С огромным трудом Алгиру удалось убедить его в необходимости выйти на улицу и прогуляться хотя бы по ближайшим кварталам. Наконец-то у него появилась возможность досконально осмотреть хотя бы ту улицу, на которой жил. От начала и почти до конца она была застроена одинаковыми четырехэтажными домиками разных цветов с площадками-балконами, на которые крепились большие вертикальные белые тарелки для телевидения. На окнах висели деревянные дверцы — защита от света ночных фонарей; у входных дверей — девять звонков и ящиков для писем. С одной стороны улица упиралась в перекресток, с другой поднималась вверх и уходила за линию горизонта. Невдалеке виднелась башня с крестом и синими часами — местный храм. Вокруг домиков росли тощие деревца и кустики, отгороженные от асфальта смехотворными деревянными крестообразными заборами, через которые мог перепрыгнуть и младенец. Все пространство вдоль домов было заставлено машинами. Некоторые, особо удачливые, имели собственные квартиры без окон, но с большой дверью, около которой нельзя было ставить другие средства транспорта, даже маленькие. Слева и справа поднимались и опускались бетонные лестницы, ведущие на соседние улицы. Алгир объяснял, что в обычных городах Европы их нет, что это особенность полугорного Штутгарта, которой местные жители очень гордятся. Логист сетовал на то, что Раиду явился в город зимой, когда ничего не цветет — а то можно было бы сделать множество фотографий на лестницах, увитых красивейшими растениями.
Логист предложил спуститься по одной из них, но Раиду не последовал за ним: его заинтересовал столб, освещающий верх лестницы. На нем были выдавлены загадочные цифры и буквы «25A500V». Алгир, как всегда, помочь в расшифровке не смог, упомянул только «напряжение». Внизу лестницы асфальт сменялся мелкой плиткой, перемежающейся железными вставками с еще более странными письменами, чем на столбе «EN124B125GAVBoppard». Якобы под ними был вход в канализацию. Раиду хотел было посмотреть, как она выглядит, но его грубо одернули.
На перекрестке шести улиц ученый остановился в нерешительности. Он никогда не видел такого количества надписей на одном пятачке земли. В маленьких белых прямоугольниках были написаны названия улиц — это он уже знал, но остальное! На домах и около них висели белые круги, обрамленные красным, рядом в треугольнике — копающий человек и тоже в красном, чуть подальше — «Stockach Apotheke», «Mezcal» и буква «Р» на синем фоне, а на соседнем столбе несколько длинных названий со стрелочками и цифрами. С одной стороны от столба висел светофор, а с другой стоял огромный красный щит с большими белыми буквами. Не могло же все это быть названиями улиц?! Раиду хотел спросить у сопровождающего, но тот даже не понял вопроса и потащил его в то самое место, куда их вывел портал Тессеракта. Унылый пожухлый парк заканчивался стройкой, огороженной забором с нарисованным на нем кротом и похабными надписями. Слева возвышалось треугольное стеклянное здание, войдя в которое, можно посмотреть на звезды. К стройке вели разноцветные трубы с неясным содержимым, а через улицу был переброшен трехлапый мост. Раиду вертел головой во все стороны, пытаясь хоть немного запомнить местность и хоть что-то понять, но следующий за ним не затыкающийся ни на секунду Алгир мало того, что раздражал, так еще и отвлекал. Желание размазать его тонким слоем по поверхности трехногого моста все возрастало.
— Мы приближаемся к оперному театру, созданному по проекту архитектора Макса Литтмана. Его открыли в 1912 году незадолго до Первой Мировой войны. Первой пьесой, сыгранной в его стенах, была опера Штрауса «Ариадна на…»
— Смолкни, твои речи утомляют, — прорычал Раиду, поняв, что больше не вынесет непрекращающейся болтовни. Они только что пересекли мост и оказались на площади, засаженной лиственными деревьями и украшенной несколькими фонтанами.
— Ядрена мать, Раиду, я начинаю тебя медленно ненавидеть! — обиделся Алгир. — Тебе хоть что-нибудь, кроме своей дурацкой научной миссии, интересно? Я тебе просто обозначаю, где мы гуляем.! А ты как будто дольше меня здесь прожил и знаком с каждым столбом. Ты смотри, зарулишь куда-нибудь не туда, один потом не выберешься.
