— Они это дело прикроют, поверьте мне. Все спишут на Джабраилова. Скажут, что ограбление организовал он. — И вдруг неожиданно предложил: — Идите к нам в колхоз, нам председателя не хватает.

— Я бухгалтерию плохо знаю, — сказал Беспалов. — И потом, зачем вам колхоз? Ведь вы же городские.

— Мы только в первом поколении городские, — Елагин помолчал немного и сказал: — Вы в Светлой на кладбище не были. А я был. Там одна плита гранитная лежит. Под ней похоронен Савелий Пантелеевич Мельников. На плите даты высечены: 1832–1896. Эту землю наши предки еще двести лет назад обиходили. А мы ее зарастать бурьяном оставим? Не по-хозяйски это. Да ведь и мы сами не какое-нибудь перекати-поле. Сегодня здесь, завтра — там. Раз уж Господь дал нам эту землю, на ней и жить надо. Что и вам советуем, товарищ капитан. Мы до зимы хотим в Светлой восемь домов поставить.

— Вы же совсем недавно мне говорили, что семь.

— К нам один священник решил переехать.

— Вы там и церковь строить будете? — удивился Беспалов.

— Пока об этом речи нет, — сказал Елагин. — Священник хочет работать в нашем колхозе на общих основаниях. Надоело, говорит, жить на подаяние. Лучше буду сам зарабатывать на земле. Он из наших. Был на первой кавказской.

— Отец Николай из Клепечихи, что ли? — спросил Беспалов.

— А вы откуда его знаете? — удивился Елагин.

— Я все знаю, — сказал Беспалов. — Но раз уж вы решили восемь домов ставить, ставьте и девятый.

— Для вас?

— Для меня.

— Ну, значит, завтра все вместе поедем в Светлую.

— Я в Светлую не поеду, — Беспалов взял в руки фотографию Марины Биденко. — Я завтра к ней полечу. Денег ей привезу, выясню ее дальнейшие планы. Может, она тоже в Светлую переехать захочет. Вам же бухгалтер нужен.

Елагин с Глебовым переглянулись, а Ушаков заговорщески подмигнул им.

На следующий день утром Беспалов улетел в Читу, остальные трое поехали в бывшую деревню Светлую выбирать места для строительства новых домов.

А подполковник Головченко в это время сидел у генерала и докладывал о расследовании последнего события на вилле Джабраилова. В руках у него был шнурок, который он обнаружил в гостиной горца. Головченко положил его перед генералом и сказал:

— Вот это я обнаружил в доме Джабраилова.

Генерал непонимающе посмотрел на шнурок, пожал плечами и спросил:

— И что бы это значило?

Головченко достал из папки уложенный в целлофановый пакетик другой такой же шнурок, положил его рядом с первым и сказал:

— А вот этим шнурком связывали руки сотрудникам банка, когда из него забирали деньги. Это значит, что обоими шнурками пользовались одни и те же люди. Ограбление банка организовал Джабраилов. Зачем ему это было нужно, я не знаю. Но если ограбил, значит, смысл был. На вилле Джабраилова произошла обычная разборка. Не поделили деньги.

— Выходит, дело закрыто? — спросил генерал.

— Это дело — да. Но нам надо найти убийц Джабраилова. Есть сведения, что к нему поздно вечером приезжал Гусейнов. После его отъезда в лесу загорелись машины, в которых обнаружено шесть останков. Я думаю, мы должны задержать Гусейнова, пока он не исчез.

— Тебе бы только задерживать, — сердито проворчал генерал. — Прежде всего, надо спросить разрешение на задержание. Гусейнов ведь не последний в городе человек. Его так просто не задержишь.

— Прокурор выдаст ордер, я не сомневаюсь.

— А я сомневаюсь, — сказал генерал. — В общем, ты пока не суетись, я все выясню, и тогда примем решение. Группа твоя пусть еще существует некоторое время, потом мы ее распустим.

— Я могу идти? — спросил Головченко.

— Можешь, — ответил генерал и тяжело вздохнул.

