Красновой с утра не было. Я надеялась, что она отойдет. Извинится – и забудем. Но извиниться ей придется.
Позвала Веру:
– Надо Лене позвонить, проверить, что с ней.
– Да она у Волковой с утра сидит! Раньше тебя пришла.
– Алена, к Анне Андреевне срочно зайдите! – вызвала меня Люба.
Я вышла в коридор. Краснова шла навстречу. Красная и взлохмаченная.
Сейчас мы поравняемся, привет – привет, и все разрешится. Хотя вчера было ужасно… про жир на спине… Ничего, это просто эмоции. Или менструация.
Я увидела ее глаза – близко, в полушаге от себя. Они горели той же ненавистью, что и вчера.
Мы поравнялись… и разошлись. Даже не кивнули друг другу.
Волкова и Затуловская сидели в молчании.
– Садитесь, Алена. Знаете, зачем вас вызвали? – Перед Волковой стояла пепельница, до отказа набитая окурками.
– Догадываюсь. Что-то с Леной?
– Вот именно! Хотелось бы понять, что это с Леной? – Затуловская ярилась. – Вчера у вас на съемке был скандал? Вы оскорбляли ее?!
Я?! Я оскорбляла?
– Абсолютно нет! Лена просто расстроилась, потому что Кончаловский…
– Давайте без сплетен! Ситуация нам с Анной ясна, – перебила меня Марина. – Если ее выбрал режиссер, вы не должны были лезть. Вы воспользовались своим положением, хотя даже близко не имели права этого делать! Лена как человек корпоративный не стала выносить это на публику. Она правильно поступила.
– Да, имидж журнала пострадал бы глобально. И вы как главный редактор должны были думать прежде всего об этом, а не о своем личном пиаре! – вступила Волкова.
– Послушайте, но я… Все наоборот…
Но меня никто не собирался слушать. Мама права – надо раньше приходить на работу.
– Мы очень разочарованы, Алена, – продолжала Аня. – От вас такого не ожидали. Вы же интеллигентная, умная девушка.
Я собралась с духом. Сколько можно молчать!
– Я должна сказать…
– Не стоит, – опять перебила Затуловская.
– Нет, извините, но вы должны знать. Ситуация сложилась ровно наоборот. Андрей Сергеевич выбрал меня. Лена с этим не согласилась. И вспылила. Вот и весь конфликт.
– Ну, сейчас можно все, конечно, говорить… Лена вспылила! Лена ни разу за три года работы в журнале не позволила себе… – Марина не дала мне договорить.
– Но если мои слова ничего не значат, тогда…
– Даже если было так, как вы говорите, это сейчас не важно, – изрекла Затуловская. – Решение принято. К сожалению.
Меня увольняют? Может, это и к лучшему.
– Лена написала заявление, – сказала Аня и достала новую сигарету. – Ваша совместная работа невозможна.
Ну не тяни уже, говори!
– Алена, вы так спокойно сидите, вам что, все равно? – удивилась Марина.
– Нет, не все равно.
– Мы долго обсуждали… – Аня закурила. – Выбор сделан издателями в пользу вас. Это непростое решение. Бьюти-редактора в журнал очень трудно будет найти.
Меня не уволили? Обалдеть!
– И вы этим займетесь немедленно. И лично будете отвечать за ошибки в отделе красоты. Каждый потерянный рекламодатель – это ваша ответственность, – продолжала Волкова.
– У меня вопрос, – сказала я и удивилась собственной наглости. – Почему я, а не Краснова?
Пауза. Зря я спросила.
– На сегодняшний день вы… Как профессионал вы полезнее журналу, – Волковой явно не хотелось этого говорить. – И к тому же… Есть обязательства, связанные с вами. Вы знаете, о чем идет речь.
– Но это значит, что отныне требования к вам возрастают! – Затуловская пришла ей на помощь. – Придется доказать, Борисова, что вы стоите потери Красновой!
– Должность выдана вам авансом, так и знайте! – Волкова погрозила мне сигаретой, третьей за этот разговор.
Когда я вернулась в редакцию, Красновой уже не было. На ее столе остался тюбик старой помады – логотип стерт, не разобрать.
Я набрала Иркин номер. Подошел Мишка.
– А, Борисова! Здорово. Как жизнь светская?
– Так себе. Хочу с Иркой посоветоваться. Есть проблемы.
