В другое время Хагалар развлекался бы просмотром аур любопытных асов, выявлением ведущих эмоций и прочими простенькими магическими фокусами, но не сегодня. Он никак не мог понять, почему скачет на лошади в сторону разрушенного моста, если должен находиться совсем в другом месте?

Всего несколько часов назад он договорился с Берканой и Иваром о создании фелага. Ивар обещал уговорить брата, а Беркана обещала заинтересовать каскетом Лагура. Хагалар считал, что теперь, наконец, его место у постели Локи. Надо же рассказать плоти Одина, что его ждет в ближайшее время…

…Хагалар без стука зашел в дом своего старого знакомого — Алгира, одного из лучших целителей Асгарда. Когда-то он лечил лично Одина, считался мастером своего дела и купался в почете и славе. Однако времена меняются: когда-то именитый медик должен был прозябать в поселении отверженных. Всеотец, правда, не забыл старого знакомца: не зря же покалеченного сына привел именно к нему. Еще помнит, как сам лежал чуть не на смертном одре, пронзенный отравленным дротиком, а целительные камни не помогали; помнил, как чуть не оставил еще не родившегося старшего сына сиротой.

Хагалар застал старого друга за работой: тот сидел за столом и надрезал головки мака. Откуда они взялись в это время года? Столь ли великолепными обезболивающими свойствами обладает опиум из старого мака, как из молодого? Или Алгир режет мак только для того, чтобы испечь вкусный хлеб? В сознании Хагалара мак был лекарственным растением, а не сладкой добавкой к хлебу, столь модной в последние десятилетия. В поселении считалось, что обычный хлеб лучше печь в домашних печах, а сладкий — только закапывая в землю около одного из многочисленных вулканов. Старый маг отметил про себя, что, если мак и в самом деле пойдет на хлеб, надо будет разделить с Алгиром скромную трапезу. Он с трудом прогнал из сознания образ душистого, испеченного землей, хлеба и переключился на спящего бога: за несколько часов тот даже позы не сменил.

— Юный Локи не пробуждался? — спросил Хагалар вместо приветствия.

— Нет. И вряд ли проснется в ближайшие часы, — ответил Алгир, недовольный тем, что его оторвали от работы. — Точнее, пару раз он открывал глаза. Просил воды. Но я это даже и пробуждением не могу назвать. Его разум спит. Его руки не могут удержать рог. А стоит мне напоить его, как он опять fällt in Schlaf{?}[Проваливается в сон].

— Armer Junge{?}[Бедный мальчик], — протянул Хагалар, подходя к столу. — Скажи мне, бывший любимец богов, что могло покалечить нашего маленького царевича?

— Предположить сложно. — Алгир пожал плечами и продолжил разделывать маковые головки. — Возможно, его несколько раз сильно приложили о стену. На спине характерные разводы, кое-где содрана кожа: так бывает, если вдруг неудачно упадешь.

— Я понял тебя, mein alter Freund{?}[Мой старый друг], — кивнул Хагалар: с тех пор, как Алгир покинул дворец, он предпочитал не заводить ни с кем близких знакомств, поэтому старый маг старался называть его «другом» как можно чаще. — Но скажи мне, всезнающий, возможно ли, чтобы кто-то причинил такой вред юному Локи через одежду… Возможно ли такое, что мы, потратившие на его облачение, сколько там? Я не помню, сколько поэтический Лагур и его фелаг потратили сил и времени, но какое-то unverständliche{?}[Невообразимое] количество, что все это было напрасно, и есть люди, которые…

— Смертный не мог этого сделать, — твердо заявил целитель, заканчивая резать мак и пересыпая зернышки в специальный керамический сосуд с узким горлышком, — даже если бы на его высочестве не было защитной одежды.

— Значит, его избили здесь, — сказал Хагалар, подтверждая свои догадки.

— Denkst du überhaupt nicht{?}[Не думаешь же ты в самом деле], что Всеотец поднял руку на своего родного сына? — равнодушно бросил Алгир, отставляя блюдо на соседний стол.

— Ну, не руку явно, — сказал Вождь. — Палку? Железный шест? Магическую плеть? Ich habe keine Ahnung{?}[Не имею ни малейшего представления], что это могло быть. И, учитывая могущество нашего незабвенного Одина, мы этого так и не узнаем. Тут гораздо интереснее другое. — Незваный гость придвинулся ближе к целителю. Тот чувствовал себя крайне неуютно, как и вчера, когда наблюдал за молчаливыми пикировками Хагалара и Одина. Его ни с какой стороны не касалось то, о чем говорил глава магической ветви науки. Ему безразлично, откуда раны на теле царевича, он должен их лечить, остальное не имеет значения.

