Один закончил воспоминание, когда Тор, потрясенный и ошарашенный произошедшим, поднялся на ноги. И вновь перед глазами царской четы простирается долина Вингрид, почти невидимая в ночной мгле.
— Тор глупец, — ни с того ни с сего произнесла Фригг. — Одно движение руки, и ничего бы не случилось. Ему стоило лишь подтянуть Гунгрир к себе, перехватить Локи за руку, и мой сын не погиб бы.
— Все произошло слишком быстро, он не успел ничего предпринять, — ответил Один. Супруга была готова обвинить сына, но не мужа. Несмотря на весь свой природный ум, она не допускала даже мысли, что самоубийство было подстроено. И вовсе не Тором, который лишь сыграл отведенную ему роль.
— Царь не может допускать таких ошибок, — вздохнула Фригг. — Иногда мгновения решают все, мне ли говорить тебе об этом.
— Он научится, — пожал плечами Один. — Теперь с ним Хагалар. Или его дружба с нашим старшим сыном тебя тоже настораживает?
Фригг долго подыскивала подходящие слова для ответа.
— Хагалар может многому его научить и не причинит ему вреда. Если память не обманывает меня, Тор никогда никому не пытался ничего доказать, — Фригг помолчала. — Он принимает решения, не ориентируясь ни на чьи авторитеты, выступая даже против тебя. Но Хагалар не поэтому не тронет его, а потому, что ломать Тора слишком просто.
Один кивнул. Он и сам только что думал о детях, о разнице в их мировоззрении и был рад, что супруга придерживалась его же мнения. В детстве это было особенно заметно: если Локи хотел жареные яйца, то не составляло труда убедить его съесть вареные, но невозможно было доказать, что яйца вредны для здоровья. С Тором всё иначе: если он не желал вареных яиц, то даже голодом нельзя было заставить его их съесть, а вот убедить, что яйца опасны, было просто. Со временем яйца сменились на более сложные материи, но общий принцип остался.
— Почему ты не вернешь того Локи, который был до смерти? — послышался тихий голос Фригг. — Мы оба потеряли нашего сына. Куя новое сердце, ты можешь нечаянно остановить старое.
Один ничего не ответил. То жена просила вернуть Тень, то — младшего сына. А ведь это практически невозможно. По крайней мере, гораздо сложнее, чем вернуть того же Гринольва, который благополучно проспал несколько тысячелетий. Да и будто Фригг снова полюбит того Локи, что был раньше. Она ведь отреклась от сына в тот день, когда он вернулся в Асгард.
К тому же за новым Локи было интересно наблюдать и ждать результатов. Пока он сломан и ищет свое место в жизни, то тычется носом в самые разные двери в поисках путеводной звезды. Один не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать, куда именно приведут Локи его поиски и метания. Он мог взять сына в железные тиски и направить в угодную ему сторону, и с Тором так и поступил бы, но Локи был интереснее, оригинальнее и как проблемы, так и методы их решения он находил сам. В поселении он скучал, но сейчас во дворце должен начать действовать. Это понимал Один, а с ним и магические животные, которые все чаще прогуливались подле покоев царевича. Даже Рататоск забыла о своей работе и почти перестала передавать сообщения между драконом и орлом. Все ждали чего-то грандиозного, что устроит Локи и что развеет скуку магической части асгардского двора.
— Фригг, послушай, — начал Один проникновенно. — Именно сейчас, когда Локи запутался окончательно, когда он чуть ли не смерть пережил, именно сейчас ему нужна твоя поддержка. Не как матери, а как самого близкого аса, которому он может доверять. Ты сама можешь вернуть того Локи, которого так любила. Сейчас ты к этому близка.
Фригг не ответила. Она не возразила, что это не более, чем ложь, потому что Один давно вбил ей в голову, что все его поступки несут какой-то смысл. Несут, безусловно, но только часто смысл носит развлекательный характер, а развлекаться Один предпочитал с живыми мыслящими разумными существами — так было гораздо интереснее.
