– Честно говоря, все. – Как бы это помягче ему сказать. – Мешанина какая-то. Салат из убеждений – дорога к храму, Шамбала, анекдоты.
– Анекдот понравился?
– Смешно.
– На то и рассчитано. Ты не поняла, что я прикалывался? Удивляешь. Я же нормальный человек, чтобы изливаться перед первым встречным.
Чай мы допили. Посуду он вымыл. Теперь раздеваться. Мне. А ему переодеваться в ванной.
Я тянула время. Неловкость становилась очевидной.
– Тебе для массажа что надо? Простыни, полотенца?
– Только твое тело. И руки. Мои.
Тело тут же подставило меня. Я краснела. Заливалась румянцем, как институтка.
– Стесняешься? Меня не надо стесняться. Я доктор.
Действительно, глупо. Я включила все лампы в комнате, легла на коврик, зажмурила глаза.
После ужасов сегодняшнего дня на мне не было живого места. Я поняла, как измучена и как не хватало мне теплого эмоционального душа. Руки скользили вдоль, вниз, вверх, скручивали, мяли, отпускали, сжимали. Массаж – это лучшее. Светка была права. Спина, руки, шея…
– Больно! – заорала я.
– У тебя здесь зажимы – слишком много нервничаешь.
Меня никто не касался сто лет. Массаж – адекватная замена сексу. И безопасная. В сексе обязательства, а здесь только работа. Узаконенный контакт между мужчиной и женщиной, не таящий в себе опасностей разочарования.
Резким движением он стянул с меня трусы. И начал месить попу. Я дернулась. Попыталась отодвинуть его руки.
– Лежи, не двигайся. Все под контролем!
Это, конечно, был массаж. Почти. Хотя я и не профессионал, но мне показалось, что он делал это слишком медленно, слишком нежно. От него пахло чем-то терпким – массажное масло, одеколон, апельсиновая жвачка, молодость.
– На спину переворачивайся.
О боже! Он уперся взглядом мне в грудь.
– Хорошая форма.
– Форма чего?
– Молчи. Молочных желез. Такие аккуратные. Крепенькие.
Я молчала. И краснела. Он дышал мне в живот. Что происходит?
Наконец он накрыл меня полотенцем. Ушел в ванну надевать джинсы, я лежала и думала – сейчас уйдет или останется? Хочу, чтобы остался. Но сама не предложу.
Потом мы пили чай. Молчали. Кружки у меня теперь новые. С маками. Те, с кошкой и собакой, я убрала.
Я старалась не смотреть на его джинсы с заклепками, идущими ровно по строчке ширинки. Хотя что-то там явно было.
А про деньги он сам скажет или я должна спросить? Если скажет, значит, у меня фантазии. Это массаж. Успокойся, просто массаж.
– Сколько с меня?
– Ничего. Братская помощь. Вы в Москве забыли, что люди иногда помогают друг другу.
Взял свой рюкзак и исчез. Я осталась со своим вопросами. Двумя: «Порнуху, что ли, посмотреть? Где моя кассета, закопанная подальше – между «Дракулой» Копполы и фильмом «Девчата»?»
Хватило десяти минут. Порноиндустрия это спасени…и.. и…и…еее..
Фотограф снимал студию в двухэтажном бараке в районе Волгоградки. Очередной магистральный тупик, не хуже нашего гламурного уголка на Рижской. Я выгрузила из машины мешки и вешалки с одеждой. Волкова поручила отделу моды подобрать вещи для моей съемки, стилист Кирюшка обещался проехать по магазинам – ЦУМ, ГУМ, Пассаж, бутик James. Вся модная география центра, кроме самой дорогой улицы Москвы, где через запятую стояли бутики Gucci, Prada, Dolce&Gabbana, Roberto Cavalli, Chloé. Там нам ничего не давали, несмотря на гарантийки. Но Лия все откладывала – сдача номера, некогда. Стилисты и правда торчали на съемках и пачками возили вещи в контору и обратно.
В итоге, когда назначили съемку, выяснилось, что вещей-то нет. От зимних коллекций остался жмых, который висел на сейлах, а летних еще не завезли. Выручила красновская помощница Аллочка – принесла платье, жакет с бантом, и топ с вышивкой. Все – Patrizia Pepe. Еще я с боями отбила у Островской платье Hugo – из тех, что принесли на съемку.
– Если загадишь тональным кремом, будешь за химчистку платить! – пожелала мне удачи Лия.
