом или без него.

Мы вчетвером – я, Юна, Локс и Мирея – сидим вокруг низкого кофейного столика на закруглённом белом диване, плавно перетекающем в настенный стеллаж для хранения декоративных безделушек и сверкающих статуэток-наград, который, в свою очередь, переплетается глянцевыми щупальцами со вторым уровнем убикора. По обе стороны от стеллажа дышат прохладой подсвеченные стеклидные панели, отделяющие нас от центумов тонн морской аквы снаружи. На столике лежит наша с Юной отработавшая своё маскировка: тюрбан с хиджабом, одолженные у Тинни, и смятые метаморфы, от которых мы избавились с особым наслаждением. Рядом с ними валяются опустошённые упаковки из-под кисло-сладкого удона – моя первая нормальная еда за… уже не помню, сколько часов.

Мы с Юной (увидеть которую Локс никак не ожидал, и потому сначала даже принялся ощупывать её плечи и руки, словно не веря, что та настоящая) только что закончили свой рассказ о том, как мы повстречались на станции Гвардии, а после пережили обрушение шахты и вновь воссоединились в Церкви. Локс слушал внимательно, нахмурив брови и подперев стиснутые губы указательными пальцами, зато Мирея, узнав, что Юна – дочь основателя Церкви, вскочила с места и начала быстро шагать по комнате, приложив ладонь ко лбу. Стая жёлтых канареек, взбудоражившись, закружила вокруг неё, придав её красным волосам схожесть с костром, вспыхнувшим прямо на её голове.

Оказалось, что информация о существования секретного сопротивления – и Юна об этом даже не подозревала – давно успела просочиться не только за пределы N11, но и нашего Патриума. Однако из-за невозможности свободно обмениваться данными мало кто мог представить себе, что в действительности оно из себя представляет и, главное, кто положил всему начало. По словам Миреи, ходили самые невероятные слухи, по смелости воображения намного превосходящие заурядную правду: от дрейфующей космической станции под предводительством живого мозга и до целого невидимого народа, скрывающегося в бункере близ ядра Арка. Единственным хоть сколько-нибудь реальным подтверждением того, что такая организация вообще существовала, был символ ромба, который передавался от одних людей другим в виде скрытых жестов или наспех нацарапанной на стене картинки, незаметных татуировок и той самой композиции, включённой Миреей в своё акробатическое шоу. Символ связывал их всех вместе и позволял паутине, когда-то возникшей из ничего в момент бегства профессора Готлиба из урба, разрастаться всё дальше и шире, внушая людям веру в то, что они не одиноки.

Стоит ли после этого говорить, какой стала реакция Миреи и Локса на известие об уничтожении Церкви и кончине профессора. Аполл уставился на нас шокированными глазами и ещё шесть с лишним минут не мог прийти в себя, так что Мирее пришлось экстренно бежать и готовить ему согревающий салгам, чтобы привести его в чувства. Заодно хозяйка принесла нам с Юной пруновый сок в металлическом кувшине, а сама от напитков отказалась, объяснив это своим особым рационом гимнастки.

Завершив рассказ нашей встречей с Миреей в амузале, мы взяли паузу, чтобы все могли как следует переварить услышанное. Чувствуя себя так, словно только что отыграл три матча по Агилитрону подряд, я растёкся по дивану и принялся бестолково наблюдать, как хохлятся канарейки Миреи, хвастаясь своим ярким оперением друг перед другом.

Юна нарушила молчание первой: попросила Локса поведать нам, как он сам очутился здесь и что вообще с ним происходило всё это время, включая тот самый эпизод, где он с ободряющей улыбкой на лице передаёт мне в руки месячный запас смертельно опасного токсина. Тот, слегка смутившись, обратился к Мирее с просьбой, если её не затруднит, снабдить его ещё одной порцией салгама, а сам, набрав побольше эфира в лёгкие, приступил к пересказу своей хроники, которая, как это ни странно, оказалась насыщена безумными событиями не менее, чем наша. Повествуя об ужасающих событиях в госпитале, Локс так и не притронулся к своему дымящему на столе термостакану и едва успевал глотать эфир в перерывах между предложениями. Мы старались не мешать ему и не донимать лишними вопросами, хотя их у меня накопилось столько, что хилеру впору было устраивать пресс-конференцию со мной в качестве единственного интервьюера. Спустя час мы мало-помалу добрались то того момента, где Локс уговаривает свою коллегу (и по совместительству девушку) помочь ему избавиться от жемчуга.

– Веге удалось вытащить из меня эту дрянь, – продолжает он, не снижая темпа и гипнотизируя взглядом чёрных глаз струйку пара, поднимающегося над его салгамом. – Я предложил ей сделать то же самое – удалить жемчуг и бежать со мной, – но она отказалась. Мне сложно её винить: при прочих равных условиях, в урбе ей грозила меньшая опасность, чем рядом со мной. В конце концов, я стал для ИИТ целью номер один. Или, по крайней мере, одной из… – Локс слабо улыбается, мельком глянув на Юну. – Итак, чтобы обезопасить себя, я попросил Вегу вставить в уши изолирующие пломбы и отвернуться, а сам переоделся и скрылся в люке в полу. – Внезапно он делает паузу и, многозначительно взглянув на нас двоих, задаёт свой первый за прошедший час вопрос: – Знаете ли вы, что такое подурбные реки?

Мы с Юной переглядываемся, и по её глазам я понимаю, что она, как и я, слышит это словосочетание впервые. Локс ёрзает на месте, устраиваясь поудобнее, и поясняет:

– Реки и ручьи протекают не только на поверхности, но и под зданиями урба. Есть несколько причин, по которым их заточили под терру, но это не главное. Важно то, что под убикором, где находится… или, что вероятнее, находилась моя лаборатория, протекает одна из таких скрытых рек. Уверен, ИИТ если и не был осведомлён об этом, то сейчас уж точно в курсе.

Он тянется к салгаму и, взяв стакан со стола худощавой рукой, отхлёбывает из него немного. Причмокнув тонкими губами, он задумывается, а затем продолжает:

– Я стоял глубоко под террой, у самого края шумящей реки и думал о том, что делать дальше. У меня был только один выход: довериться реке и позволить ей унести меня подальше от N11.

Я подаю голос, сжимая обеими руками холодную поверхность своего давно опустевшего стакана:

– То есть как это – «довериться»?

– Я нырнул, – спокойно отвечает он. – Нырнул и доплыл сюда.

В комнате повисает тишина.

Локс разглядывает нас так, как будто ожидает нашей реакции, готовясь взорваться хохотом и объявить, что он пошутил, а мы, разумеется, наивно ему поверили.