«Чтобы получить киноварь, надо взять две части ртути, отмыть их с золой, пропустить сквозь ткань неупорядоченной фактуры и добавить одну часть серы, прокипятив ее в уксусе, просушив и вымочив еще день в уксусе. Полученную смесь размельчить, положить в стеклянный сосуд, замазать глиной, высушить, нагревать полня на медленном огне, усилить огонь на целый день, пока не появится красный дым. Охладить, вскрыть. Пойдет желтый дым, который через час станет красным. Внутри обнаружите киноварь. А если взять две части ртути, часть серы и часть нашатыря, измельчить, положить в стеклянный сосуд, прокалить, как киноварь, то пойдет голубой дым, а после охлаждения появится лазурит. Если же к ртути добавить четыре унции серы, две унции нашатыря, размельчить и возогнать, то на медленном огне получится ультрамариновый лазурит, » — Беркана в пятый раз перечитывала собственноручно переведенный рецепт и пыталась разобраться, что имели в виду древние люди под такими знакомыми названиями как «киноварь» и «лазурит». Еще год назад она почти разгадала тайну этого рецепта, помнила состав металлического мышьяка и квасцов, могла с легкостью объяснить кому угодно значение таких мидгардских терминов, как «закрепить», «умягчить» или «выбелить». Да что там — она лично пробовала создать жидкость, исцеляющую болезни, в основе которой лежала ртуть. Ее стоило девять раз возгонять, добавить соль и купорос, растворить в очищенном винном спирте. Дистиллировать, опять возгонять, отделить постоянное от летучего… Ныне покойная Наутиз ужасно интересовалась этим средством, потому что считала своим долгом доказать, что ртуть безвредна. Она во многом помогла магиологу и лично извлекала из красного порошка соляную часть, растворяла в купоросе, селитре и нашатыре… Когда дело дошло до золота, Наутиз категорически заявила, что без магии эта жидкость совершенно точно отрава, и что-либо Беркана неверно перевела рецепт и неверно поняла сложный язык символов, либо древние люди специально называли яды «исцеляющей жидкостью», чтобы запутать врага. Одинсдоттир чувствовала себя сконфуженной, но Наутиз так много смеялась и шутила и вроде как даже совсем не злилась, что расстались они чуть ли не подругами, пускай впоследствии больше не общались.
За год, что Беркана не занималась собственными исследованиями, она забыла практически все, что учила, а наработки были запрятаны так далеко, что, чем найти их, проще было начать с чистого листа. Всё это Одинсдоттир осознала, как только переступила порог лабораториума, в котором когда-то давно занималась исследованиями магии землян. Это случилось практически сразу после трагедии с отоплением, когда она поняла, что даже жалкие остатки фелага больше не соберутся. Хагалар вплотную занялся делами мастера, Раиду исчез, Ивар все время проводил с ранеными, Лагур не считал себя обязанным делать что-либо после того, как определил возможную формулу вещества, а магический Ивар недолго пробыл в команде и был чужим. Беркана порывалась пару раз самостоятельно разобраться с каскетом, но она так устала возиться с одними и теми же исследованиями, что быстренько решила, что каскет родственен мечу Суртра, знания о котором доступны многие тысячи лет. Она раздобыла документы в библиотеке и оставила их рядом с ларцом. Никто за ними так и не пришел, а она стеснялась к кому-то обращаться. Софелаговцы, с которыми она совсем недавно весело болтала и ездила на конные прогулки, вдруг стали чужими друг другу. Она не могла объяснить, что происходит, но чувствовала, что что-то нехорошее. Раньше она могла ворваться в лабораториум и рассказать что-то, что ее тревожит. Ее бы поняли, посмеялись или поддержали, но сейчас говорить даже о работе было не с кем. Все были заняты проектами Локи. Кто ухаживал за молодыми деревцами, кто занимался почвами, кто готовился к обучению у землян. Все были пристроены, все работали на общее благо, но как-то так получилась, что Беркана осталась не у дел. Другие магиологи были заняты, а ей не досталось работы. Она могла бы попросить, и ее с радостью бы взяли — рук везде не хватало, но она стеснялась да и не хотела больше связываться ни с чем, чем руководил царевич-полукровка. Беркана до сих пор не могла забыть посиневшие руки псевдосына Одина. Света в комнате было мало, но достаточно для раскрытия страшной тайны. За прекрасными чертами асгардского лица скрывался карлик-ётун. Не сын Одина. Даже не сын Фригг. Сын врага и какой-то асиньи, безымянной, наверняка рабыни, которой Лафей воспользовался и убил, как только она принесла ребенка. Поэтому Локи такой жестокий, поэтому он хотел убить красавицу-Аллоизетту, поэтому убил множество девушек, которые его любили. Он монстр, отвергающий любовь и любить неспособный.
