Вот черт! Не знала, что Полозова оставила за собой такие хвосты. Героев для рубрики «Гардероб» выбирала Лия, и если я полезу, опять будет скандал.
– Мила, мне уточнить надо, какие у нас планы. Я вам позвоню, когда вернусь.
Я пыталась смотреть на лестницу, но Мила заслоняла от меня происходящее.
– В мой бутик приходите обязательно, вы теперь в списке вип – персональная скидка 30 процентов. У нас все главные редакторы бывают, а как же! Если не будет размера, мы для вас в Милане специально закажем.
– Спасибо. Как-нибудь обязательно зайду. Вот пока здесь планирую что-нибудь купить. Здесь, по-моему, отличные магазины.
– Ну что вы, Аленушка, это типичное заблуждение. Очень небольшой ассортимент и очень средний. А у нас вещи уникальные представлены. В Москве сейчас лучший шопинг. А хотите, я вам клатч закажу? Сейчас клатч нужен. Вот такой же, как у меня, Malo, согласны?
Мила помахала перед моим носом сумочкой с большим замком. Боже мой! Почему она не отстанет от меня?
Маруся с компанией журналистов пробиралась к выходу.
– Ты уходишь уже?
– Мы идем ужинать. Митя знает здесь улицу с ресторанами.
– Я с вами. Подождите меня, мы сейчас договорим…
– Не могу, вон, наши уже уходят, я отстану. Хочешь – приходи! Здесь где-то на горке рестораны эти…
Я бы убежала вместе с Марусей, но Мила вцепилась мертвой хваткой. Доставала визитку, диктовала свой мобильный. Я попалась в ловушку новых ненужных отношений. Канторовича на лестнице уже не было. Где он, где?
– Вы в Милан на показы едете? Ирочка ездила, и вам, Аленушка, надо отношения с модным миром поддерживать, согласны?
Французы примеряли золото-бриллианты. Многие двигались к выходу. Ни Насти, ни Канторовича нигде не было видно. Неужели он ушел? Мила обнималась с загорелой девицей лет тридцати пяти.
– Оксаночка, как дела? Ты с семьей здесь? Как маленький?
Я смотрела на витрину. Красиво. Под бронированным стеклом сверкало колье – бриллианты и рубины, кровь и алмаз. Интересно, куда и кто такое может носить?
– Привет!
Рука легла мне на плечо.
Я резко обернулась. Он. Наглый, уверенный.
– А я смотрю, стоит тихо, выбирает. Меня не видит. Игнорирует полностью. Конечно, когда девушки выбирают бриллианты, им никто не нужен, кроме кредитки. Я рад, что ты приехала…
Он поцеловал мне руку.
– И я рада. Тебя видеть…
– Ну… Как тебе Канны… Интересно? Ты же впервые здесь?
– Впервые.
– А на фестивале разве не была? Не давали тебе золотую банановую ветку? Нет, тогда Тарантино дали. А вас с Михалковым забаллотировали.
У Канторовича была отвратительная привычка – он прятал любые свои чувства за шуточками. Иногда смешными, чаще злыми и неуместными. А потом извинялся – я никого ведь не хотел обидеть. Это был тот самый случай.
Я молчала.
– Ладно, был не прав, шутил. Ты лучше скажи, все нормально? Мы специально сделали программу такую, чтобы было время посмотреть, походить. Надо бы тебя в Ниццу свозить, но в этот раз у меня, наверное, не получится.
В этот раз? А что, будет другой?
– Ты не поленись, съезди сама в Ниццу. Там Матисс отличный, музей Шагала… Ну, и просто поброди. Конечно, когда фестиваль, здесь все по-другому, город бурлит. Тепло… Яхты… На фестиваль обязательно тебе надо будет приехать. Я Канны вообще люблю. Зимой даже больше, чем летом. Здесь это чувствуется, сохранилось… Фицджеральд, «Ночь нежна». «Вечер в Византии» Ирвина Шоу читала? Почитай. Отель у вас отличный, я сам выбирал, чтобы поближе…
Он запнулся.
– Ближе к чему? – спросила я.
– Ну… Я тоже тут недалеко… У тебя номер хороший, ты довольна?
– Хороший. Фена, правда, нет.
– Да не выдумывай, в ванне посмотри.
О чем мы говорим? О какой-то ерунде. Зачем я сказала про фен?
Люди расходились. А я стояла и ждала, что он сейчас меня куда-нибудь пригласит.
– Мы хотели в «Карлтон», но там все занято было, столько номеров взять не получилось. Но «Хилтон» тоже неплохо.
– «Хилтон», да? А Настя Ведерникова списки составляла?
Сейчас я ему все скажу! Сейчас он получит!
