«Красиво».
«Что красиво?»
«Твои глаза. Они зеленые—презелёные!»
«А ты кокетка!» – смеясь, замечает он.
«Что такое какетка?»
«Неважно. Забудь. Так какие слова ты выучила сегодня?»
«Сегодня мало, – делюсь я и начинаю перечислять, загибая пальцы: «Офис, гипертонический криззз, командировка, усидчивость, дважды, трижды, одинжды… ой нет, неправильно…»
«Единожды», – подсказывает Разноволосый.
«Единожды, – повторяю я негромко, и, взглянув на свои загнутые пальчики, выдаю: – Восемь».
«А норма?»
«Что это «норма»? А, знаю! Вспомнила! Норма – это тарелка каши на завтрак!»
«Можно и так сказать», – смеясь, соглашается он.
«Почему ты смеешься? Дедушка утром говорит: «Это твоя норма, Катерина». И показывает на тарелку «сопливой каши»».
«Сопливая каша – это овсянка, что ли?»
Я пожимаю плечами и заявляю:
«Не люблю ее и название учить не хочу».
«А ты с характером!»
«Дедушка тоже так говорит. И мама, и папа, и бабуля. Все так говорят», – разочарованно вздыхаю я.
«Так это же хорошо! Иметь сильный характер – это круто!»
«Круто? Это как яйцо?»
«Точно! Главное – чтоб не всмятку» – смеется он.
Мне еще больше нравится, как он смеется. По-доброму так. Как друг. Совсем не обидно.
«Я люблю яйцо всмятку», – делюсь с ним я, приложив ладошку к губам, словно по большому секрету.
«Да я тоже иногда ими балуюсь, – сквозь смех пытается сказать он. – Но характер не должен быть всмятку».
«Думаешь?»
«Знаю! – отвечает он, пытаясь взять себя в руки и перестать смеяться. – Давненько я так не смеялся. Ты не обижайся, ладно? Просто ты такая забавная, потому и смеюсь», – добродушно заявляет он.
«Надо говорить «от того и смеюсь»».
«Правда? Не знал».
«Так дедушка говорит».
«Ясно. Так сколько новых слов в день ты учишь?»
«Десять. Как ты сюда вошел? Меня же заперли! Ты что, шпион?!» – вдруг догадываюсь я.
Он усмехается и отвечает:
«Нет, я разведчик».
«Я тоже разведчик!»
«Ясно… А ты прыткая! Ловко меня провела. И указала на недочёт».
«Что это «недочёт»?»
«Это когда вроде всё в образе продумал, а потом: бац – и случается форс-мажор. Непорядок. Но я решу эту проблему».
«Ты говоришь … совсем непонятно. Что такое фокс…мажор?»
«Форс-мажор. Это что-то неожиданное. Что-то такое, что ты не можешь изменить, понимаешь? Например, ты стянула с меня парик и разоблачила».
«Как это – «разолачила»?»
«Ра—зо—бла—чи—ла. Это значит указала на провал, понимаешь. Мой провал. В данном случае – с маскировкой. Это плохо…»
«Слово «маскировка» я знаю. Знаешь, как я запомнила?»
«Как?»
«Маски— ровка. Эта маска такая. Ты как будто прячешься, чтобы не узнали».
«Что-то вроде, да…»
«И слово «провал» тоже знаю. Так папа мне говорит, если я неправильно выполняю его задание».
«И часто он тебе это говорит?»
«Нет. Я хороший агент. Ценный. Так он часто говорит. Ты не переживай, – вдруг решаю его приободрить, – Ты тоже станешь хорошим агентом. Ценным».
«Думаешь, стану?»
«Ага… Ой… то есть, да. Дедушка не разрешает мне говорить «ага». Только «да» говорить можно. Потому что это правильно. А «ага» – неправильно».
«Думаю, он прав».
«Он всегда прав. Он очень умный. Такой же, как ты. И почти такой же, как папа».
«Почему почти такой же, как папа?»
«Потому что папа умеет читать стихи. По памяти. Один раз взглянул – и запомнил. Я тоже так могу. А дедушка – не может».
Глава 9 Один секрет на двоих
«Ясно. Слушай, а давай договоримся, что никому не скажем о том, что ты стянула с меня парик».
«А что это – «парик»?»
«Вот эта штуковина», – поясняет он, вертя у меня перед носом своими вторыми волосами.
«Аааа поняла. Не скажем даже маме?»
«Ни—ко—му! – говорит он по слогам. И спрашивает: А, кто у нас мама?»
«Ее зовут Ольга Громова. Она здесь работает».
«Вот как! Ей – в первую очередь! Так ты и есть Котёнок?»
«Так меня только мама и бабушка называют. Иногда – дедушка. Только совсем иногда—иногда».
«Ясно. А папа принцессой зовет?»
«Нет. Принцесской. Это мой позывной. Он секретный, – хвалюсь я. – А ты кто?»
«Давай договоримся: ты будешь называть меня блондином, хорошо?»
«Что это – «блондин»?»
«Так называют человека со светлыми волосами».
«Но у тебя они чёрные! Значит ты не блондин!»
«В логике тебе не откажешь, – с досадой бросает он. И добавляет, подумав: – Давай, так: то, что я на самом деле не блондин – будет нашим с тобой секретом?»
«Самым секретным секретом?»
«Да».
«Нет».
«Нет? Почему?» – удивляется он.
«Потому что у меня секрет бывает только с папой. А ты – не папа».
«Снова логично», – вздыхает он.
И я чувствую, что он очень недоволен. Это какое-то холодное недовольство. Замораживающее. Мне становится зябко и неуютно. И ещё – мне почему-то жаль, что расстроила его. Мне он нравится. Он не повышал голоса, не приказывал – просто попросит. А теперь вдруг стал другим – совсем чужим. И это мне не нравится.
«Слушай, а ведь у нас с тобой уже есть один секрет! – вдруг заявляет он, – Про газировку. Но ты не волнуйся, я никому о нем не скажу».
«Даже дедушке?» – Гляжу на него с подозрением.
«Ему – ни под какими пытками!» – клятвенно заверяет он.
«Что это «пытками»?
«Ну… Это значит, никогда ему не скажу».
«Никогда—никогда?»
Он молча кивает.
«Ладно. Я тебе верю. А что я получу?» – решаю я согласиться. Чтобы он не был таким расстроенным.
«Если парик станет нашим секретом?» – спрашивает он, улыбаясь. Снова по-доброму.
Я молча киваю.
«А ты корыстная!»
«Что значит «коры— сная»?»
«Это такой человек, который во всем ищет выгоду».
«Что значит выгода?»
«Это значит, что человек всеми путями хочет получить что-то нужное. Только для себя».
«Разве это плохо?»
«Да нет… не то, чтобы плохо… просто не всегда хорошо».
«Как это? Вот ты же хочешь, чтобы никто не знал, что у тебя волосы другие. Значит хочешь получить выгоду».
«А с тобой приятно иметь дело!»
«Почему?»
«Схватываешь на лету».
«Папа тоже так говорит».
«Он прав. Значит так: давай договоримся: ты выполняешь мою просьбу и молчишь о парике, а я выполню одну твою».