Подполковник понимал его. Генералу опять придется докладывать о резонансном преступлении, а это всегда неприятно. Хотя раскрыть его не представляет никакого труда. У Головченко было обширное досье на Гусейнова, в том числе отпечатки его пальцев. Точно такие же отпечатки обнаружены на дверной ручке виллы Джабраилова и журнальном столике, на котором лежал шнурок. Если дадут разрешение на арест Гусейнова, тому не отвертеться. «А ограбление банка было организовано в высшей степени профессионально, — в который уже раз подумал Головченко. — До сих пор нет ни одной улики, кроме ставшего притчей во языцех шнурка. И очень хорошо, что это дело закрывается так быстро. Теперь не будет болеть о нем голова».

Командир полка Глебов, голый по пояс, стоял у колодца и, отфыркиваясь, сильными ладонями стирал с тела воду, которую лил на него из ведра ординарец Ванюшин. Брызги летели на землю, рассыпаясь серебряным бисером по зеленой траве. Ванюшин неудобно переступил с ноги на ногу, ведро качнулось, и тонкая струйка влаги, холодя тело, попала командиру полка за пояс галифе.

— Ты там поаккуратней, — резко повернув голову и глядя исподлобья на ординарца, произнес Глебов. — А то скоро портянки выжимать придется.

— А вы нагнитесь пониже, товарищ подполковник, — сказал Ванюшин, — тогда вода в штаны затекать не будет.

Глебов не ответил. Утреннее купание доставляло удовольствие, и он не хотел портить настроение ни себе, ни ординарцу. Но тот, неожиданно вытянувшись в струнку и щелкнув каблуками, так дернулся, что ведро со всей оставшейся в нем водой опрокинулось на спину Глебова. Глебов охнул, резко выпрямился, но выругаться не успел. Вывернув из-за угла, во двор дома въехал «виллис» командира дивизии. Глебов схватил полотенце и попытался промокнуть им галифе, уже впитавшими воду. Ванюшин, стоя рядом, в одной руке держал гимнастерку командира полка, в другой — широкий ремень с увесистой медной пряжкой со звездой посередине. Генерал Бобков неторопливо оглядел дворик и дом, в котором разместился штаб полка, подождал, пока Глебов оденется и подойдет к нему.

— Не ожидал? — спросил он, протягивая Глебову руку.

— Никак нет, товарищ генерал-майор, — сказал Глебов, прищелкивая каблуком. — Разведка не донесла.

— Значит, такая у тебя разведка.

— Мои разведчики меня еще ни разу не подводили, товарищ генерал, — с обидой произнес Глебов.

Командира дивизии он действительно не ждал. Тот должен был ехать не к нему, а в соседний полк к Онищенко, куда прибыло большое пополнение, в том числе артиллерией и самоходными установками. Дивизия готовилась перейти в наступление, и ее укрепляли средствами прорыва. Ожидал подкрепление и Глебов, но его пока не давали. Может, о нем и приехал сообщить командир дивизии?

— Ни разу не подводили, а сегодня подвели, — покачивая головой, сказал Бобков.

— Отдыхают они, товарищ генерал. Только что от немцев пришли, языка с собой притащили.

Оба они понимали, что разведчики здесь ни при чем. О передвижениях командира дивизии сообщают штабы. Бобков не предупредил об изменении маршрута, и сейчас его разыскивают в штабе дивизии и в штабе соседнего полка. Комдив знал об этом, поэтому сказал:

— Пойдем к тебе, сообщишь соседям, где я. И поговорить надо.

Бобков любил неожиданно приезжать к своим подчиненным. Внезапность имела то преимущество, что к приезду начальства не успевали подготовиться. Опытным глазом он отмечал сразу все недостатки. И в охране, если она была плохо организована, и в подготовке тыла, и маскировке позиций, да и в работе штаба полка. Склонный к сарказму, он умел так говорить о недостатках, что тот, кого это касалось, готов был провалиться сквозь землю. И Глебов, шагая вслед за командиром дивизии, еще раз мысленно окидывал взглядом свои позиции, думая о том, за что может зацепиться Бобков. Командир дивизии достал из кармана носовой платок, вытер им потную шею за воротником гимнастерки и ворчливо сказал:

— Ты тут купание разводишь, а мне об этом даже подумать некогда.

— А давайте сейчас, — предложил Глебов. — В нашем колодце вода как в сказке. Окатишься — и будто вновь народился.

Бобков остановился, окинул взглядом ладную, подтянутую фигуру Глебова и спросил: