Кроме умирающих, Ивар от нечего делать посещал медицинские собрания, во время которых целители спорили, что делать с трупами? Насколько они безопасны? Можно ли их утилизировать как обычно или требуется специальное захоронение? А если таки утилизировать как обычно, то таиться ли от сына Одина, который раньше к мертвым поселенцам не проявлял никакого интереса, а вокруг этих разве что не плясал, и которого меркантильное отношение к мертвым могло покоробить или шокировать? Ивар до поры до времени сомневался как в том, что трупы опасны для живых, так и в том, что Локи — бравого воина — шокируют порядки поселения, не прописанные в основном законе. Пока не стал случайным свидетелем разговора между детьми Одина. Хотя назвать произошедшее разговором можно было с большой натяжкой: как Беркана рассказала впоследствии, она отсиживалась в лабораториуме и надеялась, что ее никто не потревожит, но к ней пришёл Локи. Вряд ли он желал видеть своего магиолога, скорее, тоже искал одиночества и покоя. В результате два несостоявшихся одиночества встретились.
Ивар не присутствовал во время обмена любезностями, но проходил мимо и замедлил шаг, явственно расслышав вопрос Локи о похоронах.
— Похорон не будет… Мы… не хороним… мертвых, — донесся из лабораториума нерешительный голос Берканы. Как Ивару показалось, она устала и хотела остаться одна, но не знала, как отослать царевича.
— Это неважно. Не хороните, так сжигаете. Когда? — Локи говорил непривычно мягко, выказывая сочувствие. Ивару было очень приятно, что бог так волнуется о едва знакомых поселенцах. Расслышать ответ Беканы он не смог, а, судя по молчанию Локи, ответа не было. Ивар вовсе не желал, чтобы Локи из редкого благодушного состояния перешел в гневливо-нервное, в котором пребывал в последнее время на страх всем поселенцам, поэтому решился взять инициативу в свои руки.
— Прости, Локи, что вмешиваюсь, но Дочь Одина совершенно права, мы не хороним наших мертвых и не уничтожаем их трупы — это слишком большая расточительность, — произнес он, перешагивая порог лабораториума и кивая софелаговцам. Каскет поблескивал голубым светом на дальнем столе, а пробирки и центрифуги манили к себе обещанием интересной работы. Ивар настолько увлёкся другими проектами, что забыл о каскете и проблеме, которую так и не удалось решить.
— То есть вы препарируете ваших мертвых и изучаете их? — губы Локи скривились, что удивило Ивара: как еще, если не на трупах, познать тайны анатомии и медицины?
— Ты не совсем прав, сын Одина, если бы мы их всего лишь изучали, это бы тоже была страшная расточительность, — поспешил он рассказать всю правду. — Свежие органы можно пересадить, то есть вживить другому асу. Стволовые клетки извлечь для изучения возможных путей получения эликсира молодости. Половые клетки служат для изучения проблемы рождаемости. Тут ты целиком и полностью прав, но сколь малая часть тела используется таким образом? Ты прекрасно знаешь, что Асгард — мир бедный на всё, кроме золота и частично железной руды — болотного гематита. Из костей асов получаются гребни и ножи не хуже, чем из китовых, из жира — свечи и мыло, я уж не говорю о коже. Наши мертвые навсегда остаются с нами, мы стараемся использовать полностью их тела не только для исследований, но и для быта. И, конечно, нельзя забывать об амулетах, которые наши делают из костей своих безвременно почивших друзей.
Ивар замолчал. Молчала Беркана, с явным страхом поглядывая на царевича. Молчал и Локи, плотно сжав губы.
— То есть большая часть утвари поселения создана из поселенцев? — проговорил он едва слышно.
— Не могу точно сказать, большая ли, — Ивар удивился, что надо объяснять очевидное. — В деревянных вещах, к примеру, есть только дерево.
— Какое счастье, что в асах нет ни крахмала, ни целлюлозы, ни чугуна, ни стали! Хоть от каких-то вещей не несет мертвечиной!
