Бритоголовый лежал навзничь, и вся нижняя часть лица его была кровавым месивом. На месте глаз – две сочащиеся красной слизью дыры. Самое жуткое, что сектант был еще жив – грудь судорожно поднималась, и пульс на шее бился (хотя это явно ненадолго).

Варвара отвернулась. Может, ее бы вырвало, но со вчерашнего утра у нее маковой росинки во рту не было.

Брезгливо Вадим отпихнул ногой обрез с развороченными стволами.

– Говорил же тебе – дрянь твое ружье, – бросил он со злой иронией.

И, повернувшись к Озерской, сказал уже совсем иным тоном:

– Так, Варя, уходим. Места тут хотя и глухие, но уж такую канонаду определенно кто-то услышал. А мобильные телефоны сюда наверняка добрались, так что кто-нибудь милицию вызовет, чего доброго. Сама понимаешь, объясняться с коллегами неохота. Да и недосуг. Давай, быстрее в машину.

Старые «жигули» завелись быстро и без проблем с помощью ключа из кармана хромого «жреца».

– А если бы обрез не взорвался? – справилась Варя.

– Пришлось бы брать грех на душу, – обронил Вадим, поглаживая автомат, но потом констатировал: – Он бы все равно не попал. Я же видел, куда он целился. На такой дистанции даже отклонение на два сантиметра – и пуля уходит в молоко с гарантией.

Варвара, кажется, успокоившись, устроилась на заднем сиденье.

Савельев подумал – не дать ли ей ТТ? Но потом решил: не стоит. Точно так же, как не стоит ей знать, что он специально связал лысого убийцу так, чтобы тот мог выпутаться без проблем. А перед этим – забил стволы обрезанной «тулки» горстью песка…

Вологда, зима 1758 г.

Иван очнулся от холода.

Первое, на чем сосредоточилось его прояснившееся сознание, было то, что он отчего-то совершенно раздет. Что называется, гол, как сокол. А еще и крепко связан по рукам и ногам. И при этом как-то умудряется находиться в вертикальном положении, лопатками ощущая сырой холод камня.

Скосив глаза, увидел напротив себя барона. Тоже обнаженного и связанного. И прислоненного к стене.

Стало понятно, отчего они не падают. Оказывается, их с приставом прикрутили к бронзовым кольцам, вделанным в камень на уровне голеней и шеи пленников.

Немец, по-видимому, еще не очнулся. Его голова безвольно свисала на грудь. Наверное, больше досталось во время давешней потасовки.

Ее господин копиист почти не запомнил. Слишком стремительной и мощной была атака псов-оборотней. Вроде как он успел кому-то заехать в зубы? Или оторвать клок шерсти? Но одно врезалось в память наверняка. Короткая команда, произнесенная властным женским голосом: «Ату!»

– Никак очнулся, соколик? – Голос был тот же самый.

Его глазам предстала фигура, одетая в длинную мантию черного цвета с капюшоном, скрывающим лицо. По ней нельзя сказать, сколько ей лет. В руках она держала черную свечу и жезл. За поясом у нее были заткнуты нож и шпага.

– Тебе было говорено, чтоб не совал нос, куда не следует? – бесцветным голосом поинтересовалась дама и сама же ответила. – Было. Однако ты не послушался. Что ж, пеняй на себя…

Отступила в сторону, предоставив поэту возможность лучше разглядеть помещение, в котором они находились.

Оно являло собой большой подвал с высокими сводами, освещаемый факелами и, как у зловещей фурии, черными свечами. Посередине возвышался алтарь, едва взглянув на который Иван вспомнил подземную часовню Никона: точно такой же мраморный жертвенник, формой своей напоминавший букву «мыслете». И то же слово начертано на его передней части: «Gorgo».

По логике вещей необходимы еще и фаллические столбы. Однако таковых не видать. Разве что… Ну, да. Все верно. Это же они с бароном послужат таковыми. И причинные места будут даже весьма натуральные, а не просто вырезанные из камня.

Ох, девичьи игрушки!

– Не срамно, мать, таким-то образом на старости лет развлекаться? – с издевкой выплюнул Ваня. – Да еще в святом месте?

– Молчи! – прикрикнули на него.

Рядом с первой фигурой появилась и вторая. И снова женская. На сей раз одетая в охотничий костюм для верховой езды. Голову ее покрывала шапочка без вуали, так что вполне можно было разглядеть черты прекрасного юного лица. В руках у девушки был зажат лук, а из-за пояса торчал такой же, как и у первой, охотничий нож.

– И ты здесь? – горько молвил молодой человек. – Тоже решила составить компанию сестрам Христовым? Или лучше сказать сукам Гекаты?

– Молчи-и! – вновь взвизгнула Брюнетта.

На ее плечо легла рука третьей дамы, выступившей из полумрака. Облаченная в темно-синее платье, женщина напоминала матушку из далекого детства: ее любит ребятня, к ней за советом обращаются подростки, а старшие любят поговорить о разных премудростях. Волосы подвязаны в пучок, верно, чтобы не мешали вести хозяйство. В свободной руке зажат кнут, на поясе – связка ключей.

– Успокойся, сестра. Пусть себе поговорит напоследок.

– Напоследок? – дернулась Охотница. – Вы же мне обещали…

– Только сохранить ему жизнь, – проскрипела Колдунья. – Но отнюдь не речь и не разум.

– Scheiвe!

– О! – обрадовалась Опекающая. – И этот очнулся. А я уж думала, что ребятишки переусердствовали. Как же жертву-то сотворять из неразумного?

– Это еще что за маскарад? – возопил барон, пытаясь освободиться от пут. – Немедленно возвратите нам одежду и свободу! Я требую ответа…

– Тебя самого скоро к ответу призовут, еретик, – зловеще пообещала старшая. – Готовься предстать перед Госпожой!

– Да это же форменный заговор! – не унимался немец. – Слово и дело государевы!

– Вопи, вопи, милый, – с хохотком ответила Колдунья. – Тут это не пройдет. У нас своя Государыня.

Не обращая внимания на проклятия пристава, все три дамы начали приготовления к каким-то неведомым ритуалам.

Для начала они особым образом обставили алтарь, установив на нем черные свечи треугольником. В правый угол старшая положила толстую книгу в кожаном переплете с металлическими застежками. В верхней части треугольника была поставлена бронзовая статуэтка богини и кадильница. (Барков вспомнил старую книгу, где пояснялось – что именно символизировал треугольник в древние времена.)

Одновременно с этим некто, одетый в уже знакомую Ивану собачью шкуру, развел костер.

Поэт не удержался от соблазна процитировать кое-что подходящее из собственного творчества:

– Уйми его! – прикрикнула на Хранителя огня Черная накидка.

Оборотень метнулся к господину копиисту и дал ему ощутимую зуботычину. Ваня в ответ смачно харкнул обидчику в рожу смешанной с кровью слюной. Одноухий арап с располосованной свежим шрамом правой щекой дико ощерился, обнажив зубы, и зарычал по-собачьи, примериваясь к Ивановой шее.

– Тихо! – одернула его Колдунья.

Слуга вернулся к огню, а жрицы принялись обходить алтарь против солнца, распевая призывной гимн.

Начала старшая:

Затем вступила Опекающая: