– Ну, я сегодня посмотрела…

– …на фотографию пятилетней давности?

– Нет, кино трехмесячной давности. Я в кино снялась…

– И что? Ума Турман выигрывает на твоем фоне?

– Примерно. Проигрываю на фоне Юли Высоцкой. И потом, вы же мне говорили, что у меня не все в порядке…

– Не надо сказок. Я помню, что говорил. Я тебе сказал, что через два-три года можно подкорректировать грыжки. Если ты решишь перейти на линзы, ага?

– Да, говорили. Но сегодня на себя посмотрела… не то чтобы что-то конкретное не устраивает. Просто мне показалось… как бы это сказать…

Я набрала побольше воздуха. Он же врач, в конце концов, ему можно честно.

– Мне кажется, что я некрасивая. Может, симпатичная, но не красивая. Не звезда. Понимаете, есть девушки ослепительные. Вот, например, Настя. Она – звезда. И… – я запнулась, не вспоминались мне что-то безупречные звезды в нашем шоу-бизе. – В общем, они красивые. А я обычная. Девочка с улицы. А есть же безусловная красота, ну вы понимаете…

– Так, лапочка, я понял. Еще одна сдуревшая от гламура дура. Я тебе так скажу. Один раз, а ты слушай. Мне в принципе все равно. Говорю, потому что, лапочка, ты у меня тут прописалась с этой дивой, помогаешь ей непонятно зачем… Не мое дело отговаривать, но мы сейчас не про деньги, ага? Счет отдельно. Идеальная твоя красота не на одну тысячу будет…

– Да?

– А ты думала! Но я тебе не про это… Моя профессия не говорить, а резать, это вы, журналисты, клиентов моих уговариваете… Не знаю, где ты там и с кем снималась, но я так скажу… Я тебя могу дорезать до состояния кавер-герла. Ты мне принеси свой журнал, и мы будем выбирать – глаза тебе сделаю, как у Турман, сиськи притачаю… какие… как у Дженнифер Лопес нравятся? Ко мне дуры с журналами приходят и заказывают – сделайте мне среднее между Моникой Белуччи и Ким Бесингер 20 лет назад. Любое, что хочешь, тебе могу сделать… Но смысл-то в этом есть? Ты посмотри на досуге в свою светскую хронику – сразу видно, кто делал коррекцию, а кто нет.

– Неужели видно?

– Я мог бы тебе сказать, что мою работу практически не видно. Ты не заметишь в 90 процентах случаев. Профессионалы, конечно, увидят, а ты нет. Потому и стоит денег… Но не в этом дело. Если возраст, конечно, надо делать. Тебе сколько?

– Тридцать два.

– Через десять лет ко мне придешь, когда муж к двадцатилетней ходить будет. Или мужик сам тебя приведет, закажет, что где перешить…

– Не понимаю… Как это – закажет?

– А так, лапочка. Ко мне парами приходят, он говорит, какие сиськи он хочет приделать и сколько ей с жопы убрать…

– Почему? Потому что она старая?

– Не обязательно. Бывает, что лапочке этой лет двадцать пять…

– Не может быть! А она что? Что женщина говорит?

– Ничего не говорит. Ложится молча на каталочку. И тебя, лапочка, перешью, когда надо будет, а пока зачем тебе? Лишнего не бери на себя. В гости к сказке всегда успеешь, ага?

Услышанное ужасало, но давало дополнительный аргумент.

– Вот видите, Андрей Андреич, значит, и молодым можно делать… Просто по эстетическим соображениям. Это же шоу-бизнес. Вот вы скажите, что мне надо подкорректировать, чтобы соответствовать…

– Маму с папой надо было лучше выбирать. Значит, настаиваешь все-таки, лапочка? Иди сюда, иди к свету.

Он подвел меня к огромной лампе.

– Очки снимай.

Повертел голову туда сюда, оттянул веки, защипнул кожу под подбородком. Прошелся пальцами по лицу. Пигмалион ощупывает мрамор, из которого предстоит ваять…

– Острых показаний к операции не вижу никаких. Если очень хочется, давай сделаем глаза.

– И все? Давайте я разденусь, вы посмотрите, может, липосакцию…

– Лапочка, ты не испытывай мое терпение. – Ольховский положил руку мне на живот, прошелся хозяйским щупом. – Три-пять кило есть лишних. Секс ежедневно тебе прописываю и жрать поменьше. Сэкономишь на мне штук десять, тряпья купишь на сумму прописью.

По пути домой я заехала на соседнюю мойку. Народу было немного. Группа мужчин, человек восемь, – и каждый влюбленно смотрит на свою машину. Фиксирует в подробностях процесс – сначала шампунем, потом из шланга, теперь до блеска – медитирует на нее. Никогда не замечала, чтобы кто-то отвлекся на женщину. Максимум – из какой машины эта баба вышла. Сравнение, моя – в смысле, машина, а не баба – лучше или хуже? И дальнейшее погружение в мастурбацию. Тьфу, в медитацию!

А если бы сюда явилась настоящая красавица? Не конструктор из клиники Ольховского, а Моника Белуччи на «Феррари», например? На Монику бы посмотрели, это точно, потом на машину, снова на Монику и придвинулись бы поближе – познакомиться с машиной. А Моника нервно курила бы в углу у заплеванной пепельницы. Может, не надо ничего резать? Все равно эти эффекты не для наших широт.

Ольховский сказал, что до Милана заживет. В конце месяца мы должны с Лией лететь на Неделю моды. Это первый выход на линию огня, где меня будут лорнировать все главные редакторши глянца. По такому случаю приодеть лицо было бы нелишне. Да, единственное оправдание пластике – принадлежность к шоу-бизнесу. Глянец – часть шоу-бизнеса, а главный редактор глянца – его организующая часть. И первым делом мне надо организовать собственную морду!

С другой стороны… Может, лучше машину поменять? Бурашка «Нексия» плохо подходила к новой жизни. Тут нужна радикальная пластика.

Странное дело, зарплата моя по сравнению с газетой существенно выросла, но на новую жизнь не хватало. Машина, вещи, теперь еще глаза купить новые…

Марине идея нравилась, а мне нет. Странно было бы, если бы наоборот.

– Сейчас нужны рейтинги. Все так делают, – говорила Затуловская.

– Да, рейтинги звезд – самая доходчивая форма, – подпевала ей Лия.

Идея состояла в том, что мы распределяем знаменитостей по шкале глянцевого рейтинга. Лия и Марина предлагали разделить их на две кучки: победители – они получат премии журнала и подарки спонсоров, и неудачники – эти не получат ничего, кроме билета на церемонию вручения премии «Glossy People. Люди Глянца». Премия вручалась в марте, и мы тянули до последнего, задерживали сдачу номера, потому что никак не могли решить, кого в какую кучку отнести.

– Есть риск промахнуться, понимаете? Пока номер будет печататься, ситуация может резко измениться, – говорила я.

Я была против того, чтобы приковывать к позорному столбу неудачников.

Потому что за пару недель в нашей стране, где каждый крутится на чертовом колесе (пол-оборота – и ты летишь вниз, еще пол-оборота – и ползешь вверх, если, конечно, подшипник не заклинит по недосмотру пьяного смотрителя в парке чудес), все легко может измениться.

И, к тому же, кого считать неудачником? Все относительно. Лия предлагала зачислить в аутсайдеров глянца Анну Курникову, Викторию Бэкхем, Влада Топалова, а заодно Прохорова и Ведерникову (Канторович не упоминался, но, видимо, был отнесен туда же вместе с Настей). В списке призеров ежегодного забега значились – Ксения Собчак, Сергей Минаев, Мадонна, Андрей Кончаловский, Скарлетт Йоханссон, Мерил Стрип, Иван Ургант.

Моей задачей было рассечь саму идею надвое: будем хвалить победителей, а о проигравших – ни слова. Обсуждать конкретно дикую смесь фамилий было бесполезно. Само указание на абсурдность подобных списков будет расценено как подрыв идеологических устоев Глянца, с какой буквы его ни пиши. На этом стояли все журналы, смешивающие в одном флаконе рейтингов людей, которые рядом стоять не должны. Как сравнивать красное и квадратное? Какой такой Влад Топалов, спросила бы Виктория Бэкхем? Какой такой журнал Gloss, спросил бы Михаил Прохоров у Виктории Бэкхем, если бы вообще ее заметил.

Но ни Марина, ни Лия не обладали чувством юмора, поэтому продолжали надувать щеки.

– Я согласна с Лией. Надо отразить отрицательный тренд, – глубокомысленно заявила Затуловская. Пока не было Ани, она пыталась играть роль человека, который формулирует идеи.

Я пошла на хитрость.

– Мы же законодатели моды. Зачем нам писать про немодных людей? Само по себе то, что мы про них пишем, уже в плюс им. Дорогие страницы тратим просто так. Лучше вместо этого рекламу поставим.