— Поразительно другое, — Хагалар цокнул пару раз языком, собираясь с мыслями. — Юный Локи так ничего ему и не сказал. И это для меня ein wahres Rätzel{?}[Самая настоящая загадка], мой дорогой друг. Скажи мне, — Хагалар оперся о край стола и подался вперед, — тело царевича больше… нигде не повреждено?

— Нет. — Алгир отодвинулся подальше. — Мелкие царапины кое-где, но не более того.

— Значит ли это, что его лечили до тебя? — взгляд мага наливался свинцом и пытался проникнуть в мысли собеседника.

— Vielleicht, aber{?}[Возможно, но]… — целитель поёжился и напомнил себе, что мысли читать невозможно.

— Скажи мне одно, мой достопочтенный друг, — голос Хагалара холодел с каждым словом. Казалось невероятным, что этот ас вообще может быть в ярости, но Алгир ясно видел, что он к этому состоянию уже близок, и причин столь резкой перемены настроения вечного язвительного балагура не мог понять. — Если, предположим, просто предположим, ему вывихнули суставы. Или раздробили кости. Или оставили отметины раскаленным железом. Возможно ли, что камень сразу залечил раны? — Хагалар придвинулся еще ближе и дотронулся до руки целителя, как всегда делал, когда старался донести особо важную мысль. Эта привычка раздражала Алгира еще в ту пору, когда оба они жили во дворце. Она же была одной из основных причин, почему маг и медик, связанные общей судьбой и общим прошлым, никогда не были друзьями и даже сейчас не пытались завести отношения более близкие, чем требующиеся для совместной работы. Врач механически, почти неосознанно выдернул руку, недоумевая, какое дело Хагалару до судьбы царевича Асгарда? Это же не его сын, так какая разница, каким образом Всеотец наказывает того, чья жизнь находится в его руках с момента рождения?

— Ты знаешь свойства целительного камня не хуже меня, — ответил он, вставая в надежде отгородиться от настырного собеседника.

— Возможно, не знаю. Расскажи, — потребовал Хагалар, вновь схватив друга за руку: это уже было не мягкое случайное прикосновение, а настоящий захват бывшего великолепного воина. Алгира аж передернуло от отвращения: никто, кроме пациентов, порой бьющихся в агонии и не соображающих, что творят, не смел прикасаться к нему.

— Если есть открытые раны или открытый перелом, то камень лечит его мгновенно, а вот если что-то внутреннее, то приходится обращаться к целительным эликсиру или мази, а они действуют гораздо дольше, — процедил сквозь зубы целитель в тщетных попытках высвободить свою несчастную руку из стальной хватки собеседника: куда там, не зря в свое время о Хагаларе ходили невообразимые по своей глупости слухи, что в последней войне с Ётунхеймом он крошил черепа противников голыми руками. Сейчас же он перешел все допустимые границы: никого не должно волновать, пытали младшего царевича или нет. Решения Одина обычно мудры. Быть может, за год скитаний Локи успел натворить такое, за что его следовало казнить, и пытки — лишь снисхождение. А, может, отец богов и людей просто срывает злость на детях. Несчастлив будет тот, кто попадет под горячую руку Одина. Целитель знал это не понаслышке и заранее сочувствовал провинившимся.

— Хорошо, мой добрый друг, — Хагалар встал, резко отпустив руку целителя: на ней остались характерные красные разводы. По плотно сжатым кулакам и губам можно было понять, что маг в ярости. — Я спрошу тебя прямо. Если бы Локи пытали чем-то похуже, чем, назовем это «нечто» палками, возможно ли было скрыть следы столь быстро?

— Teoretisch{?}[Теоретически] — да, — Алгир выпрямился, пользуясь преимуществом в росте, всем своим видом давая понять, что хочет завершить этот разговор как можно скорее. — Praktisch{?}[Практически]: хоть какие-то шрамы да остались бы, я не мог не заметить рубцов. Но. Я, как профессионал своего дела, — целитель сделал ударение на слове «профессионал», — могу сказать одно. Я беседовал с царем и царевичем, когда они сюда пришли. Один удивился, когда увидел синяки на теле сына. Но, возможно, при мне просто разыграли удивление. Царевич был изможден и не произнес ни слова. Я дал ему снотворное, потому что знал: это та усталость, от которой можно долго мучиться, но не засыпать. Возможно! — тон лекаря был наполнен тем же металлом, что и голос нежеланного посетителя. — Повторяю, возможно, тело было в таком жутком состоянии из-за невыносимых мук. Я говорю «возможно» еще и потому, что Один привел его ко мне, а не отдал на попечение дворцовым знахарям, которые, разумеется, превосходят меня если не в искусстве врачевания, то уж в покорности так точно. Я все сказал.