А может, и сознательно проигнорировал. Решил, что без них и досмотр проводить интереснее, и, глядишь, еще что-нибудь в загребущие грабки упадет.
Вблизи городок производил еще более солидное впечатление. Нижняя часть стены — из дикого камня, уложенного на какой-то светлый раствор. Верхняя вроде из саманных блоков. Строили его, как я позже узнал, аланы. Сами хузары, как настоящие степняки, работать не любили и не умели. Равно как и возделывать землю. А вот ходившие под ними аланы были неплохими строителями.
Ворота в городок были гостеприимно распахнуты. При воротах — пара печенегов. Бдительность — около нуля. Играют во что-то такое с камешками. На нас покосились, и только. Мы вошли внутрь как на собственный двор. Любопытно. Постройки круглые, типа юрт. Похоже, из соломы с глиной. Зато много. И антисанитария полная. Воняло так, что хотелось лицо мокрой тряпкой замотать. Только в центре оказалось почище. И дом получше. С углами, окнами и дверьми. Хотя построено по той же глиняно-соломенной технологии. Жить в таком доме, может, и неплохо. Теплоизоляция хорошая, а вот прочность оставляет желать…
Если суетившиеся внутри укрепления степняки и их челядь нас игнорировали, то здесь, у резиденции командира, бдительность оказалась повыше.
И один из двоих явно не печенег: личико посветлее, борода погуще и характерные косички по бокам. Хузарин. На голове — шапочка из китайского синего шелка. Вместо доспехов — толстый халат, распахнутый на груди по случаю жары. И грудь эта не защищена ничем, кроме серебряной бляхи на цепочке. Да, прав Бури. Не выглядит этот представитель хакана серьезным бойцом.
— Мы к господину, — опережая вопрос и подпуская в голос плаксивости, сообщил я по-словенски. — Помощи просить.
Голос и смиренный вид сработали. Но не до конца.
— Войдешь один, — через губу процедил хузарин по-словенски, но с таким акцентом, что с трудом разберешь. — Оружие, — показал на оттопыривавший плащ Вдоводел.
Боковым зрением я оценил обстановку. Скандинавы и варяжата обступили плотной стеной. Но руки держат на виду, за оружие не хватаются. Тем не менее хузарин и его напарник заметно напряглись.
— Эй вы! — на том же плохом словенском. — Отошли назад! Ты — саблю отдай!
— Конечно, мой господин… Сейчас… — пробормотал я тем же униженным тоном. — Они не понимают, я переведу. — И уже на языке Севера: — Я атакую — вы поддерживаете.
Ах черт! Хузарин, оказывается, знает скандинавский. Глаза его расширились, рот открылся… Нет, не воин. Тормоз.
Выхваченный Вдоводел ударил в висок. Шелковая шапочка — не лучшая защита от клинка. Напарник пережил соратника лишь на мгновение. Глухой удар — и он осел со швырковым ножом в переносице. Оттолкнув его, уже мертвого, плечом, я ворвался внутрь саманного «дворца», попутно срубив еще одного, подвернувшегося уже с той стороны.
А тут, похоже, не только дворец, но и казарма. Человек тридцать на отдыхе. В разной степени боеготовности. Впрочем, моим убийцам — поровну. Разбежались веером, и понеслась. Кровь, кишки наружу, отрубленные конечности. Мясо. Опасность представляли только те, кто на другом конце помещения. Потому что не к саблям потянулись, а к лукам. К счастью, лучниками они были правильными. То есть тетивы на луках отсутствовали. Набросить — дело пары секунд. Но за две секунды жизнь человека может поменяться радикально. Была жизнь — и нету.
Нет, не зря мои бойцы не одну сотню часов посвятили слаживанию стрелков и тяжелой пехоты. Теперь мне достаточно наметить общий план, обозначить цель и назвать участников. Большего не требуется. Даже вредно. Бой — это идеальная ситуация для разрушения планов. И чем скрупулезнее он составлен, тем менее жизнеспособен. Зато умение действовать грамотно, слаженно и ситуативно — решает. Роли распределяются автоматически. Так же как и выбор оптимальных позиций.
Вихорек и Тулб синхронно вспрыгнули на стол, едва его не перевернув. Но пара шагов от края — и все в порядке. У моих парней, в отличие от здешних, луки снаряжены, колчаны на поясах и открыты. И за пару секунд три стрелы для них — норма. А секунду спустя еще две.
