В начале мая 1922 года Сергей Васильевич, не бывавший в Англии с 1914 года, принял предложение дать два recitals в Лондоне, 6 и 20 мая. Выехал он из Нью-Йорка один, так как Наталия Александровна должна была остаться еще в Америке из-за экзаменов дочерей в школе.
В конце мая вся семья соединилась в Дрездене. Эта поездка в Германию была предпринята с целью повидать семью Сатиных, поселившихся в Дрездене после отъезда из России.
Дача для Рахманиновых была снята в окрестностях Дрездена на Эмзер Аллее. Молодежь обоего пола – подрастающее новое поколение – часто наполняла по вечерам шумом и весельем этот вместительный дом. Жизнь Сергея Васильевича, в общих чертах, распределялась в следующем порядке: после небольшой прогулки утром он пил кофе и, просмотрев газеты, шел заниматься до завтрака. Днем он ненадолго, как всегда, ложился отдыхать; затем садился опять за рояль и после часа или полутора занятий шел гулять. После обеда он часов в семь или восемь уезжал со всей семьей на весь вечер к Сатиным или последние проводили вечер у Рахманиновых.
Вернувшись осенью 1922 года в Нью-Йорк, Сергей Васильевич начал свое концертное турне 10 ноября и, окончив его 31 марта, дал за этот срок семьдесят один концерт, из них в восьми концертах он играл с оркестром под управлением Габриловича, Дамроша, Ганца и Соколова. Район его поездок, включавший всегда, кроме Соединенных Штатов, и Канаду, еще больше расширился, так как Сергей Васильевич принял приглашение играть и на Кубе. Конечно, вынести такое большое количество концертов Сергей Васильевич мог только благодаря описанной выше помощи сопровождавших его лиц и мастерски составленному мистером Фолей расписанию концертов. Разумеется, и великолепные пути сообщения в Америке сильно способствовали этому.
В этот сезон, или в один из ближайших к нему, Сергея Васильевича соблазнили советом нанять себе отдельный вагон. В этом вагоне – observation саг – он не только переезжал из города в город, но жил в нем вместо гостиниц. В вагон поставили пианино, на котором он мог заниматься во время пути; при вагоне были повар и служащий, присматривавший за порядком и подававший еду. Сергей Васильевич, обрадовавшийся сначала такому комфорту, скоро отказался от вагона. Жизнь сделалась невыносимо монотонной, и вид вагона начал вызывать в нем непреодолимое отвращение[205].
Поразительны упорство и настойчивость, с которыми Сергей Васильевич продолжал свои ежедневные занятия. Несмотря на огромный успех, которым сопровождалось каждое его выступление, он не почивал на лаврах, а, наоборот, становился к себе все требовательнее, стремясь к дальнейшему совершенствованию в исполнении вещей. Нередко после концерта он бывал недоволен собой и делался мрачным, потому что ему еще не совсем удалось сыграть какую-нибудь вещь так, как он хотел, как он ее чувствовал. И тут никакие похвалы, вызовы и овации делу не могли помочь. Играя так много, Сергей Васильевич продолжал овладевать искусством исполнения, прислушивался к себе, проверяя себя, строго критикуя и свою предыдущую работу, и подход к ней. Как жаль, что у Сергея Васильевича не было учеников, которые переняли бы его метод занятий, увидели бы его отношение к работе. Все это, весь его огромный опыт и знание дела умерли с ним. Какой пример представлял из себя этот неутомимый труженик, этот артист, добившийся такого совершенства и такого признания!