Сарказм из уст бога прозвучал двусмысленно и впоследствии Ивар заметил, что Локи перевез из дворца многие предметы утвари, а перчатки носил теперь не только при исследованиях каскета. Это было столь абсурдно, что даже вызывало невольную улыбку на лице. Ученый был уверен, что скоро паранойя пройдёт: любой ас, ван или даже человек постоянно пользуется множеством вещей, созданных из мертвой природы. Однако пояснять это царевичу он не стал: его настроение менялось за доли секунды, а попасть под горячую руку бога слишком опасно.
Тот разговор с Локи был единственным запомнившимся событием последнего времени. Поселение бесконечной магии, всегда жившее своим чередом и проводившее кучу интересных экспериментов, напоминало сейчас умирающий улей или муравейник. Исследования были приостановлены, ученые сидели по домам и предпочитали лишний раз не показываться на улицах, чтобы не попасться на глаза Локи. Немногие, кому бог давал личные поручения, занимались чем-то непонятным, скорее всего, фальсификацией отчётов. Нервное напряжение ощущалось почти физически, поэтому, навещая умирающих, Ивар отдыхал душой: они, в основном, спали, а те, кто были в сознании, не пытались в тысячный раз обсудить одно и то же и нагнетать и без того напряженную обстановку. Они просто тихо умирали, избавленные от боли, насколько позволяли опиаты и кокаин. С ними было хорошо и спокойно.
Несколько минут посещения Ивар обязательно тратил на Наутиз: стоял около ее лавки и смотрел куда угодно, только не на обезображенное лицо, которое раньше с большим интересом следило за его карточными фокусами. Светлоокая ни разу не пришла в себя даже на короткое время, целители уверяли, что надежды нет, что жить ей осталось недолго. Даже ее амулет — рог Урахорн, который она носила не снимая, куда-то сгинул во время неразберихи. Ивар попытался найти его у злосчастного дома, но безрезультатно: ни его самого, ни осколков. Амулет таинственно исчез, оставив хозяйку в одиночестве бороться со смертью.
В свое время Наутиз была единственной выжившей из фелага, изучавшего радиоактивные элементы. Все погибли от лучевой болезни, а она будто и не заметила смертельной опасности. Ходили слухи, что она бессмертна, что ее тело обладает устойчивостью к любому заражению. Ее исследовали и едва не резали на куски, ею восхищались и завидовали… И вот она мертва да еще и забирает с собой почти всех немногочисленных естественниц поселения. Женская солидарность сыграла злую шутку: теперь не только логистика, но и естественная наука станут мужскими профессиями.
— Ивар… — вдруг донеслось до чуткого уха.
Естественник обернулся и с удивлением обнаружил, что Наутиз открыла глаза, точнее, то, что от них осталось. Ее дыхание было столь затруднено и прерывисто, что едва можно было что-то разобрать.
— Ивар, — прошелестела она вновь. — Локи… Это он…
— Локи? — Ивару пришлось наклониться к самым губам, чтобы понять отдельные слова.
— Он… убил меня… Гомункул… Он… — неразборчивый шепот доносился приглушенно, почти беззвучно, так что Ивар больше додумывал, чем слышал.
— Мои работы… В хранилище…. Про Локи… Он всех нас… Он шпион….
Ивар настолько не ожидал, что именно сейчас, в праздник, с ним заговорят, что немного оробел. Недаром говорили, что в ночь Дикой Охоты случаются чудеса. Надо было срочно позвать целителей, но он стоял и слушал, словно зачарованный. Какой-то из кошмаров воспаленного сознания стал для Наутиз реальностью, если он правильно разобрал её шепот. А, может, реальность и сон смешались воедино, и говорит она не с ним, а с каким-то другим Иваром, возможно, со своим мастером. Однако её исследования в любом случае представляют ценность, хорошо, что она напомнила.
— Позови… Ингвара, — прошептала Наутиз. По крайней мере, Ивару показалось, что она произнесла именно это имя, а также, что он правильно понял, какого из множества Ингваров она имела в виду.
— Хорошо, сейчас позову, — сказал он как можно мягче. Хотел добавить, что она поправится и увидит следующее лето, но в этой лжи не было никакого смысла: они оба в достаточной мере знали естественную науку, чтобы понимать, что излечимо, а что — нет. Единственное, чем могли помочь асгардские целители — это облегчить боль с помощью опиатов, но толку от них слишком мало.