– Жену не дам. Даже не проси! – Полозов зашептал в трубку. – Депрессия у нее. Сидит, сопли жует. Я ее даже к психологу водил.
– Она же так хорошо держалась…
– Держалась, а теперь раскисла. И уж с тобой точно не будет говорить. Сама понимаешь. Ну, а у тебя что случилось?
– Проблемы молодого руководителя. Не могу, Миша, с подчиненными справиться. Не получается у меня быть главным редактором.
– С суками твоими надо пожестче. Хотя тебе тяжело будет, ты ж не сука.
– Не знаю. Вчера меня девочка одна сукой назвала. А сегодня уволилась.
– Молодец, счет 1:0! Одну уже сожрала. Значит, сука и есть! И не сопи, не сопи там обиженно… Это ж комплимент! Значит, правильной дорогой идете, товарищи бл…ди!
– Я обиделась, учти.
– Не на что. Я же как начальник начальнику – всю правду в матку!
Полозов заржал. Идиот!
– Ладно, как у тебя дела?
– Спасибо, ху…во. Тоскую без тебя. Не на кого поорать, за жопу схватить.
– Фу, Полозов, прекрати.
– Не «фу» надо говорить, а «так точно, товарищ начальник».
– Я сама теперь начальник.
– Да что ты! Заеб…сь! Слушай, Борисова, пока ты там не ох…ела от гламурной жизни, пошли со мной в пятницу в «Савой». В качестве эскорта, а?
– Зачем это?
– Затем. Полозова моя сопли размазывает, а у меня конец года – сплошные олигархические тусы. Мне еб…лом надо торговать. Я ж тоже, бля, начальник. Идти как сирота туда не хочу – я с этими упырями не справлюсь один.
– А Ирка не будет против?
– Ха, а мы ей не скажем! Борисова, ну сделай одолжение Михал Юрьичу, не выеб…вайся!
– Ладно, будет тебе доброе дело.
В пятницу мы с Михал Юрьичем под ручку шли к парадным дверям «Савойя». Над дверями висела перетяжка:
«Интер-Инвест. 10 лет побед!
Мировые инвестиции в будущее России».
Черт! Вот куда завела меня дорога из желтого кирпича! Сделала, бл…дь, доброе дело. Я запаниковала. Но бежать было поздно. Полозов подозрительно посмотрел на меня:
– Борисова, с тобой все нормально? Месячных не наблюдается?
Чертов Полозов!
– Я тебя сейчас ударю!
– Извини дурака. Мне показалось, что ты грохнешься сейчас. Душно тебе, да?
– Все в порядке. Я в туалет, а ты жди здесь.
Надо переварить инвестиции, сделанные Канторовичем в мое прошлое.
Для этого срочно требовалось зеркало.
– Вот бабы! И моя тоже – только войдем, сразу поссать.
– Не груби. Не поссать, а носик припудрить.
– А, уже и кокаин? Быстро ты огламурилась.
– Дурак!
Я спряталась в туалете. Все было ужасно. Зеркало показывало, что выгляжу я чудовищно. Как та толстая старая баба на фотографии. Единственное отличие – щеки пылали. Но уже ничего не поправить – с собой у меня только помада и пудра, больше в эту бл…дскую сумку не влезает! И платье дурацкое – платье, в котором я снималась в фильме, смотрелось на фоне вечерних туалетов интер-инвестовских теток категорически негламурно. Сразу видно, у кого здесь не хватает денег на инвестиции в себя. А Полозов, сволочь, мог бы предупредить, куда мы идем! Если бы я знала, что тут будет Канторович…
Сидеть в туалете дольше было неприлично. Я выскочила в коридор, у входа в мужской туалет притормозила. Колготка перекрутилась, и надо было, пока руки мокрые, вернуть ее на место. Я нагнулась, поправила колготу и, выпрямляясь, уперлась головой в какого-то костюмированного мужика. Небось интер-инвестовский гоблин. Го… Блин!
– О, привет! Сколько лет, сколько зим!
Передо мной стоял Канторович. Я смотрела на него снизу вверх, как бл…дская гейша, склонившаяся перед повелителем. Резко выпрямилась.
– Здрасте…
Пауза. Везет мне на встречи с ним возле туалета. Учитывая контекст, это не случайно. Знак, что все это пустое. В унитаз.
– Ты… Ты к нам? Или встречаешься с кем-то?
– К вам, – сказала я.
Пауза.