В личной жизни Сергей Васильевич делался как будто все замкнутее. Правда, в кругу друзей и близких он оставался все тем же милым, добрым, простым человеком. Он любил юмор, смеялся сам, иногда до слез, над каким-нибудь незатейливым рассказом, любил нередко поддразнить дам, играл с удовольствием (и хорошо) в винт и в преферанс, любил удивить гостей новыми хорошими пластинками и был чрезвычайно радушный и хлебосольный хозяин. Но все это было только, когда он встречался, так сказать, со своими, то есть с русскими, хорошо знакомыми людьми. В гости он ходил реже и отказывался наотрез от всех банкетов, обедов и ужинов, принимая такие приглашения только в самых редких случаях, когда чествовали либо его (Bohemian club, фирма «Стейнвей»), либо какого-нибудь большого музыканта. Один из немногих американских домов, куда он ходил всегда с удовольствием и где непринужденная атмосфера, царившая кругом, соответствовала его вкусам, был дом миссис и мистера Фредерика Стейнвей. Там большинство гостей были музыканты или люди, близко стоящие к музыке. Рахманинова всегда трогала и, пожалуй, несколько удивляла радость, с которой приветствовали его редкие появления в свете, и радушие, с которым его встречали. Американцы, в массе своей люди очень общительные, никак не могли понять этих отказов Сергея Васильевича от встреч, обедов и пр. Одни приписывали это его гордости, его природной якобы нелюдимости. Другие объясняли его скромный, как говорили, отшельнический образ жизни мрачным характером, отрывом от родины. Приглашения, сыпавшиеся на него в первые годы пребывания в Нью-Йорке, как из рога изобилия, стали делаться реже и наконец совсем прекратились. Общество примирилось с этой чертой Сергея Васильевича, с его нелюдимостью, и приняло его как такового. Он был слишком крупной величиной и потому мог позволить себе эту роскошь отказов. Мало, впрочем, кто понимал, что при такой напряженной работе человеку не оставалось времени и сил на вечера и банкеты. Еще меньше людей знали настоящего Рахманинова: его чарующую простоту, его отзывчивость, его юмор и смех. В результате всего этого у Сергея Васильевича было мало друзей среди американцев. Но зато он пользовался всюду исключительным уважением как человек. О том, как любили Рахманинова-пианиста, Рахманинова-артиста, свидетельствуют полные сборы от его концертов.
Лето 1923 года Рахманиновы провели в Америке, переехав в мае снова на дачу в Локуст Пойнт, Нью Джерси, где они жили в 1921 году. В памяти остался незабываемый день, когда Ф.И. Шаляпин, В.В. Лужский и некоторые другие артисты Художественного театра приехали навестить Рахманиновых в деревню. Шаляпин, по обыкновению бывший центром общества, и другие гости рассказывали наперебой разные истории, чтобы посмешить хозяина. Федор Иванович, исполняя бесподобно любимые номера Сергея Васильевича, изображал захлебывающуюся гармонику и пьяного гармониста, которого вели в участок, даму, надевающую перед зеркалом вуалетку, старушку, молящуюся в церкви, и прочий смешной вздор. Вечером он много пел под аккомпанемент Сергея Васильевича. Исполняя в шутку всем известный романс «Очи черные», фразу «Вы сгубили меня» он спел с таким драматизмом и так необыкновенно хорошо, что Сергей Васильевич и все присутствующие сразу как-то притихли. Сергей Васильевич долго потом вспоминал это исполнение. И пластинка «Очи черные», напетая Шаляпиным много лет спустя в Париже, в общем не особенно удачная, благодаря этой фразе была одной из любимых вещей Сергея Васильевича. Слушая ее, затаив дыхание, он ждал драматического момента и всякий раз с наслаждением переживал его. Часто играя эту песню русским гостям, следя за их выражением лица, он был искренно удовлетворен, если и на них она производила впечатление.
В сезоне 1923/24 года по желанию уставшего от концертов Сергея Васильевича количество их было сокращено. Он выступал всего тридцать пять раз, с 13 ноября по 10 марта.
В этом сезоне он впервые был приглашен играть (10 марта 1924 года) в Белом доме у президента США. Подобные приглашения были также 16 января 1925 года и 30 марта 1927 года.
Выходы Сергея Васильевича на эстраду, достоинство его и манеры, как выражаются американцы – personality, отмечались неоднократно и печатью и публикой. Да и играя, Сергея Васильевич строго следил за собой, не позволяя себе лишних жестов. Он поражал всех сдержанностью движений во время исполнения, не показывал, как чаще и чаще приходится видеть теперь на эстраде, своих «переживаний» ни лицом, ни телом, ни руками, так как считал этот недостойный эффект дешевкой.
Надо сказать здесь, что многие замечания о его старомодном облике, о его одежде и выходе на эстраду более чем странны. Исключительно скромный в привычках, редко тративший на себя деньги, Сергей Васильевич позволял себе одну роскошь: он одевался всегда у лучшего портного Англии. Он, смеясь, рассказывал со слов своего английского менеджера историю, как после его концерта один из слушателей, встретив этого менеджера, обратился к нему с вопросом не об игре Сергея Васильевича, не об исполнении какого-нибудь произведения, а о том, у какого портного так поразительно хорошо одевается Рахманинов. Посетитель был очень доволен, узнав, что портной английский. Музыка Сергея Васильевича произвела на него меньше впечатления, чем костюм.
