Мы с Верой погрузились в водоворот людей, улыбок, плеч, рук, бриллиантов. Тесный круг московской тусовки, праздник, на который всегда приглашены одни и те же. Я ощущала себя полноправным участником этой толпы персонажей. Потому что наконец была абсолютно свободна от корпоративных законов, от мнений, сплетен, оценок. Это мой последний бал. Все равно, что будет завтра. Завтра будет другой день. В котором ничего этого не будет.

На сцене уже острил Comedy Club, рассыпая шуточки, предназначенные не для телевизионной аудитории, а для своих, избранных. По сценарию вечеринки, после Comedy начнется награждение победителей.

– А кто все-таки ведущая? – спросила я Веру.

Я ушла из журнала раньше, чем было принято окончательное решение. При мне обсуждались кандидатуры Кати Мцитуридзе и Феклы Толстой.

– Ведерникова, – ответила Вера.

– Как может быть Ведерникова, если она получает приз? – Я была спокойна, я была холодна.

– У нее будет спецприз. А потом… Не важно…

– Что потом? Говори, не стесняйся, – я сверлила Веру взглядом.

– Потом должна была выйти Аня и представить ее как нового главного редактора. Алена, ты извини, что я не позвонила, не предупредила. Я не думала, что ты придешь… Потом, ты же знаешь Аню, у нее все меняется по двадцать раз.

Я остановила этот поток сочувственных слов:

– Ты все правильно сделала.

Харламов уже объявлял:

– А сейчас я приглашаю на эту сцену…

Фанфары. На экране закрутилась заставка церемонии. Glossy People. Буквы вспыхнули и рассыпались на мелкие бриллианты.

Неведомая, но очень конкретная, осязаемая сила подхватила меня и понесла вперед. В несколько шагов я взлетела на сцену и теперь стояла рядом с Харламовым. Две сотни людей смотрели на меня. Пять телевизионных камер светились красными огоньками. Значит, идет запись. На балконе сбился в кучу творческий актив журнала Gloss во главе с Островской. Тишина. Я услышала, как у кого-то упала вилка.

– Добрый вечер! Мы рады приветствовать вас, дорогие друзья, на ежегодной церемонии вручения нашей премии, – услышала я собственный голос, усиленный динамиками. Он уходил в дальние углы ресторана, заполнял помещение, поднимался к потолку и снова возвращался ко мне через клетчатую мембрану микрофона. – Все, кого я вижу сегодня в этом зале, достойны премии Glossy People. Если вам она сегодня не достанется, значит, у вас было мало рекламы в последнем номере журнала.

Общий смех в зале.

– А если серьезно, то эту премию всегда получают те, кто сделал однажды правильный выбор. Наш «Глянец» – это просто зеркало, в котором отражается ваша индивидуальность и ваш успех!

Аплодисменты. Я стояла на сцене, и мне аплодировал зал. Харламов приблизился ко мне, зашептал:

– Как вас представить?

– Алена Борисова, главный редактор.

И он провозгласил:

– Итак, главный редактор журнала Gloss Алена Борисова объявляет Пятую ежегодную церемонию вручения премий Glossy People… – он сделал театральную паузу, передавая мне слово.

– …открытой! – звонко крикнула я в микрофон. – Церемония начинается! Приятного вечера!

Фанфары! Тушь! Маэстро, урежьте марш!

Я спрыгнула со сцены, опираясь на руку Харламова. Только здесь, внизу почувствовала, как дрожат колени. Хотелось курить.

– Алена, привет, как я рада… – Настя Ведерникова с листочками сценария стояла возле сцены рядом с Островской. Островская была мрачна. Но вид у нее был не угрожающий, а жалкий.

– А мне сказали, что тебя не будет, – Настя оглянулась на Лию, ища ее поддержки.

Да, девочки, я обломала вам сценарий.

– Тебя обманули! Иди на сцену, тебе работать, – сказала я и двинулась в полумрак зала.

– Девушка главный редактор, вам сюда, – Васильев поймал меня за руку и усадил рядом. – И говорите вы тоже хорошо. Что вам налить?

– Воды, – я перевела дух.

– Нет, сегодня вы будете пить, – Васильев уже наливал шампанское.

– Кто это сказал?

– Владимир Владимирович просил вам передать. Если я вам не авторитет, – большой начальник был настроен игриво. Отлично. Это укладывалось в сценарий сегодняшнего вечера.

