Повисла пауза. Лагур не подавал признаков не только заинтересованности, но и жизни. Раиду, казалось, сейчас взорвется от гнева. Ивар напряженно смотрел на него, готовясь, при необходимости, успокаивать.
— Говори, Хагалар, — нарушила молчание Беркана, когда поняла, что пауза затягивается, и молчание становится тягостным, предвещающим бурю. — Wir sind ganz Ohr{?}[Мы все слушаем тебя]. Как ты считаешь, что произошло? — Одиндоттир, все было просто, — Хагалар не сомневался, что именно она нарушит молчание, но все же решил проверить. — Я уверен, что Один собственноручно сбросил своего сына в пропасть. — Зачем ему это делать? — брови Берканы сошлись на переносице, сделав и без того некрасивое лицо совсем уродливым. Она почти ничего не знала об Одине, видела его пару раз в жизни, но все равно не верила, что царь Асгарда лично сбросил своего сына в пропасть. — Ты безумен, Хагалар, — прошипел Раиду, едва сдерживаясь, чтобы не сказать чего похуже. Маг встал, прошелся пару раз мимо своих подопечных, подбирая слова. Потом заговорил медленно, так, как обычно рассказывал о результатах исследований: — Юный Локи мог мешать наследнику Тору взойти на престол, например. Его сделали героем после смерти, а пока он был жив, не замечали. Но великий Всеотец просчитался: его детеныш ist am Leben geblieben{?}[выжил]. Какую красивую сказку нам сочинили на этот раз, дети, вы уже слышали? Как нам обосновали конвоирование национального героя с Земли в Асгард? — Wir hatten noch keine Ehre{?}[Еще не имели чести], — ответил Ивар за всех. — Я тоже. Но для всех глупцов заявляю: великий Один пытался избавиться от своей плоти aus allen Kräften{?}[всеми способами], это очевидно. И запомните, у детей Одина свободы воли нет. И то, что меня пытаются убедить, будто юный Локи сам решил жить с нами, а не во дворце… — Царевич будет жить с нами? — воскликнул Раиду. — Его рабы уже здесь, перетаскивают вещи, переоборудуют один из самых больших жилых домов, который все равно никогда не сравнится с покоями дворца, — подтвердил Хагалар. — Да, плоть и кровь Одина будет не просто приходить чинить каскет, а переселится к нам. — За что ж такое жестокое наказание? — в голосе Ивара не было ни капли сострадания, только вежливое удивление. — Ведь для сына Одина мы не лучше рабов. Проводить с нами весь свой досуг: что может быть ужаснее для благородного? Я приложу все усилия, чтобы скрасить его пребывание здесь. Поверить трудно, что с нами будет делить пищу и кров тот, кто был нашим царем! — Пустые мечты, мой добрый Ивар, — возразил Хагалар. — Детеныш разделит с нами землю, но не кров, пищу, но не место за столом. Он никогда не станет частью поселения. — Несчастен Логе! Страданием наполнена душа, когда в неволе птица обитает, — послышался голос Лагура. В этот раз на него не обратили внимания. — Я не понимаю, Хагалар: зачем столько проблем? Если он не угоден Одину, почему его не сбросят вновь в бездну? — спросил Раиду, растеряв весь свой гнев. Он всматривался в Хагалара, будто надеялся по лицу последнего прочитать ответы, разрешить все свои сомнения. Беркана заметила этот взгляд и решила для себя, что обязательно позже узнает, почему естественника так взволновало известие о приезде Локи. — Уже раз пытались, но видите, вернулся же, — Хагалар только развел руками. — Как все запутанно, — прошептала Беркана. — Aber damit ist noch nicht genug{?}[Но это еще не все], — Хагалар выдержал драматическую паузу, дождался, пока ученые уставятся на него с самым пристальным вниманием. — Юный Локи вроде как маг, вроде как может нам помочь. Так говорит великий Один. Но не верю я в эти сладкие речи. Мальчиком не занимались, магии не обучали, он был предоставлен сам себе. — Позволь узнать, какое у него образование? — спросил Ивар. — Никакого, полагаю. Он воин, а всем известно, что bei grosser Gewalt grosse Narrheit{?