Ученый зарычал и ускорил шаг: из-за деревьев показалось огромное здание, украшенное колонами и статуями. В Асгарде таких нет, но он, в достаточной мере изучивший в свое время историю людей, не раз видел на картинках подобные сооружения.
— Этот театр даже ваш Локи посетил! — заметил Алгир, присаживаясь к фонтану.
— Что? — Раиду резко остановился. — Сам царевич Локи? Этот театр?!
Он посмотрел на величественное создание рук человеческих совершенно другими глазами. Десяток статуй девушек увенчивали полукруглый фасад, облицованный светлым мрамором. Огромные окна, расположенные между колонами, пропускали достаточно света. Стоило преодолеть несколько ступенек, и двери божественного театра откроются перед ним. Раиду дернул ручку и… Заперто!
— Ну ты и взбодрился! — покачал головой Алгир, с интересом наблюдавший за манипуляциями ученого. — Посмотри на меня. Встань сюда. Не маши руками. — Он поднес к лицу какой-то маленький аппарат. — Вот так. А теперь сюда, к фонтану.
Раиду послушно подошел к неработающему фонтану и встал к театру лицом — с этой точки открывался самый лучший вид!
— Сын Одина посещал этот театр! Когда? — спросил он, как только справился с первым волнением.
— Помолчи. Даю информацию. — Алгир направился обратно к трехногому мосту. Раиду поспешил за ним, не сводя глаз с театра, который посетило божество. — Я прошлой осенью решил пойти в театр. С женой. Ты не думай, все прилично. Музыку слушаем, на сцену глядим — все как положено. А в антракте смотрю — ядрена мать, а рядом со мной черный Локи. Причесанный, в костюме, с тростью. Я поздоровался, завел разговор. Он совершенно не пропащий: хвалит исполнителей ролей своей семьи, в опере, балете разбирается. Раза три повторил, как его смешит человеческая интерпретация истории с кольцом.
— Продолжай! — Раиду дождался зеленого света и перешел улицу, глядя на остановившиеся машины с такой опаской, будто ожидал от них, как минимум, вооруженного нападения.
— Ты меня не торопи. — Алгир помахал рукой какому-то водителю, должно быть, знакомому. — После оперного представления Локи свое собственное устроил. Думаю, позавидовал актерам. Всех созвал на улицу и речь толкнул, почти такую, как его отец во время девятимирной коронации. Плагиат, значит. «Все миры должны стоять на коленях перед пресветлым Асгардом, и Всеотец, увенчанный блеском славы, поведет всех к мирному будущему и дружественному сосуществованию». И все в том же духе.
— И что дальше?
— Ну вот я тебе и рассказываю: нашелся какой-то старый хрыч, хрень начал какую-то нести. Может, хрень и стоящая, но не для молоденького бога. Бог уже хотел обидеться, но тут прилетел иноземный солдат. Начался поединок. Тут уж желательно было убежать, пока каким-нибудь бластером по морде не заехали. Я вот что думаю: можно было выбрать какой-нибудь другой мир для тренировки наследников, Мидгард уж слишком неспокоен! Не знаю, о чем думал Один…
Раиду хотел еще о чем-нибудь спросить, но не успел: они подошли к тому самому орудию пытки, с которого и началось его знакомство с миром людей — к машине. Естественник глубоко вздохнул, сжал кулаки и с видом мученика полез внутрь, наверное, самого опасного средства передвижения во всех девяти мирах. Там пахло чем-то еще более отвратительным, чем снаружи. Ученый вроде уже привык к местному воздуху, но он не шел ни в какое сравнение с тем, что застоялся в машине. Раиду парой резких движений открыл окно, закрыл глаза и клятвенно обещал себе не открывать их, пока они не доедут до рынка, где можно будет купить вертолет. И карандаши. Он во всех подробностях представлял себе, как завалит поселение сотнями средств для письма, как все, даже недруги, восхитятся вертолетом и будут умолять дать пульт управления. Как рядом с ним будет стоять божество, на лице которого будет играть снисходительная улыбка…