И я расслабилась.

Настя отрабатывала номер, хлопотала лицом, демонстрировала весенне-летнюю коллекцию носов и губ от Ольховского. Люди глянца поднимались на сцену за призами, спонсоры выдавали им подарки, путевки, сертификаты. Венеры уходили бойко. Жанна Фриске, кроме Венеры, получила золотую пчелу от спонсоров, как самая трудолюбивая глянцевая девушка.

В середине церемонии приехала Самсонова. И села к нам за главный стол.

– Что, крестницу мою соблазняешь? – сказала Вероника, после того как мы обменялись поцелуями и новостями.

– Так она твоя родственница? – Васильев ухмыльнулся. – Что и требовалось доказать. Вкусы не меняются, согласна?

– Ага. И ты тоже. – Они обменялись взглядами, из которых следовало, что у них есть общее прошлое.

– А как твоя жена, Дима? – Самсонова сама себе налила вина. Она все делала сама.

– Смотри, злится! Не дает мне за ней поухаживать, – Васильев толкнул меня плечом. – Какую из них ты имеешь в виду?

– Олю. А есть еще кто-то?

– С Олей я еще не развелся. А на Оксане уже не женюсь. Но у нас дочка – четыре года уже ребенку, – пояснил он мне зачем-то. – Ника, ты же ни разу у меня не была. Приезжай в следующую субботу ко мне в Жуковку со своими, я Машку возьму у Оксанки, познакомим детей. Нам с тобой есть о чем поговорить. Вот такие юные девы, как Алена, они же стариков не понимают, коммунизма не помнят. – Васильев долил мне остатки шампанского. Официант моментально забрал у него бутылку.

– Еще принеси.

– Я, Дима, за тобой не успеваю. Это какая Оксана, которая твоей ассистенткой в агентстве была? – спросила Вероника.

– Ну да, маленькая такая, светленькая.

– Алена, ты слышишь его? Ты с ним поосторожнее. Надо его знать, чиновника нашего по особым поручениям, – Самсонова смотрела на нас подозрительно.

– А что такого? Я ученый еврей при губернаторе. Облагораживаю власть.

– Я не про твое еврейство. Я про девушек, которых ты обрюхачиваешь.

– Ника, я честный человек. Я всегда говорю, что я женат. Когда надо. Алена, я женат. Имейте в виду. Чиновник всегда должен быть женат. А когда не надо – я не женат. Я же с женой своей не живу. Алена, ты слышишь – ни с одной женой я не живу. В настоящий момент замминистра совершенно свободен. И развестись я тоже могу. Если будет надо.

Принесли еще бутылку. Вероника Николаевна и Васильев, отчества которого я не знала (а вряд ли оно мне понадобится), погрузились в обсуждение общих знакомых. Васильев пытался втянуть меня в разговор, я что-то отвечала, не особенно заботясь, впопад или нет. Мне было тепло и спокойно.

Я смотрела на Настю, лицо которой уже блестело от пота, на наших девиц, которые наблюдали за мной. Остался последний приз. За соседними столами уже зияли пустые места. Випы, получив статуэтку, уходили, прихватывая за собой часть компании. Большой город ждал их еще в нескольких местах. Звезд в Москве меньше, чем вечеринок. Рука Васильева, искавшая опоры на спинке моего стула, постепенно там угнездилась. И теперь, меняя позу, чтобы прикурить или подлить мне шампанского, он ошибался и клал руку мне на плечо. Через ткань я чувствовала, как гуляет его ладонь. Ну и что, что женат. Какая разница.

Я заерзала. Как-то вдруг стало неуютно.

– Что, Аленка, холодно? Может, пиджак мой набросишь? Здесь кондиционер прямо над нами, – Васильев приблизил свои губы к моему лицу.

– Нет-нет, все в порядке, – я оглянулась в поисках источника раздражения.

Черт! В пяти метрах, прислонившись спиной к колонне, стоял Канторович и смотрел на нас. Я отвернулась.

– Ты чего никак не угомонишься? Налить еще? – Васильев прижал меня к себе и ткнулся губами в плечо. Я вздрогнула. Это было обжигающе. Даже через ткань.

– Ну что, ребята, я поеду, пожалуй, – Самсонова встала. – Алена, спасибо за вечер! Спонсорство наше вы отработали, молодцы. Дима, девочку мою не обижай, понял?