Это головная боль всей редакции – как продержать четыре часа моделей в макияже под ярким светом и не запачкать вещей. В отличие от богатой Америки, где дизайнерские шедевры пополняют гардеробную Vogue, в России шмотки отправляются обратно в шоу-рум (для других журналов) или в магазин (для покупателей). И возвращать их надо в том же состоянии. Поэтому мы никогда не берем белое (стопроцентное попадание на химчистку), шелковое (притягивает любые пятна просто из воздуха) или слишком дорогое (если что, не расплатишься).
Стилисты одевали моделей не дыша, в обувь клеили женские прокладки, чтобы не нарушить девственности стелек с дорогим логотипом. И все равно журнал попадал на деньги. Каждый месяц бушевал скандал – кому платить за платье Pucci ценой в трехмесячную зарплату двух стилистов, вместе взятых?
Бедняги Маша и Кирюшка крутились, как двойные агенты – стилистам надо дружить с бутиками (иначе ничего не дадут даже под гарантийку) и быть начеку (случалось, что магазины подсовывали вещи, уже бракованные). Ребята, перед тем как взять товар, буквально выворачивали его наизнанку – не торчат ли ниточки в швах, целы ли «молнии» на сумках, проверяли прочность каблуков. Стилист, как сапер, ошибается один раз: недосмотрел – остался без зарплаты. Затуловская не любила оплачивать счета модного отдела.
Поэтому чехол с платьем Hugo я несла трепетно, как знамя полка.
В грязном темном коридоре, по которому слонялись мрачные гастарбайтеры, с трудом отыскала дверь фотостудии.
Фотограф Андреас был молодой и бойкий.
– Танцуем в темпе фокстрота! У меня сегодня еще выезд. Мешки свои сюда клади.
Меня усадили на дерматиновый потрепанный стул. На стене висели фотографии звезд, которых Андреас снимал. Катя Гусева, певец Витас, группа «Стрелки» (когда он успел, учился в седьмом классе?), Даша Мороз, Лариса Удовиченко…
Кроме Андреаса, в комнате были еще двое – ассистент Сергей и стилист Митя.
Интересно, не тот ли самый Stилист?
– Какой макияж будем делать?
– Не знаю даже. На ваше усмотрение…
Перед всяким узким специалистом я робела – легко опозориться, не зная темы. А знать-то мне полагалось.
– Там лицо будет крупно. Ну, может, не очень крупно. В общем, это для письма редактора.
– А ты, что ли, редактор? Понятно все. Легкий гламур и чуть-чуть пафоса.
Митя разложил на столе свою палитру. Красил он долго. Андреасу с ассистентом надоело ждать, и они куда-то ушли.
– Веки тяжелые. Тени плохо ложатся. Никто не предлагал операцию сделать?
– Я пока не думала об этом. Рановато.
– Да брось! Сколько тебе лет?
– Тридцать два.
– Рановато?! Уже опоздала! С лицом надо работать как можно раньше. Ботокс надо было сделать перед съемкой. Морщинки тогда бы ушли. Лоб гладенький. И веки я бы все же подправил – сразу взгляд откроется. Широко распахнутые глаза – фильм такой слышала?
– Смотрела.
– Ну вот. Ты же продвинутая!
Андреас вернулся.
– Ну что, готовы, наконец?
Я встала на дощатый помост. Ассистент включил лампы. В маленькой комнате сразу стало жарко. Резкий хирургический луч резал глаза.
– Света мало. Она у тебя щекастая будет, – прокомментировал Митя.
– Мы тут сами разберемся, хорошо?
– Стивен Майзель три дня свет выставляет. Ты в курсе?
– Я в курсе, что Анну Винтур мы тут не снимаем.
– Лучше хорошо делать, чем никак. Я с L’Officiel работал, Эвелину когда снимали, так там целый штат осветителей суетился.
– Я работаю на тот бюджет, который у Gloss есть.
– Тут я согласен.
Теперь я понимала Ирку. Теперь я стала преемницей ее страданий по поводу провинциальности журнала и ущербности бюджета.
– Эй, Алена! Алена ты, правильно? Улыбайся давай, работай!
Я растянула губы на максимум.
– Да не во весь рот! Зубы мне не показывай. Полуулыбка. Мягко, спокойно. Джоконду дай!
Я законсервировала гримасу.
– Жесткое лицо. Неживое. Эмоцию дай! Глаза наглые, сексуальные!