– Да, Настя. А что? Алена, я же тебе говорил уже…
Белое платье и красный пояс явились предо мной. Вовремя, как всегда. Канторович сразу напрягся.
– Ты… я… Послушай, давай сейчас не будем…
Она подплыла, как подплывает яхта. Думаю именно так подплывает Extasea Абрамовича к здешним берегам. Королева морей, победительница.
– Саша, нам пора!
– Нет, надо побыть здесь, пока народ еще есть. Мы же с тобой хозяева мероприятия.
«Мы с тобой» – обалдеть, он даже не стесняется моего присутствия!
– Я вот с девушкой разговариваю. Вы знакомы?
Настя взглянула на меня. Никакой реакции.
– Нет, не думаю.
– Алена Борисова, главный редактор журнала Gloss, королева гламурной журналистики. Ничего не путаю, Алена?
– Преувеличиваешь, как обычно.
Ведерникова насторожилась. Поняла, что мы на «ты».
– Настя Ведерникова, лицо русского гламура. Точно я сказал? – Он улыбнулся, приглашая нас оценить его чувство юмора. – Вы, девушки, друг другу нужны.
Ведерникова кивнула мне со своей королевской высоты.
– Вы, кажется, были ассистентом Лии Островской.
– Никогда не была ассистентом. Всегда была редактором.
– Как же вы Иру отпустили? Она была одной из немногих, кто на своем месте. Очень обидно за нее. Саша, пойдем, люди ждут.
Ведерникова опустила меня виртуозно. Профессиональная стерва.
– Настя, Алену приглашай, она здесь впервые, а ты хозяйка, поэтому давай, объединяй компанию.
– Саша, можно тебя на минутку?
Она вцепилась в его рукав и оттащила в сторону, как телка на веревке. Я осталась возле бронированной витрины с якутскими бриллиантами. Стояла и ждала непонятно чего.
Он вернулся через пару минут.
– Извини, я должен сейчас уехать.
– С лицом русского гламура?
– Алена, у нас еще будет время поговорить.
– Ты уже все сказал.
Он вдруг помрачнел. Разозлился. Я, как всегда, отметила момент закипания в нем этой химической реакции раздражения.
– Вот так, да? Послушай, почему ты из меня мальчика все время делаешь?! Я постоянно должен оправдываться, доказывать. Знаешь что?!
– Что? Ну что?! – Я тоже имела право быть злой!
– Все, пока, увидимся.
Он резко развернулся и в два шага нагнал Ведерникову. Настя плыла к выходу. Яхта с алым парусом на жопе.
В бутике остались только я, продавцы и пожилая французская пара, покупавшая браслет из белого золота. Еще десять минут надо подождать – не хочу видеть, как он сажает ее в машину.
Когда я вышла на улицу, начинался дождь. Я двинулась к морю – кому я еще могла пожаловаться? На набережной ветер усилился. Настоящий ливень, под которым так горько и так безопасно плакать.
Надо найти ресторанную улицу. Ого, уже начало одиннадцатого. Ребята уже часа полтора ужинают. Да и где их тут искать? Витрины, закрытые ставни, через которые пробивается свет… Там сидели люди, и им было тепло. А я стояла одна посреди мокрого от слез города.
Утро было прекрасным. Прозрачным, свежим, гулким. Только на природе можно услышать, как поет утром мир.
Но что-то мерзкое поднялось к горлу, как только я открыла глаза. Просыпаешься и еще не можешь вспомнить, что случилось вчера, а это гадкое чувство уже поднимается. Бывает и наоборот: когда богатая добыча вчерашнего дня лежит рядом с кроватью, ты открываешь глаза и знаешь, что это где-то здесь – новые туфли, платье или новый город, лежащий перед тобой. Так могло быть и сегодня, но это утро отравлено воспоминаниями…
Надо быть на высоте. Лето – значит, лето. Я пошла к бассейну. Люблю плавать до завтрака. Осторожно попробовала ногой воду – хо-о-ло-о-дно! – и плюхнулась с разбега. Французы смотрели на меня, как на буйнопомешанную. Они сидели в куртках, завтракали, пока я мерила олимпийскую дистанцию. Я доплыла до бортика, свесила голову вниз – стена бассейна переходила в склон холма, на вершине которого стоял отель. Внизу было видно море и домики, спускавшиеся к воде, крыши, цветы, вазы на балконах, кто-то уже загорал в шезлонге на открытой террасе. Если замереть на краю бассейна, совместить на одной оси линию воды с линией горизонта, можно представить, что я лежу в море… Как будто сейчас лето, полдень… Из воды я вылетела мигом, как только почувствовала, что уже не ощущаю задницу. Зато теперь у меня появились силы отогнать образ Ведерниковой.
