— Он это заслужил! — откликнулся Тор, еще пока контролируя себя, сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего в порыве обостренной справедливости, уничтожающей все родственные и дружеские связи. Однажды он уже жестоко поплатился за свои необдуманные слова и не хотел повторения пройденного. Однако сейчас он чувствовал себя даже хуже, чем в изгнании: мало того, что отец нарушил все его планы, так он еще и недоволен его поведением. А что делать во дворце, как не развлекаться? Править-то так и не позволяют! А учиться уже нечему.
— Я думаю, что, с точки зрения людей, он заслужил и худшего, — подтвердил Один, вставая и помогая встать супруге. — Твое чрезмерное увлечение смертными меня печалит. Ты хотел защитить Локи от меня или же казнить?
— Защитить, — бог грома замешкался на мгновение, пытаясь противостоять разгорающемуся внутреннему спору между убеждениями, сформированными столетиями, и еще более долгосрочной привязанностью к брату.
— Тогда ты должен был подумать о том, что Локи не простит унижения ни тебе, ни людям. Из-за твоего высокомерия в будущем может начаться еще одна война, а в настоящем Локи видит в нас не семью, а тюремщиков, поэтому и молчит.
— Неужели ты не можешь заставить его говорить? — удивился Тор. В его представлении отец мог все, а уж разговорить-то точно мог любого, особенного собственного, пускай и приемного, сына.
— Путь насилия приведет к гибели. Но если Локи будет упрямиться, я ничего не смогу изменить, — твердо ответил Один. Мунин подтвердил его слова глухим карканьем.
— Попытайся поговорить с ним еще раз, — подала голос царица, резко отняв руку из ладони Одина. Она сделала пару шагов вперед, оказавшись рядом с сыном, напротив мужа. — Локи столько уже пережил. Мы должны вернуть его домой. Он так долго живет в поселении. Быть может, тебе удастся добиться от него правды. Ведь столько времени прошло, — мать говорила резко, отрывисто, как не говорила на памяти Тора никогда. — Локи должен вернуться к нам, мы его семья, он должен это знать и понимать. Если ты не хочешь потерять его навсегда, пригласи во дворец. Мы все видели, что он чахнет в поселении. Он мой младший сын. И твой тоже. Не будь с ним таким же бессердечным, как со старшим. Локи не Тор, и сам дорогу домой не найдет.
Тор смотрел на мать и не узнавал её. Она, всегда хрупкая и нежная, сейчас напоминала ему Сиф: казалось, что она готова выйти навстречу любому, кто решит покуситься на ее ребенка, хоть злейшему врагу, хоть собственному мужу. Её взор горел отвагой, а осанка стала твердой, какая бывает у девушек, носящих за спиной оружие. Тор любовался матерью, он никогда не видел её такой и был уверен, что любой враг, столкнувшись с царицей Асгарда, обратится в бегство. Она была достойна своего блистательного мужа, не зря была единственной, на кого не мог направить свой взор всевидящий Хеймдаль — только своей жене Один полностью доверял.
Бог грома хотел что-то добавить, поддержать мать, но понял, что так поступать не стоит. Это была только их битва: Одина и Фригг, царя и царицы, отца и матери. Битва за душу и жизнь того, кого они оба любили, но каждый по-своему. Тор помнил, что раньше родители вдвоем старались не проводить время с детьми. Либо отец брал их на прогулку, либо мать приглашала в свои покои. Вместе они только ели и бывали на всевозможных церемониях. Как Один не мог вести себя естественно рядом с детьми в присутствии Фригг, так и Фригг не могла расслабиться и проявить всю ту нежность, на которую была способна, в присутствии Одина. Слишком по-разному общались они с детьми, и совместное времяпрепровождение превращалось в муку. Царская чета поняла это очень быстро и разделила, не детей, но время: Один занимался обучением наследников, а Фригг их досугом. На глазах наследников родительские споры никогда не доходили до того, чтобы мать и отец стояли друг напротив друга и вели молчаливый бой. Тору казалось, что он выступает на стороне матери, а нахохлившиеся вороны поддерживают отца. И от них ото всех зависит судьба блудного бога.
