Последовала кратчайшая из пауз.

- Нет, синьор маркез.

- Благодари Мадонну за это!

- О чём вы говорите? – спросил Донати.

- Он не сказал вам? – маркез рассмеялся. – Наш Орфео выскальзывал на любовное свидание этой ночью и штурмовал стены Кастелло-Мальвецци в поисках своей дамы.

- Штурмовал стены? – воскликнул Донати, - Сынок, о чём ты думал?

- Его сиятельство говорит метафорами, - ответил Орфео. – Я прошёл через ворота, которые отпер ключом, что нашёлся на вилле.

- Мне лучше забрать этот ключ в замок, - сказал Лодовико. – Просто чтобы у тебя не было искушения.

- Как пожелаете, синьор маркез.

- Или лучше я отдам его на хранение Маттео. Ты же не будешь просить у отца девушки дать тебе средство оказаться в её постели?

- Я надеюсь, у меня хватит вкуса сперва спросить саму девушку. Чего, как я уже говорил вам вчера, синьор маркез, у не имею намерения делать.

- Как ты заботишься о её репутации! – насмешливо воскликнул Лодовико. – Можно подумать, что это герцогиня! Да он ведь даже не признаётся, что было свидание!

Орфео встал.

- Если вы более ничего не хотите мне сказать, синьор маркез, я бы хотел прогуляться по саду.

- Кажется, я взъерошил его перышки, - сказал Лодовико. – Видимо, англичане не любят хвастаться своими победами над крестьянками.

- Я не знаю ни одного джентльмена любой нации, что хвастался бы своими победами. Доброго дня вам, синьор маркез. Маэстро.

Орфео неспешно вышел. Донати с беспокойством почувствовал, что маркез смотрит на него. Наконец, Лодовико сказал:

- Он был опасно близок к тому, чтобы оскорбить меня.

Донати призвал всю свою храбрость. Чего ему бояться? Он знаменитый учитель, которому не нужны ничьи деньги или покровительство. И он уже старик – на закате жизни можно и нужно рисковать.

- Вы сами спровоцировали его, синьор маркез. И – простите меня – но я думаю, что вы сделали это намеренно. Почему?

Раздался слабый шелест диванных подушек – видимо, Лодовико устраивался поудобнее.

- Потому что его гордость нужно обуздать. Если он будет так печься о своей чести, то ничего не добьётся на сцене. Вы ведь знаете, как певцы отнимают друг у друга лучшие роли, избранные арии, строчки в афишах и гонорары. Если Орфео будет сопутствовать успех, соперники начнут досаждать ему злобными выходками и пускать сплетни. Если он разочарует публику, она набросится на него так же охотно, как до этого заискивала. Что делать Орфео – посылать вызов каждому слушателю, который освищет его, когда тому придётся выступать с простудой? Он должен научиться добиваться расположения публики и принимать унижение, когда это необходимо. И чем скорее он научится, тем лучше.

- Не все певцы столь бесчестны, - возразил Донати, - и обычно те, что готовы к низким выходкам, не имеют таланта. У Орфео есть талант – а ещё в нём есть огонь и обаяние, что пришло благодаря его воспитанию. Если вы сломаете его дух, вы погубите его.

- Тихо! Чистокровной лошади не повредит пара уроков, а это всё, что я собираюсь дать Орфео.

- Лошади – это животные, синьор маркез. Они уважают сильную руку и могут даже полюбить того, кто приручил их, как ребёнок любит заботливого, но строгого родителя. Но гордый юноша не полюбит того, кто заставляет его подчиняться. Вы можете давать такому человеку, что угодно, но если он поймёт, что вы думаете, будто купили его, он не будет ни любить, ни уважать вас – испарится даже благодарность. Орфео скоро будет считать, что ничего вам не должен. Он покинет вас, даже повернётся против вас безо всяких угрызений совести.

- Я не понимаю, о чём вы говорите? – гневно вскричал Лодовико. – Я никогда не баловал Ринальдо, но он остаётся мне верным и почтительным сыном!

«Потому что боится быть кем-то другим», - с горечью подумал Донати. Бедный мальчишка – маркез так задавил его, что у Ринальдо не осталось собственной воли. В Милане шутили, что муж и любовник жены Ринальдо похожи тем, что у обоих нет никакого мужского достоинства^[10]. Трагедия Лодовико в том, что он обожает силу и отвагу, но не терпит, когда их проявляют против него. Он всегда стремится подчинить людей своей воле и презирает марионеток, что получались из покорившихся. Он подобен ребёнку, что ломает любимые игрушки. Лишь один человек сумел заслужить уважение и любовь маркеза – его вторая жена Беатриче. Все говорили, что она прекрасна, как богиня и загадочна, как сфинкс.

Донати оставил этот спор. Он знал маркеза слишком долго, чтобы надеялся на то, что он изменит твёрдо принятое мнение. Лучше не портить с ним отношения – так в случае настоящей ссоры он сможет вмешаться и помочь Орфео. У певца был слишком хороший голос, чтобы рисковать погубить его карьеру, нажив врага в лице Лодовико. Нельзя, чтобы маркез разрушил жизнь Орфео, как уже поступил с Валериано.

- Пожалуйста, простите меня, синьор маркез, - кротко сказал Донати. – Боюсь, рвение учителя заставило меня забыть о приличиях.

- Я понимаю, маэстро. Это совершенно естественно. Если бы вы не пеклись так о своих учениках, вы бы не смогли делать их таким блестящими. Но ваша епархия – это голос, а не характер.

Донати покорно кивнул. Его пальцы прошлись по клавишам пианино, извлекая старую мелодию Паизиелло. «Не чую в сердце больше я юности искристой»^[11]. Порой он хотел, чтобы так и было.

Он перестал играть, чтобы послушать воробьёв, что чьё пение наполнило воздух – эти птицы уже успели свить гнёзда на карнизах и балконах виллы. Сегодня был хороший день: он чувствовал, как солнечный свет льётся в окна, и ощущал запах первых распустившихся цветов.

- Я тоже бы хотел прогуляться, как Орфео. С вашего позволения, синьор маркез, я бы позвонил Тонио, чтобы он вывел меня в сад.

- Я сам выведу вас, маэстро, - добродушно предложил Лодовико. – В такой день не стоит сидеть в четырёх стенах.

Он помог Донати встать и предложил свою руку. Вдвоём они вышли на террасу. Если бы композитор не знал, что терраса выходит на озеро, ему бы подсказали это сотни признаков – неустанный плеск волн, крики чаек, запах рыбацких сетей, удары вёсел и удивительно гармоничное пение лодочников, что никогда не изучали музыку и не знали нот.

Лодовико повёл Донати в сторону от озера. Композитор знал этот путь – он огибал виллу сзади и следовал на север, поворачивая и изгибаясь, пока не достигал утёса, на котором стоял Кастелло-Мальвецци. Это образовывало северную границу сада. Дорожка шла под пологом деревьев, отчего солнце то исчезало, то появлялось – Донати снял шляпу, чтобы ощущать его лучи на облысевшей макушке. Жужжали пчёлы, в кустах раздавался шорох – должно быть, это сновали ящерицы.

Но вдруг раздался новый звук – резкие, повышенные мужские голоса и удары.

- Что это? – с беспокойством спросил Донати.

- Он доноситься из пещер, - ответил Лодовико.

Донати знал, что в утёсе есть несколько небольших пещер, а под ними – красивые гроты, где сейчас хранится вино.

- Вы думаете, кто-то пытается обокрасть погреба? – предположил Донати.

- Сейчас я это узнаю! – ответил Лодовико. – Ждите здесь!

Донати хотел подчиниться, но он боялся – хотя едва ли понимал, чего. Когда маркез поспешил к пещерам, композитор вытянул руки вперёд и сделал несколько неверных шагов. Вокруг было не за что ухватиться – у него не было с собой даже лёгкой ротанговой трости, которой он обычно пользовался. Донати запнулся о корень и чуть не упал.

- О, маэстро, тогда идёмте со мной, - Лодовико нетерпеливо схватил его за руку и потащил.

Шум впереди становился громче. Донати различил грубый голос Тонио, услышал, как Маттео велит ему замолчать. Но когда спорщики увидели подошедшего маркеза и Донати, повисла мёртвая тишина.

Композитор почувствовал, как рука Лодовико напряглась.

- Что здесь происходит? Боже мой, Орфео, ты в порядке?

- Я в полном порядке, синьор маркез, - голос Орфео был спокоен, хотя он немного запыхался.

- В полном порядке? Вакхово тело! У тебя лицо в крови!