}[Сила — уму могила]. Полагаю, мы встретим юное создание, которое считает, что морошка растет на елке, гусеница и бабочка не имеют никакого отношения друг к другу, а вода испаряется при пятистах градусах… Если это юное создание вообще знает, что такое «градус». — Выбирай слова! — Раиду вскочил и подошел вплотную к Хагалару. Ивар тоже вскочил, но его помощь не потребовалась: брат не собирался нападать. — И не смей говорить при мне дурно о младшем сыне Одина, зловредный ибис! Он был царем Асгарада! Хагалару очень нравилось злить гневливого естественника, но переходить незримую черту пока не стоило. — О, грубый Раиду, позволь уточнить, а о самом Одине я при тебе могу говорить дурно? — Безусловно, — естественник не услышал в славах мага открытой насмешки. — Но царевича оскорблять не смей. Слава о его подвигах и подвигах Тора гремит… — Военная слава, военная, увы. — Хагалар отошел к столу и провел рукой по каскету: тот тут же засиял слабым белым светом. — Да, махать мечом, топором и копьем он умеет, безусловно, и ist jedem von uns haushoch überlegen{?}[даст множество очков вперед любому из нас]. Вы бы видели его тело: он красавец! Но для этого мозги не нужны. Sie können mich totschlagen{?}[Хоть убейте], не верю я, что у него есть мозг. Может, какие-то зачатки, но не более того. А даже если и есть, то он ничего не стоит без многомудрого наставника. — Твой язык раздвоен, как у змеи! — грубый естественник буквально выплюнул последний эпитет. — О, мой недалекий Раиду, ну подумай сам, — возразил Хагалар, водя большим пальцем по трещине каскета. — Уж в наличии твоих мозгов я не сомневаюсь… Пока… В лучшем случае мальчика учили стихосложению, языкам, истории, политэкономике и прочему заумью, которое ох как нужно для управления страной, но совершенно чуждо естественной науке. И это bestenfalls{?}[в лучшем случае]. А в худшем, его, как младшего, рассматривали только как будущего полководца, тогда он дальше меча и военных хитростей ничего не видит. Но и это еще не самое худшее. — Еще парочка твоих пугалок, и мы все тут точно verlieren den Verstand{?}[рассудка лишимся], — прошипел Раиду. Он был бы рад уйти из лабораториума, и лучше навсегда, но перспектива работать с Локи перекрывала все. — Я совершенно не уверен, что плоть и кровь Одина вообще будет сотрудничать, а не Knüppel zwischen die Beine werfen{?}[вставлять палки в колеса], — голос Хагалара из насмешливого вдруг стал самым что ни на есть серьезным. На перемену обратили внимание все присутствующие. Подобное могло означать только одно: шутки кончились, и самые важные новости прозвучат именно сейчас. — Зловредный Хагалар, — начал было Раиду, но тот поднял руку, пресекая любую попытку перебить себя.
— История Локи полна белых пятен, а его характер… О, я расскажу вам прелестную историю. Я два дня, все время до церемонии, заглядывал к юному Локи, чтобы поведать ему о дальнейшей судьбе его. Раз десять заходил — он спал. Но вот я захожу в одиннадцатый раз — проснулся. Лежит, смотрит на меня, глаза открыты. Я ему и говорю, мол, приказ Всеотца, работать с нами будешь. Так это милейшее созданьице на меня так посмотрело! На грязь под ногами и то смотрят с большим пиететом. Улыбнулось, кивнуло. А улыбка прямо так и говорит «Ich habe von dir die Nase voll»{?}[В гробу я тебя видел]. На меня так еще никто никогда в жизни не смотрел. А тут какой-то малолетний ребенок.
— Хагалар, позволю себе напомнить, что ты называешь «ребенком» нашего царя, — заметил Раиду. Злость в нем уже перегорела. Он хотел бы обвинить Хагалара во лжи, но пока у него не было никаких доказательств.
Маг улыбнулся, пожал плечами:
— Ну что я могу поделать, о недовольный Раиду, если младший сын нашего почтенного Одина и в самом деле еще очень молод. Он и в самом деле младше меня раза в три, а ведет себя так, как ведут только самые сумасбродные отроки, но уж никак не юноши. Так вот, я говорю ему про фелаг, про каскет. А он, угадайте, что? Соизволяет еще раз милостиво кивнуть. Будто он мне одолжение делает тем, что вообще дозволяет смотреть на свое сиятельное высочество. Я спросил его о бездне, так он бровки нахмурил, головку повернул — darauf kannst du dir ja deinen Reim machen{?}[и понимай как знаешь]! Не удостоил меня ни единым словом! В тот момент, признаюсь, у меня появилось большое желание раскрасить его спину во что-нибудь еще более красивое, чем это сделал Всеотец. Но этот взгляд, друзья мои! Зарвавшийся, избалованный ребенок, уверенный, что ему все вокруг должны — вот кто лежал передо мной.