— Я вскоре приглашу Локи во дворец и найду его слабое место, — сдался Один. Он не верил, что младший раскаялся в содеянном, не верил, что еще один допрос принесет что-нибудь, кроме тяжелого молчания, и не станет причиной еще большего недопонимания и отчуждения. Но также Один понимал, что объяснить это жене и сыну невозможно. Они оба желали Локи добра, и оба несли ему гибель. Царь Асгарда множество раз наблюдал, чем кончаются благие намерения, он своими глазами видел, как благие намерения довели Локи сперва до бездны, а потом и до кампании в Мидгарде. Младший сын долго и кропотливо совершал одну ошибку за другой, топя себя в собственноручно вырытом болоте. Теперь его топила семья. Но, с другой стороны, ждать, пока Локи сломается и будет умолять о суде и решении своей участи, тоже жестоко. Один надеялся, что, приезжая в поселение, сможет понять хоть что-то. Но в свой пока единственный приезд он не понял ничего: младший молчал или же отвечал односложно. Выглядел несколько бледнее обычного, но не более того. Что ж, быть может, опрометчивое решение будет мудрым.
— Но мы должны быть готовы к любому исходу этой встречи, — добавил Один, не глядя на жену и сына.
Тор вздохнул с облегчением, Фригг не изменилась в лице, только чуть прикрыла глаза. Вороны пронзительно закаркали, будто осуждая поспешное решение мудрейшего из правителей девяти миров.
====== Глава 16 ======
Локи стоял в тени, отбрасываемой небольшим, шестиугольным, на этот раз, домом, и слушал скальда. У огромного костра, возвышавшегося чуть ли не до неба, сидело несколько десятков асов. Среди них легко можно было различить мужчину со скрипицей, рассказывающего быль о силе и величии сыновей Одина, в особенности, младшего. Певец великолепно выводил арию: его голос то взлетал ввысь, то падал на октаву, повествуя об особенно драматичных моментах, вроде схватки Локи с Лафеем, закончившейся падением обоих с моста.
Младший царевич, затаившись, упивался песней, посвященной лично ему. Прошло уже немало времени, а до сих пор никто не обратил на него внимания. Возможно, кто-то из магов и чувствовал его присутствие, просто не смел заговорить, но Локи не было до этого никакого дела. Он слушал песню, слушал разговоры поселенцев. В своей болтовне они редко касалась его самого, а если и касались, то только вскользь. В основном, асы рассказывали о своих исследованиях, в которых царевич ничего не понимал, о личных взаимоотношениях, о мягкой зиме, о чем угодно, но никто из осуждённых и словом не обмолвился о своем прошлом, о жизни, которую вел за стенами тюрьмы.
Локи ловил себя на том, что, несмотря на прошедшее время, так и не научился не обращать внимания на одежду поселенцев и даже в неверном свете костра цеплялся за странные детали. Несмотря на то, что он чуть больше месяца бесцельно бродил по деревне, осматривая её и подмечая всякие мелочи, ему никак не удавалось свыкнуться с мыслью, что в этих странных одеждах вообще можно ходить: ведь уже много столетий вся столица одевалась по ванахейсмкой моде, в свободные одежды светлых тонов, а в поселении он наблюдал нелепейший калейдоскоп костюмов. Одежда жителей, окрашенная, но явно не ореховой скорлупой, дававшей коричневый цвет, была сделана из шерсти и льна, а украшена невероятным количеством аппликаций, вышивки, шитья из золотых или серебряных нитей. Мужчины носили лёгкие кафтаны, окантованные шёлком, плетением и расшитые золотом. Они наглухо застегивались на блестящие пуговицы, тогда как в Асгарде предпочитали застёжки. Что до женской одежды, так она выглядела еще страннее. Сарафаны скреплялись у плеч овальными фибулами, между которыми сверкали ожерелья из разноцветных бусин, а на цепочке, свисавшей с одной из фибул, находились вещи, которые следовало всегда иметь под рукой. Только если у обычных горожанок на цепочке чаще всего болтался ключик или ножичек, то женщины поселения имели при себе какую-то странную железную штуковину, похожую на отмычку. Только вот зачем вскрывать замки там, где их нет? Что еще больше поражало царевича, так это несравненное богатство, которое он видел в одеждах поселенцев. И оно настораживало: зачем носить такие дорогие и красивые наряды? Работать в них неудобно, а щеголять не перед кем. Еще более Локи волновал вопрос, откуда у поселенцев такая красивая одежда? Её стоимость заоблачна: не всякий дворцовый прихвостень мог себе позволить такое. Ответ получить было не у кого. Одно Локи мог сказать точно: никто не ограничивал поселенцев в выборе платья, и они могли носить всё, что душе угодно, не ориентируясь ни на какие правила, указания и моды. Как жаль, что именно ему, их сиятельному царевичу, перед которым любой из этих щёголей готов упасть ниц, какой-то несносный старый маг велел, явно передавая приказ Одина, «ради безопасности» носить душные, тяжёлые и мрачные доспехи! И это наводило на некоторые не самые приятные размышления.