Дистанция — десять метров, защита на целях — нулевая. Тем более даже опытному бойцу надо чуток времени, чтобы войти в боевой режим. Не каждому, понятно. Например, внезапно разбуженный Медвежонок просыпается уже в процессе рубки. Но таких здесь не было.
Полминуты — и в «казарме» стало очень грязно. И вонь похуже, чем снаружи. Но мы ее нюхали уже издали, потому что лично я влетел в соседнее помещение раньше, чем последняя стрела Тулба поразила цель.
И вот тут мне пришлось туго.
Противников было всего четверо. Причем двое еще недавно драться не планировали: спокойно беседовали, пили что-то вкусное из кувшина… Но мобилизовались куда быстрее рядовых бойцов. А еще двоим даже этого не потребовалось, потому что — уже. Поскольку телохранители. Копья к бою — и на меня. А «тело» тоже не дремало. Сцапало со стола лук, которым, надо полагать, хвасталось перед «сокувшинником»… А тот вскочил с кошмы, будто подброшенный, и тоже понесся меня убивать.
Вот тут я остро пожалел, что взял только один клинок. Отмахиваться от троих двумя мечами куда ловчее. Хотя в количестве противников тоже имелся свой сомнительный плюсик: четвертому было сложновато выцелить меня в общей мельтешне.
Зато ворвавшемуся следом за мной Ульфрику не повезло. Рост подвел. Миг — у него на месте правого глаза вырос белый цветок оперения. Но я это увидел уже после того, как мир заискрился и абсолютное счастье залило меня целиком. Мир принял меня и открыл себя изнутри. Враги перестали быть врагами, превратившись в партнеров великого танца. Я не только видел связующие нас нити, но и сам создавал их. Каждое мое движение определяло новый рисунок танца. И четверо следовали ему, потому что они были ведомыми, а я — дирижером этого живого оркестра. Я вел их легчайшими взмахами кисти. Это я заставлял острия копий выписывать сложные узоры. Это я повелевал мышцами плеча и основанием ладони, в которое упиралось выгнутое тело лука, я управлял крохотными смещениями гнезда тетивы и совершенно точно знал, куда отправится наложенная на нее стрела. Последняя стрела.
Смеясь от переполняющего меня счастья, я отвел левой рукой ближайшее копье, пируэтом ушел от сабельного росчерка, увидел, как расширяется зрачок стрелка, осознавшего, куда войдет сорвавшаяся с тетивы стрела, кончиком Вдоводела отсек пальцы, потянувшиеся за новой стрелой, развернулся на носке и тем же длинным взмахом перечеркнул лицо хузарина с саблей и, продолжая разворот, достал длинным выпадом лишившегося пальцев лидера этой маленькой крепости.
А вот четвертого парнера у меня отняли. Секира ворвавшегося в комнату Тормода Лошадиной Головы разрубила его от плеча до пояса. Обидно!
Волк ушел, хлестнув меня напоследок пушистым белым хвостом. Мир померк, и я вновь оказался в полутемном зале с коврами на стенах и подушками на полу, в окружении мертвецов. Одним из которых, к сожалению, был мой собственный хирдман Ульфрик. Которого я даже не успел толком узнать.
Однако есть и хорошая новость. Поскольку крепость теперь наша, проблем с помощью на волоке точно не будет.
Глава двадцать первая. Еще одна вражеская крепость
— Не хочешь поделиться? — поинтересовался Рюрик.
Мы сидели в том самом зале, где убили Ульфрика. На подушках. Подушки были не такие красивые, как прежние. Зато чистые, без крови. Низенький столик на гнутых ножках сервирован на двоих. И кубков с вином тоже два. Нашим «виночерпиям», Хрондю Мачте и белобрысому Рюрикову отроку, посуды не полагалось. Трупы отсюда вынесли несколько часов назад, а помещение окурили, так что смертью здесь больше не воняло.
— Не понял тебя.
Рюрик нахмурился:
— Княжью долю не хочешь отдать?
— Я бы отдал… — Отличное вино у хузар, крепкое, сладкое. —…Я бы отдал, да мой конунг далековато. И с чего ты вдруг стал заботиться о благосостоянии Ивара Рагнарсона?